Странно только, что он еще не напал на мой след. Неужели нюх потерял? Хотелось рассмеяться. Я знала, что он найдет меня. Рано или поздно. Но лучше уж поздно, когда я смогу выбраться из Второй параллели и рассказать правду тому, кто мне поможет. Не будет же он, в самом деле, открыто мне угрожать при свидетелях!? Или будет?.. На что он сможет пойти? На что он уже шел, чтобы вернуть беглого раба? Я не знала, каков предел его власти. И есть ли вообще этот предел. Что, если власть его безгранична? Такое возможно?.. Тогда мой побег забавное недоразумение, бесплотная попытка обмануть саму себя? Лишь длинный, долгий, утомительный путь домой — для того только, чтобы потом вернуться в замок Князя на место рабыни?!
Стиснув зубы, я поднялась с травы и упрямо двинулась дальше. Не время жалеть себя, нужно убегать.
Как долго мне еще предстоит идти, чтобы напасть на след цивилизации? Я даже не знала, где нахожусь! Когда я жила в Багровом мысе, даже не знала его местоположения. Как же быть? А что, если я вообще не в Чехии? В чужой стране! Почему я не спросила об этом Анатоля? Если бы я знала хотя бы приблизительно, где нахожусь... Если бы мне кто-то мог помочь, подбросить до города...
И тут Бог будто услышал мои молитвы, вдалеке на дороге показался черный автомобиль, маленькой, постепенно увеличивающейся точкой возникая передо мной.
Я застыла, ни жива ни мертва. Люди Штефана? Меня нашли? Всё, закончена моя попытка к бегству? Что делать? Я метнулась к кустарнику, заслонившему бы меня от глаз водителя автомобиля. А машина тем временем приближалась, надвигаясь на меня несокрушимо и неизбежно. Сердце бешено застучало в груди, отдаваясь острой болью в ушах и запястьях. Я сжала руки в кулаки.
Почему я не убежала, ведь инстинкт самосохранения должен был сработать и увести меня отсюда!? Вместо того чтобы ринуться назад в лес, я придыханием и дрожью в теле наблюдала за тем, как машина медленно останавливается на обочине, в нескольких десятках метров от меня, дверцы распахиваются, и из салона выбираются трое мужчин.
Я прищурилась, всматриваясь в их фигуры и лица. Незнакомые мужчины. Один был ниже остальных, но, по всей видимости, на его авторитет в компании это не влияло, потому что держался он прямо и гордо.
Не обращая внимания на то, что кто-то мог стать свидетелем их стоянки, они разговаривали между собой, смеялись и шутили.
Помогут они мне, если я попрошу их о помощи? А если они не говорят по-чешски?
Эх, была не была. На убийц они не похожи, вроде бы. Да и на маньяков тоже...
Но не успела я додумать эту мысль до конца, как, оглушенная тишиной, застыла, поняв, что неосознанно выбралась из своего укрытия и теперь находилась перед незнакомцами, как на ладони. Один из них заметил меня и теперь стоял, широко расставив ноги, с засунутыми в карманы брюк руками. Смотрел прямо на меня, не отрывая взгляда.
— Эй, гляньте-ка, что у нас там, — крикнул он своим приятелям. По-чешски! Он говорит по-чешски! Только это имело сейчас значение для меня, и я, не задумываясь, правильно ли поступаю, игнорируя красный огонек опасности, включившийся на полную мощность, медленно направилась к ним.
Мужчины, теперь уже все трое, смотрели на меня. Наклонив головы, с интересом меня разглядывая.
— А ничего так, симпатичная, — услышала я голос одного из них.
— Пожалуйста, помогите мне, — прошептала я, кинувшись к мужчинам. В мозгу билась отчаянная мысль о спасении и погибели, но я не обращала на нее внимание. Они говорят по-чешски, и они могут помочь мне! Это не люди Кэйвано, раз так развязно себя ведут. Сомневаюсь, что Ищейки Князя останавливались просто так на дороге и хохотали над какой-то шуткой. А эти... эти...
Я застыла на месте, когда лица двоих из троицы скривились, приобретя, поистине, звериный оскал.
