Он переломил ветку на четыре части и бросил одну в воду.
— Смотри. Это мой брат. Погиб сразу.
Потом кинул остальные. По воде поплыли уже три ветки.
— Это мы. И что не делай, нам никуда не свернуть. Мы как эти ветки, понимаешь?
— Я понимаю.
И в первый раз за три месяца пожалел, что у меня нет курева. Нет, к черту курить, выпить надо. Рука скользнула к поясу, но фляги там не оказалось, забыл в крепости. Чёрт! Закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.
— Мои деды прошли всю войну, я тебе рассказывал о ней. Мой отец военный, тоже воевал. Я... я помню 'Отцов своих', и я не отступлю. Как там, в песне поётся: 'Течёт время как река, не замедлится. А вперёд не посмотреть, туман стелется'? Ну, нет.
Я поднялся, поднял большой камень и бросил его в реку. Ветки, плывшие рядом, раскидало в разные стороны.
— Смотри, камень торчит из воды, вот это те триста лет ига. А камень тоже можно разбить и изменить историю.
Кубин посмотрел на расходящиеся круги и волну, которая сразу замыла надпись на песке, и... пожал плечами.
— Власыч, я понимаю, что если долго долбить головой крепостную стену, то естественно не выдержит голова. Но руки нельзя опускать. Пусть нас мало, но у нас есть очень неплохой шанс.
— Что, пробраться в стан и как Милош Обилич заколоть Батыя?
— Гм... заманчиво, а толку? — Я замер от внезапно пришедшей идеи, затем продекламировал:
— Станем, братцы, вечно жить,
Вкруг огней, под шалашами,
Днем — рубиться молодцами,
Вечерком — горелку пить!
У Кубина поползли брови вверх.
— Давыдов? Э... это ты что, всё-таки собираешься партизанить?
— А что остаётся? С нашими знаниями будет легко. Пять сотен в тылу монгол. Уничтожаем обозы, отбиваем полон, угоняем баранту и табуны, крушим осадные орудия и запчасти к ним. Как думаешь, что они смогут без всего этого сделать?
— Многое, например — сначала нас уничтожить. — Дед Матвей задумался, потом медленно произнёс:
— О, как страшно смерть встречать,
На постели господином,
Ждать конца под балхадином,
И всечасно умирать!
Потом проговорил веселей:
— То ли дело средь мечей:
Там о славе лишь мечтаешь,
Смерти в когти попадаешь,
И не думая о ней!
Ну, слава Богу, хоть из депрессии вышел, теперь легче будет. Я толкнул его кулаком в плечо.
— Видишь, поэты за нас всё решили.
Кубин взглянул на меня и, улыбнувшись, вдруг продекламировал:
— Люблю тебя, как сабли лоск,
Когда, приосенясь фуражкой,
С виноточивою баклажкой
Идешь в бивачный мой киоск!
Когда, летая по рядам,
Горишь, как свечка, в дыме бранном;
Когда в б.....е окаянном
Ты лупишь сводню по щекам.
Киплю, любуюсь на тебя,
Глядя на прыть твою младую:
Так старый хрыч, цыган Илья,
Глядит на пляску удалую,
Под лад плечами шевеля.
О рыцарь! идол усачей!
Гордись пороками своими!
Чаруй с гусарами лихими
И очаровывай б....й!
Глядя на моё удивление, спросил:
— Что, не слышал такого Давыдова?
— Слышал, но от тебя, Власыч, не ожидал. Ну, так как, ты со мной?
Кубин улыбнулся и толкнул кулаком уже меня.
— А куда мне деваться? На постели господином, ждать конца под балхадином? С тобой, конечно, поганых бить.
— Вот и хорошо, что шутить начал. Так что встаньте, поручик. Офицеру не пристало отчаиваться. Нас ждёт наше войско.
Кубин улыбнулся:
— Партизаны не войско, а ополчение, а... ты и я, как Минин и Пожарский!
— Ну, Власыч, ты и жук! Ты, значит, князь Пожарский, а я просто Минин по прозвищу Сухорук?
