Шувалов прикусил язык и вдруг неожиданно все понял. Вдруг, так ясно увидел и осознал то, что уже давно жило в его подсознании, но в чем он боялся признаться даже самому себе. Ему было ужасно неприятно, каждый раз, когда Наташа вспоминала своего бывшего мужа. И все это сильно походило на обыкновенную и пошлую ревность.
'Боже, что за глупости!' — обозлился сам на себя Славка. — 'Что ты мелешь?! Сам то хоть понимаешь? Яковлев мне был совершенно безразличен, всегда. А уж сейчас, и подавно. Так и скажу об этом'.
Но вместо задуманного, с его губ неожиданно сорвалось:
— Ты любила его?
В глазах Наташи в одно мгновение промелькнула целая гамма чувств. Шувалов мог поклясться, что и страх там был тоже, как будто он случайно узнал чужую тайну, наглухо закрытую от посторонних. Яковлева, наконец, взяла себя в руки и сухо заметила:
— Это касается только меня. Я надеюсь, ты не ждешь ответа на свой вопрос?
— Ответь, пожалуйста! Для меня это очень важно! Очень! — в голосе Славки слышалось столько мольбы, что женщина сдалась.
— Ты хочешь честный ответ? — спросила она после некоторых размышлений.
— Да, только честный!
— Не знаю.
— Ты обещала ответить честно. А это не похоже на правду.
— Если бы я сказала 'да' — это было бы неправдой. Но если бы — 'нет', боюсь неправдой тоже. Значит, получается, что 'не знаю' — это и есть единственно правдивый ответ. А что такое, вообще, 'любовь'? Для тебя?
— Для меня? Сложный вопрос.... Если в двух словах.... Это, когда ты падаешь в пропасть, которая так глубока, что нельзя увидеть дна. Ты летишь и, тебе хочется петь от радости, потому, что сбылась твоя мечта — свободно летать, как летают птицы. Но ты знаешь, что твой полет обязательно рано или поздно закончится падением на острые камни. И только ты вспоминаешь об этом, как тебе становится очень страшно. Но, через несколько мгновений, страх снова отступает, потому что ты понимаешь — не всем выпадает такое счастье. Потому что многим не дано познать этого никогда. Потому что за одну минуту такого полета, человек готов иногда заплатить своей жизнью. А так, как пропасть бездонна, ты веришь, что и счастье твое будет вечным, как это падение. И умрете вы вместе в один день. Умрете прямо в полете, не выпуская рук, друг друга. Умрете счастливыми, так и не успев долететь до дна.
— Хорошо, только немного грустно. Хотя.... Ведь у каждой пропасти есть край. Может лучше не подходить к нему слишком близко?
— Мне кажется, что ты боишься жизни. Хорошо, тогда и ты скажи, что такое 'любовь' для тебя?
Вместо ответа, Яковлева порылась в альбоме и достала оттуда рисунок. Там были изображены какие-то непонятные кривые линии, круги, мелкие бесформенные детали. Славка смотрел на него, вначале ничего не понимая.
— Что это? — спросил он с недоумением.
— Смотри, — пояснила Наташа. — Вот это, большая сильная мужская рука. Она повернута ладонью вниз, как бы защищая маленькую ладошку, которая находится внизу, прямо под ней. Между ними — большой хрустальный шар, который лежит на маленькой ладони. Этот шар — душа мужчины и детская ладошка греет ее. От этого тепла, хрусталь светится изнутри. Вот здесь, чуть правее, женская ладонь тоже согревает большую душу, а мужская рука защищает ее от дождя и ветра. Здесь, все три ладони, касаясь кончиками пальцев, друг друга, отделили магическим треугольником свои души от злобы и беды. Видишь?
Теперь, Шувалов действительно увидел, что все поле листа покрыто множеством ладоней и шаров разного размера, которые переплетались в удивительный по своей гармоничности рисунок.
— А что это такое? Вот здесь, в самом низу. Что-то похожее на маленькие бесформенные кусочки, или песок, — поинтересовался Славка.