Красный огонек опасности обжигал глаза. Сердце бухнуло куда-то вниз, а руки задрожали. Идиотка!
— Сама в ручки к нам пришла, — оскалился один из мужчин, и у меня внутри все перевернулось.
Это не спасение, — это погибель. Но не от рук Князя Кэйвано, а от рук насильников!
Идиотка, что же ты наделала?! Какая же ты идиотка!
— Кажется, я ошиблась, — пробормотала я, начиная отступать.
Убежать, толкалась в мозг спасительная мысль. Убежать!
— Почему же ошиблась, детка, — усмехнулся один из незнакомцев, — очень вовремя ты нам попалась.
Я продолжала пятиться. Главное, добежать до кустарников, там я смогу скрыться. Смогу спрятаться!
Я читала по их лицам все мысли, что мелькнули в них. И желания помочь среди них не было. Зато желание приятно провести время с заблудившейся в чаще девчонкой...
Вскрикнув, я бросилась бежать. Быстро, очень быстро... Но ноги почему-то перестали слушаться, когда от леса оставались считанные метры. Я боролась с собой, заставляя бежать, двигаться дальше, адреналин толкал меня вперед, но усталость бессонных ночей дала свое, и уже через минуту я стала задыхаться.
Меня нагнали очень быстро, прижав спиной к мужскому телу. В груди не осталось даже крика, чтобы возмутиться, сил, — чтобы вырваться, сопротивления, — чтобы бороться. Я стояла в их руках беспомощной куклой, а в груди, скрутившись в тугой комочек, тревожно билось сердце.
— Куда же ты засобиралась, малышка? — зашептал мне на ухо угрожающий голос. — А как же поиграть?
— Отпустите меня! — смогла-таки выкрикнуть я, прежде чем мне закрыли рот ладонью, и второй негодяй, подскочив к нам, не ударил меня наотмашь по лицу.
В глазах потемнело, желудок скрутило, и я почувствовало, что у меня закружилась голова. Я попыталась вырваться, но меня вновь ударили, больнее и ощутимее, уже не по лицу, а в живот. Я согнулась бы, если бы меня не удержали крепкие мужские руки одного из негодяев.
— Не вынуждай меня применять силу, детка, — зашипел один из них мне в лицо.
Но я боролась так отчаянно и неистово, как дикая кошка, будто в меня вдохнули жизнь. Но за каждый новый толчок, за каждое движение-сопротивление меня ударяли вновь и вновь. Боли я не чувствовала, она будто атрофировалась, а вот липкий влажный страх сковал меня по рукам и ногам, вынуждая бороться за свое надруганное тело. Перед глазами возникла иная картинка... Штефан Кэйвано рядом со мной. Он тоже принуждал меня к этому. Но не так. Не так!
— Не рыпайся, с
* * *
! — заорал один из насильников, когда я попыталась вырваться вновь. — Стой, б
* * *
!
Кожу лица обожгло острой болью, а тело вдруг стало нещадно колоть. Притупившаяся боль дала о себе знать. Сердце бешено колотилось в груди, когда они, развернув меня, яростно сдернули с меня платье, обнажив плечи, спину и грудь. Я не успела защититься или как-то помешать им, но, когда один из них попытался меня коснуться, я едва не укусила его, защищаясь зубами, за что и получила новый удар в лицо.
От боли я уже ничего не понимала, всё кружилось перед глазами, а ноги подкашивались. Боролась я по инерции, не осознавая, что происходит. Упала на колени, но насильники подняли меня, держа в своих руках, как куклу-марионетку. Слезы потекли из глаз против воли, смешиваясь с кровью и оседая на языке.
А в голове монотонно и уничижительно звучит: виновата, сама виновата!
— Смотри-ка, — сказал один из насильников, рассмеявшись, — у нее татушка есть.
— Дай гляну, — сказал третий, присвистнул. — Да, ничего так, красивая. А эта крошка, оказывается, с секретом? — наклонившись надо мной, он хлопнул меня по щеке. — Чур, я первый.
— Эй, чего это ты? — возмутился его приятель. — Мы ее втроем нашли. Давай бросим монетку.
— Еще чего? Я ее первый увидел, значит, и отымею первым!