Дед Матвей прищурился:
— А чем тебе имя национального героя Минина не подходит? Он ведь первый говорится: 'Минин и Пожарский', Велесов и Кубин.
Ага, Тарапунька и Штепсель.
— Бояре, вы не Велесов и Кубин будете?
Это ещё кто? Мы обернулись к подошедшему коренастому мужику.
— Ну, мы.
Мужик показал на причалы:
— Лодия пришла.
Мы поднялись и пошли к привязанным коням, а я обернулся и спросил:
— А сам Кузьма Ерофеевич на ладье?
— Кузьма Ерофеевич, сначала в крепостницу отъехавши, там он узнал, что вы к реке направились и у пристаней стоите, вот меня к вам послал, а сам остался бой смотреть.
— Какой бой?!
Мы выкрикнули одновременно и сразу развернулись в сторону крепости. Над кремлём кружилась огромная стая галок. Мать ети! Что там творится? Замелькали тревожные мысли — Демьян Горин и братья Борзовы, Братья Борзовы и Косая сажень! Трое упёртых и непримиримых к поражению. Охолонить их есть кому, но почему-то показалось, что дела, возможно, совсем плохи. Похоже, мысли летели у нас с Кубиным одинаково — мы переглянулись, синхронно запрыгнули в седла, рванули поводья и галопом понеслись по дороге на холм.
Дед Матвей на одном из поворотов вырвался вперёд, ну да, мне до его кавалеристского стажа как до страны Цзинь на карачках. Тоже беспокоится за своего любимца, ведь двое против одного! Хотя, учитывая подготовку Демьяна, я бы больше за братьев Борзовых беспокоился, Но тут другие проблемы — не придётся ли платить виру за выведение из строя двух непутёвых новиков. Мысль вкупе со звуком, похожим на мощные удары об щит, прилетевшие из-за близкой у этого поворота стены, придала мне такой импульс, который я очень сильно передал коню, что махом настиг и перегнал ушедшего вперёд Кубина.
У главной посадской башни промелькнули удивленно-испуганные лица стражников. Центральную улицу пролетели на полной скорости, благо, что людей было мало, а все встречные шарахались от укушенных бояр в стороны. Стая галок над кремлём поредела, часть птиц разлетелась по соседним башням. Стража у кремлёвской башни так же несла службу плохо. Часовые на стенах смотрели не туда куда надо, а внутрь. Те, что внизу — кучковались больше у внутренних ворот. Это значит — ничего ещё не кончилось? Башенная стража только-только успела посторониться и мы влетели в крепость на полном скаку, повернув к толпящемся народу.
Перед толпой слишком резко осадил коня, да так, что он встал как вкопанный, лишь чуть наклонившись и качнувшись вперед, а я, по инерции вылетел из седла. По счастливому случаю, не сделав кульбит, а просто пролетев и встав на ноги, и не потеряв силы инерции, я слишком сильно влетел в толпу, успев крикнуть:
— Поберегись!
Вынырнув из толпящихся, остолбенел. Как говорится — картина маслом: в стороне куча разбитых щитов и брошенные тренировочные дубовые сабли, на чурках сидят взмыленные братья Борзовы и Демьян Горин, но почему-то все трое улыбаются. А на середину выходят Илья Лисин, Третей и двое незнакомых мне парней. У всех в руках луки.
— Что тут творится? — Это Кубин, тяжело выдохнул, вынырнув прямо за мной.
— А это мы тут об заклад бьёмся кто лучше, Володимир Иванович.
А я и не заметил что, вынырнув из толпящихся ратников, раздвинул в стороны Дорофея Семеновича и Владимира Юрьевича, которые улыбаясь смотрели на нас.
— Вот, ваш молодец уложил обоих Борзовых. А я три гривны проиграл.
Княжич, похоже и не жалеет о проигрыше и выглядит весьма довольным. Я ещё раз оглядываю площадку, где уже приготовились стрелять из луков четыре стрелка и облегчённо вздыхаю. Блин, а чего в голову-то не придёт. Это всё тот мужик: 'бой, говорит, смотреть', тьфу, мы тоже хороши, только о худшем привыкли думать. Подошел довольный Демьян:
— А я все бои выиграл, боярин. Почитай одну-две лишних гривны заработал.
