Луна, луна, скройся!

— Я выйду в Пшемысле, а вы едете прямо в Кошице, — объясняет вампир. — Там вас передадут другому "волку", который вас довезёт до нужного места на границе. А дальше вас перехватываю я. Без вампирских чар вы там не пройдёте, из-за партизан пруссы держатся настороженно, а уж если захватят — девушке безо всяких пыток придётся несладко.

Меня передёргивает.

— За несколько дней мы пешком доходим до Коварны и уже на месте отыскиваем Сердце Луны. Тут я полагаюсь на вас. Помните, как вы в Сегеде слушали скрипку Данко? Вот примерно так будет звучать Сердце, и услышать его сможете только и именно вы.

— Потому что я девственница?

— И поэтому тоже.

На окраине Пшемысля Батори выходит из машины, поцеловав меня на прощание в висок. Прикосновение его губ так торопливо и неловко, что не вызывает никаких чувств.

В Кошице меня ожидает сюрприз: Драго подъезжает к дому Люции. А вот и она сама, стоит у подъезда, такая непривычная в юбке и жилете. Поцелуй меня леший, да она же ещё и накрашена! Я внезапно понимаю, что это она для Драго, он — её мужчина, о котором говорил Кристо. Ну, надо же! А чего же они не женятся? Оба "волки", оба цыгане — какие с этим могут быть проблемы? Наверное, Драго не хочет. Им, мужикам, всё бы гулять. Кристо тоже, небось, не спешил мне сказать о помолвке — то с Марийкой крутил, то с Язмин. Не жди я его тогда на скамейке, небось и с Ирмой бы не упустил своего. Мне вдруг становится так обидно, что через мгновение самой смешно — как маленькая, честное слово.

Мы поднимаемся в апартман Люции. Уже в прихожей витают вкусные запахи: нас ждёт обед. Драго, всегда невозмутимый и мужественный Драго, вдруг, смущаясь, откашливается, но ничего не говорит, а лезет в карман куртки. Достаёт красивую коробочку, протягивает Люции, откашливается ещё раз, но опять не произносит ни слова. "Волчица" открывает подарок: замечательной красоты золотые с гранатами серьги.

— Ммм, спасибо, — говорит она чуть ли не равнодушно, закрывая коробочку. — Есть хочешь?

Драго кивает. Его смуглое лицо ещё больше темнеет от прилившей крови. Он смотрит на Люцию такими радостными, щенячьими глазами, что мне приходится себя ущипнуть, чтобы не захихикать. Мы проходим по-простому, в кухню. Там уже стоит с поварёшкой наготове Марийка — мы улыбаемся друг другу, она чуть смущённо, а я — чуть ехидно (вспомнилось, какой красной она была, когда я над ними с Кристо подтрунивала).

После обеда Люция говорит Драго:

— Ты бы, что ли, помылся.

Тот с готовностью вскакивает. Две секунды — и он исчезает за дверью в ванную.

— Вот и отлично, свидетели-то нам ни к чему, — ровно говорит Люция. — Надо мне с тобой, красава моя, поговорить.

Лицо у неё такое же спокойное, как голос, но я вдруг напрягаюсь — словно упыриное касание почуяв. Бред. При чём тут упыри?

— Пока вы с "волчком" гуляли... по красивейшим городам Европы, тут у нас кое-что произошло. Времена пошли беспокойные, а на вампиров Батори немного надежды было. Мы и решили объединиться. А объединившись, о многом поговорили, многое подумали. Лилянка, ты знаешь, к чему тебя готовил твой кровосос? Куда ты сейчас едешь?

— И куда? — мне просто любопытно, как много им удалось узнать.

— Есть такой обряд, когда некоему артефакту, известному как Сердце Луны, приносится в жертву девственный "волк" или "волчица".

Она замолкает, ожидая вопроса, но я пока молчу.