Третий насильник тем временем смотрел на меня, пробегая глазами по груди и обнажившимся бедрам. Даже сквозь боль я видела, что в глазах его мелькнуло вожделение. А потом он вдруг застыл, как громом пораженный, сощурился, подскочил ко мне, больно схватил за плечо, рассматривая метку.
— Что за х
* * *
?.. — шепотом прошипел он.
— Эй, Зак, ты чего это? — накинулись на него приятели. — В очередь становись!
— Откуда у тебя это? — обратился ко мне тот, кого назвали Заком. — Откуда, я спрашиваю?
Я продолжала молчать, понимая мозгом, что нужно что-то сказать, защитить себя, обезопасить, но не могла. Тело будто налилось свинцом, давя на меня своей тяжестью, опуская к земле, отпуская...
И меня, действительно, отпустили, позволив моему беспомощному телу рухнуть на землю. Попыталась сделать хотя бы движение, но не смогла. Безвольная, бессильная, ни на что не способная. Идиотка!
— Зак, ты чего? — с недоумением и неким испугом поинтересовались его друзья. — Что ты?..
— Ты что, — вновь посмотрел Зак на меня, — ему... принадлежишь, да? — голос его дрогнул. — Ему!?
Я нашла в себе силы кивнуть, а Зак, отскочив от меня, начал материться.
— Б
* * *
, так и знал, что это до добра не доведет! Так и знать, б
* * *
! Мать твою, это ж надо было так вляпаться!
— Да что случилось? — кинулись к нему двое насильников, оставив меня лежащей на земле. — Ты можешь объяснить толком?!
— Валить надо! — рыкнул Зак, отвернувшись от них. — Валить нахрен из города, а может, и из страны! Если он узнает, б
* * *
! — он как-то истерично хохотнул, а потом застонал. — Б
* * *
, это что же будет!?
— Ты че, с катушек слетел?! — накинулся на него один из приятелей. — Какой валить, у нас и здесь дела атас как идут!
— Ты не врубаешься ни во что! — заорал на него Зак. — Валить надо, пока живы еще. Не могу ручаться, что не станем трупами уже к утру!
— Из-за девки этой, что ли? — удивился его друг. — Да кто она такая?
— Без разницы, — отозвался тот. — Важнее то, кому она принадлежит!
— Авторитет какой, что ли? — изумился негодяй. — Так она ж одна была, откуда мы знали-то...
— Валим! — не ответил Зак и двинулся прочь. — Валим, пока целы!
— Да объясни ты толком! — кинулись за ним его друзья. — Оставим ее тут, что ли? А как же?..
— Так и знал, б
* * *
, что не задался день! — бормотал Зак, продолжая уходить. — Так и знал!
Остальные двинулись следом, на ходу о чем-то его расспрашивая. А я не могла даже поднять голову, чтобы посмотреть, уехали они или нет. Только услышав, как взревел мотор, засвистели шины по асфальту, я поняла, что они оставили меня одну. Побитую и искалеченную. Не способную пошевелить ни рукой, ни ногой, безвольную куклу. Так и оставшуюся лежать в траве, недалеко от дороги. Я понимала, что нужно встать и прятаться в лес, чтобы меня не заметили, но не могла сделать этого. Сил не осталось.
И почему-то я думала сейчас не о том, что могли только что сделать эти ублюдки и по воле случая не совершили, а о том, что меня растоптали, покалечив, еще два дня назад. Когда Штефан Кэйвано прикасался ко мне в последний раз. Но, оказывается, насилие может принимать и другие формы...
И с этой мыслью я провалилась в спасительную темноту.
Он нашел ее. Спустя почти сорок восемь часов после исчезновения, он все-таки нашел беглянку. И думал, разорвет в клочья. Как она посмела, эта девка, мелкая сошка, эта... недостойная!.. А потом... увидев разорванное платье, обнажавшее грудь и бедра, царапины и отметины на ногах и руках, ободранную кожу на бедрах и синяк на лице, со звериным рыком кинулся к ней, думая лишь о том, что найдет того, кто это сделал, и прикончит. На месте. Без выяснения причин содеянного. Просто прикончит и всё.