Дед Матвей смерил его строгим взглядом и сказал:
— Вот лишнюю гривну в дружинную казну и отдашь.
Я кивнул, соглашаясь с Кубиным, а княжич и воевода засмеялись:
— Строги вы, бояре.
Отсмеявшись, княжич и воевода переглянулись и Владимир Юрьевич, уже серьёзно сказал:
— Пройдёмте, бояре, в светлицу мою. Поговорим.
Княжич приоткрыл окно, и светлица наполнилась октябрьской прохладой. Немного постоял, всматриваясь на разворачивающееся снаружи действо, потом развернулся к нам.
— Отец весть прислал. Повелел мне к нему срочно прибыть. Мыслю, слухи о собирающейся рати достигли и его. Поэтому я отбываю завтра. За крепостницу остается в ответе Дорофей Семенович. Куда ты, Володимир Иванович, бояр отправляешь?
— Дальше по Оке, мимо Мурома до Городца-у-Рязани. Так мы с купцом условились.
А хорошая идея пришла мне в гостях у купца. Не додумавшись до того, что ещё можно купить на оставшиеся по долгу гривны, я предложил использовать ладью купца, чтоб доставить группу ратников в нужное нам место.
— Добре, до Вязьмы вместе пойдём.
Владимир Юрьевич подошел и оперся о стол.
— Что ж, бояре, много я узнал о вас и на многое вы мне открыли глаза. Не всему я верил, что о вас говорили, и отец тоже не верил. — Он помолчал немного. — После вести о Китеже и гибели поместного ополчения, он долго горевал и молился. Ведь град был для него дороже всего.
Княжич вдруг повернулся и посмотрел на меня:
— Скажи, боярин, пойдёшь служить к отцу?
Вот оно. Долго же решался сказать это мне княжич. Кем мне предложат стать, сотником, тысяцким, воеводой? Но общее командование останется за князем, а это сразу свяжет руки. Даже ещё летом отказался бы, в любом случае. Присоединиться к общему войску — сразу поставить крест на дружине, которая в первом же бою с монголами поляжет от устаревших методов ведения боя. Как же это знакомо, господи! Во все времена Россия догоняла всех и училась на своих ошибках стоя по колено в своей же крови. Нет, я не хочу загубить то, что задумал. Конечно, рано или поздно столкнуться с монголами напрямую придется, но до этого я отдавлю Батыю все мозоли, отбивая полон и уничтожая обозы. Так что мой ответ — нет.
— Передай Великому князю моё почтение и признание. Я не могу принять его предложение. Пусть не держит зла и не таит обиду.
Владимир Юрьевич пристально посмотрел на меня и кивнул:
— Что ж, Бог тебе судья.
Да, Бог мне судья. Но по-другому нельзя. А на душе стало погано.
* * *
Всю ночь снились лица убитых на Буевом поле, и Илья Горин опять умирал у меня на глазах, а я кричал ему: 'Прости'.
Утром поднялся весь разбитый.
После молебна, выехали провожать наших пионеров. В отряд входили братья Варнавины, бояре Бравый, Стастин и Бедата, все со своими холопами. Вместе с ними отправлялись тридцать мужиков с инструментами. До реки ехали молча. Княжеский струг и ладья стояли рядом. Пока заводили на ладью лошадей, сказал напоследок боярину Бедате:
— Иван Григорьевич, значит, как и говорили — высаживают вас за версту от Городца, что на Оке стоит, и уходите строго на прикол-звезду. Пройдёте около ста вёрст и ищете место для первой стоянки. Потом, как найдёте, смотрите место для второй, дальше на пятьдесят вёрст. Главное чтоб места глухие были. По возможности покупайте сено. И не забывайте метки оставлять, чтоб вас потом найти. Удачи и храни вас Господь.
— Все будет хорошо, Володимир Иванович.
Княжич, стоя у сходен, что-то говорил Дорофею Семеновичу. Я подошел попрощаться.