— Это осколки хрустальных шариков. Когда мужские, женские и детские ладони находятся в правильном положении, то шарики душ светятся и нагреваются сильнее, И тогда, они поднимаются все выше и выше. Видишь, эти, на самом верху рисунка? Они сверкают ярче всех. А вот тут, в середине, кисти рук обращены друг к другу тыльными сторонами и поэтому не могут согревать. А вот, вообще одинокие.... В этих случаях, шары начинают потихоньку гаснуть. Потом они темнеют и опускаются все ниже и ниже. Затем, на их поверхности возникают трещинки, сначала мелкие. Постепенно, трещины становятся все больше и длиннее. В конце концов, эти души рассыпаются на мелкие кусочки и падают на самый низ.
— Да, это просто какая-то картина рая и ада. Я спрашивал тебя о земной любви.
— Ад всегда начинается еще при жизни. И земная любовь иногда бывает раем, а иногда адом.
— Пусть так.... Но все равно, твоя любовь на рисунке показывает взаимосвязь отношений между мужчиной, женщиной и ребенком. А я спрашивал тебя о любви между мужчиной и женщиной. Как ты представляешь ее?
— Так же. Или.... Или я просто чего-то не знаю. Ладно, что-то мы слишком забрались в дебри. Давай, лучше я чай поставлю. Все равно, я вижу, шампанское ты не пьешь.
Яковлева встала и пошла к плите. Офицер, сидел, задумавшись, глядя на свои, лежащие на столе руки. Он опять не мог отделаться от ощущения, что только что их сверху покрывали узкие Наташины ладони. Шувалов, казалось, все еще чувствовал их тепло.
Внезапно, лампочка под потолком пару раз мигнула и погасла. Наступила полная темнота, казавшаяся непроглядной после яркого света.
— Кажется, свет отключили, — раздался голос хозяйки, идущий словно бы ниоткуда.
Электричество в Дурасовке действительно пропадало регулярно без всякого на то повода.
— Сейчас проверим, — Славка слегка раздвинул занавески. Дом напротив, приветливо светился своими окнами. — Нет, — заключил Шувалов. — Похоже, это просто лампочка перегорела. Давай, я заменю. Есть у тебя лампочки?
— Где-то были. По-моему, в комнате, где Петька спит. Ладно, не нужно. Боюсь, разбудим. Лучше, я достану свечку.
Раздались неуверенные Наташины шаги, осторожно нащупывавшие дорогу в темноте.
— Ай! — неожиданно раздался ее испуганный крик.
Шувалов инстинктивно протянул руки на звук и тут же поймал в свои объятия падающее тело. Было оно легким, как у ребенка. От Наташиных волос шел упоительный запах. Пахло, чем-то сладким и одновременно полынно-горьким. У Славки голова пошла кругом. Продолжая обнимать женщину, он застыл неподвижно, мечтая, чтобы этот миг никогда не кончался. Его ноги, заскользили на самом краю обрыва. Из-под ступней посыпались мелкие камушки и кусочки земли. Еще через мгновенье, он сам полетел вслед за ними в пропасть. В пропасть, у которой был край, но не было дна.
— Отпусти, — прошелестел в темноте едва слышный шепот.
— Какой знак в конце слова? Восклицательный или вопросительный? — так же шепотом уточнил Шувалов.
— Многоточие...
— Извини, я не люблю многоточий. Лучше точка. Одна, но зато жирная!
С этими словами Славка наклонился к женщине и начал целовать ее лицо и шею. Наташа бессильно повисла у него на руках, повторяя:
— Ты — псих! Ты — просто ненормальный!
Она не пыталась обидеть. Напротив, в ее словах звучало даже некоторое восхищение, но Шувалов невольно вздрогнул. Когда-то давным-давно, его уже так называли, и это не принесло ему счастья.
Стараясь найти точку опоры, Славка, не отпуская Наташу, сделал вместе с ней две шага вперед, пока не почувствовал, как она уперлась спиной в стол. Молчаливая покорность женщины, придала Шувалову дополнительную уверенность. Веером разлетелись по кухне пуговицы от Наташиного халата. Он приподнял женщину за талию и легко забросил на столешницу.