Ярость была настолько сильной, что вырывалась из груди отчаянным рыком вместе с чертыханьями. И он уже себя не контролировал, действуя бессознательно, так, как не престало действовать Князю Кэйвано.
Когда узнал, что она исчезла из замка, думал, прикончит негодяйку, будет пытать, заставляя вымаливать прощение, вплоть до ударов — сама напросилась на применение этого наказания, ведь раньше он избегал наказывать ее именно таким образом! Но сейчас... Кара, поистине, перешла все границы. Как она посмела сотворить подобное!? Осмелилась, отважилась... обычная рабыня! От него почти никто не убегал. А кто убегал, жестоко потом за это расплачивался. В области опыта наказаний и проявления жестокости Князю Кэйвано, пожалуй, не было равных. И если она рассчитывала, что избежит кары и сейчас, после того, что сотворила, то она глубоко ошиблась. Неужели, действительно, не понимала, на что идет? Не осознавала, чем чревато ее бегство? На что рассчитывала? На что надеялась? Что он не найдет ее?! Оставит в покое? Отпустит?! Неужели до сих пор питала иллюзии на этот счет? Ей никогда не уйти от него. Он ее из-под земли достанет, но вернет в замок. Даже если придется перевернуть всю Вторую параллель, даже если она выбралась за грань, он отыщет Кару и в ее реальности. Но вернет. Туда, где она должна находиться. Рядом с ним, в его замке. Другого пути у нее не было. И никогда теперь уже не будет.
Но, когда, спустя сорок часов поисков, о ней не было ничего известно, Штефан стал... беспокоиться. Он никогда и никому не признается в этом, но чувство, охватившее его, было именно беспокойством. За нее. Что будет делать одна в незнакомом месте девушка ее... комплекции? Как справится? Как протянет хотя бы ночь наедине с самой собой? А если уже не с самой собой?.. Что если ее кто-то обнаружил?
Невозможно! Его люди прочесали всю округу в поисках беглянки, он лично вместе с Максимусом объезжал близлежащие территории, разглядывая каждый клочок земли, включая лес. Она не могла далеко уйти, по его подсчетам, если она улизнула из замка около двух-трех часов дня, то не добралась и до первого населенного пункта. А если и добралась, то что? Как она себе представляла, что будет делать, как только попадет в город и встретится с жителями? Что им скажет? Попросит помощи, сказав, что ее сделали рабыней? Вряд ли, Кара далеко не глупа, а это вмиг превращает ее в идиотку. Скажет часть правды, заявив, что ее похитили? Вероятно, что так. Но неужели она и тогда надеялась, что он ее отпустит? Не найдет?! Да он землю будет рыть, он все города перевернет вверх дном, чтобы найти пропажу. Любую. А своевольную рабыню — подавно. Кару — и подавно! У него всё схвачено, нужные люди предупреждены, если только она попробует сунуться в город и обратиться за помощью, ему сразу станет известно об этом. Она не успеет осознать, что схвачена, как окажется пойманной в кольцо его рук. И уже не сможет убежать. Штефан не позволит ей этого сделать снова.
Он никогда и никому не расскажет, что испытал, когда узнал, что она пропала. И никогда в этом не признается. Даже себе. Себе — в первую очередь. Слишком противоречивые это были мысли. Мысли, которые не приносили облегчения. Гнев, ослепляющая ярость, негодование и злость, раздражение, желание свернуть ей шею и выпороть, как маленького ребенка. И вместе с тем еще одно желание... увидеть ее живой и невредимой. Снова в его руках. Рабыней, игрушкой, просто женщиной. Но только рядом с ним.
Он знал, почему она убежала. Точнее, предполагал. Но был уверен, что интуиция его не обманывает. То, что произошло между ними два дня назад не прошло бесследно. Не только для нее. Для него тоже. Насилие над ней. Жесткое и неоправданно жестокое, бесконтрольное и уничижительное. Он никогда так раньше не поступал с ней, никогда не поднимал на нее руку, и никогда не принуждал ее таким способом. Раньше тоже было насилие, но иное, и Князь это понимал. Он никогда раньше не унижался до подобного.