— Передай отцу всё, что я тебе говорил. Всё передай. Пусть не медлит и собирает большую рать. Не стоит надеяться на милость врага, поганые не такие, они жестокие. Мы для них — рабы. И... и если станет совсем худо — я приду. И ещё, — я посмотрел в глаза княжича, — береги себя.
Владимир Юрьевич вбежал на струг и уже на нем поднял руку в прощальном жесте. Ладья уже отплыла на середину русла, но легкий струг быстро нагнал её. На мое плечо легла рука. Рядом стоял дед Матвей.
— Вот и всё, Володя, назад пути нет. Делай, что должен и будь что будет.
— Ты прав, Матвей Власович, делай, что должен. — Дорофей Семёнович устало вздохнул и сказал:
— Поехали, бояре, у нас полно дел.
* * *
Как же трудно ждать. Тянущееся время убивается делами, но в мгновения, когда дела сделаны, чувствуешь опять, что часы как будто замерли. Раздражает зависимость от погоды. Ведь никуда не денешься, а ждать ледостава придётся. Для дружины, больше пяти сотен и огромного обоза, нужны замерзшие реки, которые и есть в этом времени главными дорогами. Иначе добираться придется очень долго. Как назло, стояли теплые дни. Погода словно смеялась — по утрам легкий морозец, который только и мог заморозить небольшие лужи, а днем солнце растапливало лед.
Дни стали похожи один на другой. С утра, после заутренней, неизменная тренировка, на которую стало приходить множество ратников, в основном молодых. Но и других хватало. В эти часы крепость наполнялась оглушительным треском тренировочных деревянных сабель и мечей, а стаи галок до вечера покидали привычные места. Братья Борзовы на утренних тренировках стали завсегдатаями и принимали участие наравне со всеми. После завтрака занимались отработкой построения каре. Выезжать из крепости не стали, на поле место есть, но все как на ладони, и везде лишние глаза. Решили просто — строить каре вокруг храма, чем вызвали ворчание настоятеля. Но святой отец занятия не запретил, наоборот, на каждое построение стал выходить и крестить ратников, которые при этом не могли вставать к нему спиной. Еле его уговорили... не мешать.
Дорофей Семёнович на каждой отработке построения задавал вопросы, а мы с Кубиным ему поясняли все моменты. После обеда небольшой перерыв и стрельба из лука, за ней опять тренировка до темноты. И так каждый раз. В один из дней к крепости пригнали небольшой табун лошадей и дружинная казна значительно похудела. Заводных у нас хватало, но тягловых, для саней, как раз не было. На Покров снегу выпало много, но я ему был не так рад как серьёзному морозу, что ударил через два дня. Реку сразу затянуло пока ещё тонким льдом. С этого дня началась подготовка к выходу. Распорядок дня дополнился проверками запасов продуктов, снаряжения, саней и прочего.
Свою угрозу нерадивым часовым я выполнил, поговорив с Дорофеем Семёновичем и Кубиным, одновременно убив двух зайцев — организовал занятие для деда Матвея и повысил профуровень местной охраны. Теперь ратники на стенах и на башнях служили, как положено. Даже досмотр грузов провозимых в телегах, которого до этого и не делали, стал проводиться, на что Дорофей Семёнович смотрел весьма положительно, чего нельзя сказать о хозяевах грузов.
Каждый день проверялась толщина льда, приближая наш выход. Наконец день настал. Получив на молебне благословление, и горячо попрощавшись с Дорофеем Семёновичем, дружина спустилась с холма на Окский лед.
Господи, благослови и защити!
* * *
Лошади шли наметом, взрывая снег и пересекая многочисленные следы, оставленные поисковыми отрядами степняков. Дозорные, ехавшие впереди, подали сигнал, и бояре свернули с поля. Двадцатка всадников, переждав в небольшом овраге прохождения большого отряда степняков, вылетела из-за кустарника и быстро пересекла открытое пространство. Далее, прижимаясь к краю леса, ратники проехали до высокого холма.
— Здесь, Володимир Иванович.
Я глянул на маленькие фигурки дозорных, умчавшихся вперёд, кивнул Николаю Варнавину и направил лошадь на холм. Вслед за мной на вершину въехали остальные бояре.