Вне себя от страсти, Славка руками развел колени, сидящей на столе женщины в стороны. Его, как будто пронзило электрическим зарядом. Кожа на внутренней поверхности ее бедер была такой теплой и гладкой и при этом такой беззащитно детской, что бушевавшее в нем желание неожиданно сменилось на, переполняющую через край, нежность. Впервые в жизни Шувалову захотелось не побеждать, а защищать; не доказывать свое превосходство, а подставить плечо; не доминировать, а склонить голову. Больше всего он хотел сейчас, чтобы, его усталый, покрывшийся сетью мелких трещинок хрусталик, грели чьи-то теплые ладошки.
Славка упал на колени, головой прямо между разведенных Наташиных ног. Она со стоном запустила свои тонкие пальцы в его коротко остриженные волосы.
— Нет, нет.... Это все неправильно... Мы не должны этого делать..., — плыл по кухне ее лихорадочный шепот.
— Да, да... Конечно, конечно.... Не должны... Мы больше не будем..., — уже не соображая, что говорит, бормотал Шувалов, покрывая кожу женщины поцелуями.
В то же время, его руки, как бы живущие сейчас отдельной от него жизнью, нащупали тугую резинку Наташиных трусиков и с силой потянули ее вниз.
— О-о-о-х! — женщина дернулась, и, выгибаясь дугой, рухнула спиной на стол.
Последнее, что услышал Славка, прежде чем разум окончательно покинул его, были падающие со стола хрустальные бокалы. Они закончили свою жизнь тонким мелодичным звоном. К счастью? В затуманенной голове народная примета почему-то приобрела вопросительный вид. Или.... Или это его душа сейчас разлетелась на мелкие кусочки? И дальше будет только падение, падение, падение...
Рано утром Славка, уже одетый, стоял в дверях спальни. Он никак не мог проститься с Наташей, которая сидела на кровати, подобрав под себя ноги и натянув одеяло до самого подбородка.
— Я пошел, — уже, наверное, в сотый раз повторил Шувалов.
— Да, конечно, — в сотый раз соглашалась женщина.
— Черт, как на службу не охота!
— Как ты вообще собираешься работать целый день? Ведь, наверное, за всю ночь спал от силы час.
— Ерунда, переживу, — отмахнулся Славка.
— Ну, все, иди. А то опоздаешь. Целую тебя!
— А я, тебя! Что с тобой? Ты плачешь? — офицер внезапно заметил слезу, текущую по щеке женщины.
— Это от счастья, — Яковлева быстрым движением смахнула предательскую каплю.
— От счастья смеются, а не плачут, — не поверил ей Шувалов.
— Иногда и плачут тоже. Когда счастье очень большое, тогда оно переполняет.
— Все равно, пожалуйста, перестань. Я не уйду, пока не перестанешь!
— Все, все, иди. Я уже перестала.
Наташа начала совсем по-детски тереть глаза тыльной стороной ладони. У Славки опять защемило сердце от внезапной нежности, и он не выдержал:
— Я люблю тебя!
— А я тебе не верю. Ты просто жалеешь меня.
— Если мужчина говорит это вечером — возможно. Но если он говорит это утром, после того, что было — ему можно верить. Он говорит правду!
— Хорошо, хорошо, верю. Славочка, ты опоздаешь. Иди .... Постой, что это такое? — Наташа вдруг заметила маленький блестящий предмет на коврике возле кровати. — Это же твоя заколка для галстука.
— Точно, черт. Чуть не потерял, — машинально схватился за галстук офицер.
— Сейчас..., — Яковлева потянулась за заколкой.
Одеяло начало сползать в сторону, открывая взгляду ее обнаженное тело. Шувалов увидел ее гибкую спину и две небольшие грудки, покачивающиеся в такт движению.
— А-а-а! — вырвалось из его груди.
В тот же момент, фуражка полетела в угол.
— Да, пошла она, эта служба!
Славка с разбега прыгнул в кровать, на лету срывая с себя китель.
В этот день, он, первый раз в жизни опоздал на утреннее построение.
Глава 4.
ДМБ
Смелого пуля боится...
(А.А. Сурков — 'Песня смелых')
А хитрого штык не найдет...
(Ю.Я.Гусько — из жизненного опыта)
Адам вышел из столовой. Настроение после еды у него было превосходным, даже, несмотря на то, что сегодня он заступил в наряд. Гулянюк щелчком сбил чересчур наглого жука с красной нарукавной повязки с надписью 'Дежурный по части'. Потом широко зевнул, расправил портупею и по-ковбойски передвинул кобуру с пистолетом на живот.
Он уже собирался возвращаться назад в дежурку, но тут услышал позади себя женский голос:
— Адам, постой!
Офицер обернулся. В дверях столовой стояла Вика. Гулянюк остановился и стал ждать, когда девушка приблизится. Официантка подошла к нему вплотную. Глаза ее были опущены к земле, руки нервно теребили белый фартук.
— Здравствуй, — негромко поздоровалась она.
— Привет, — процедил сквозь зубы офицер.
— Что ж так неприветливо?
— Как умею. Что надо-то?
— Поговорить. У тебя есть секундочка?
— Так ведь уже дольше разговариваем...
Вика бросила быстрый злой взгляд на Адама, но тут же снова опустила глаза:
— Я хочу извиниться, что тогда... Помнишь, в больнице? Когда ты приходил...
Гулянюк возмущенно фыркнул — еще бы он не помнил!
— Прости меня, пожалуйста, — продолжала официантка. — Я была не права.
— Ну, хорошо. Это все? — Адам развернулся вполоборота, готовясь уходить.
— Ты не ответил. Ты простил меня?
— Ну, простил, простил..., — отмахиваясь, как от надоедливой мухи ответил офицер.
— Если ты простил, то тогда я согласна, — словно бы не замечая отчужденного тона, выпалила девушка.
— На что согласна?
— Как на что? Замуж за тебя. Ты ведь предлагал.
Гулянюк открыл рот от изумления:
— Ты что спятила совсем? Я тебя возьму замуж после того, что ты мне наговорила? Да я тебе 'кобеля вонючего' до конца твоих дней не забуду!
Вика подошла к офицеру вплотную и положила ему руку на плечо, как будто успокаивая:
— Адам, ты же сказал, что забыл про все. Ну, прости меня!
Тот осторожно убрал ее руку со своего погона и, поправил девушку:
— Я сказал, что простил, но я не говорил, что забыл.
— Ну, пожалуйста! Я долго думала.... Понимаешь, я все еще люблю тебя. Мы должны быть вместе! — не отступалась официантка.
— Солнце мое, все! Ушла любовь — завяли помидоры. И вообще..., — Гулянюк сделал паузу, чтобы придать своим словам больший вес. — Я уже давно хожу с другой.
Вика вспыхнула, как порох:
— Это с Катькой то? Видели, видели вас. Идут по дороге и лижутся прямо на людях! Может быть, ты ей и предложение уже сделал?
Увидев, что девушка начала распаляться, Адам почувствовал мстительное удовлетворение. Стараясь еще сильнее задеть свою бывшую подругу, он, глядя ей прямо в глаза, заявил:
— Да, сделал. Скоро свадьба.
— Кому? Этой кошке драной?! Ну, правильно, кто еще за тебя пойдет!
— Сама ты — кошка драная! Катька — красавица. А в койке, какая... Да ты просто бревно по сравнению с ней. Знаешь...
Адам не успел договорить, официантка бросилась на него с кулаками:
— Сволочь! Убью тебя!
Гулянюк с ухмылкой наблюдал, как Вика изо всех сил лупит в его железобетонную грудь, не позволяя ей впрочем, поцарапать себе лицо. Внезапно офицер почувствовал, что девушка пытается расстегнуть кобуру, висящую у него на ремне. Адам инстинктивно перехватил ее руку, но тут же отпустил — ему стало смешно.
— Застрелить меня хочешь?
— Дай пистолет! — Вика была вне себя от ярости. Ее рыжие волосы растрепались, фартук сбился на бок.
Гулянюк неторопливо достал оружие, и мимоходом убедившись, что оно стоит на предохранителе, протянул девушке со словами:
— Давай, дави вон на тот крючочек, чтоб стрельнуло.