— Если Сердце примет жертву, — продолжает Люция, — "волк" останется в живых, если же отвергнет, он... или она... умрёт. Причём вероятность именно смертельного исхода велика, поскольку нет никакой возможности рассчитать точно, подходит ли жертва. Только наугад подсунуть. Но даже если "волк" выживает, он серьёзно изменяется. Он становится ручным. Он становится послушным рабом вампира, проводящего ритуал. Теряет собственную волю и, скорее всего, разум. Послушное орудие в руках упыря, получив которое, он больше не нуждается в поддержке гвардии "волков"... которую на всякий случай набрал. На тот случай, скажем, если жертва во время обряда умрёт, и потребуется время выпестовать следующую. А как только "волки" окажутся не нужны, они, скорее всего, будут уничтожены. Зачем держать под рукой кого-то, кто может убить тебя? Зачем надо, чтобы кто-то, кроме твоей семьи, мог убивать вампиров? Низачем. Более того, опасность "волков", вызванная их силой и независимостью, перевешивает их пользу. Ты, надеюсь, понимаешь, что это значит.

И я снова молчу.

Люция вынимает из кармана что-то странное — тонюсенькую проволочку между двух маленьких деревянных рукояток, нечто вроде крохотной копии скакалок — и кладёт на стол передо мной.

— Для обряда требуются только двое. Поэтому, скорее всего, с вами никого не будет во время приготовлений. Батори тебе доверяет безоглядно.

— С чего ты взяла?

— Не с потолка. Верная информация.

— Ммм, Драго?

— И он тоже. Так вот, упырь тебе доверяет. Всё, что от тебя требуется — в процессе непосредственной подготовки накинуть ему на шею эту штуку и предупредить его, что это серебро.

— Серебро?

— Да, это гитарная струна. Он будет бояться на миллиметр шевельнуться — раны после серебра у них не заживают.

Я вспомнила — одному из упырей в Братиславе перерезали глотку струной. Вот, значит, кто уничтожил ту группу охотников.

— И тогда ты ему объясняешь, что императором он может быть хоть всей Европы и России с Турцией в придачу, но вот только ему придётся обойтись без ручного волка. Заставь его поклясться, глотая собственную кровь, что он ни сам, ни чужими руками не проведёт обряда и также ни сам, ни чужими руками не начнёт истреблять "волков". Пусть Батори губу себе прокусывает или вену на руке, но обязательно во рту у него должна быть его кровь, когда он произносит клятву.

— А почему не просто поклясться, что не будет истреблять? Тогда и обряд не страшен.

— Потому что после обряда он получит ряд новых качеств. Среди которых — возможность преступать клятву на своей крови.

Я гляжу на струну, раздумывая. Потом твёрдо произношу:

— Я не буду этого делать. А Батори не будет убивать "волков".

— Лиляна, вот тебе на пальцах всё объяснили! Это не-об-хо-ди-мо, понимаешь? Для выживания твоего племени — необходимо!

Я упрямо качаю головой.

— Если он мне доверяет безоглядно, то я не могу, не имею права, поступать с ним так.

— Вот этого я и боялась. Ты слишком часто ела его кровь, да?

— При чём тут это?

— В любого кровососа впечатывается преданность к тому вампиру, чью кровь он пил. Похоже, это правило распространяется и на полувампиров. Я опасалась этого. Должно же было чем-то объясняться, что прежде подобных симбиозов не бывало. "Волки" всегда убивали, чтобы получить кровь — потому что иначе, поедая кровь одного вампира, они бы просто становились зависимы.

— Но ты же тоже не охотой сейчас добываешь кровь, разве нет?

— Да. Но я чередую доноров. Плохо, как плохо, Лиляна... ты не оставляешь мне выбора.

Прежде, чем я успеваю сообразить, что это может значить, Люция выбивает из-под меня табуретку, наваливается сверху, стараясь обездвижить, и одной рукой начинает дёргать застёжки на джинсах. От шока я даже закричать не могу, только извиваюсь, пытаясь брыкаться и кусаться. Страх и отвращение к тому, что она собирается сделать здесь одним движением пальца, придают мне сил — но Люции их и без такого допинга не занимать. Мы пыхтим и рычим, колотясь на полу, словно два кота в драке. Внезапно чьи-то руки сдёргивают Люцию с меня — я в два рывка вскакиваю и отскакиваю и вижу, как голый и мокрый Драго пытается удержать руки "волчицы", одна из которых, с удлинёнными ногтями, угрожающе растопырена, а в другой появился нож. Прежде, чем я или Марийка догадываемся броситься и изменить соотношение сил, Люция с коротким взрыком выдирает руку с ножом и всаживает блестящее лезвие в шею Драго.

Я выбегаю из двери апартмана.

Я мчусь по лестнице.

Я прыгаю в окно и приземляюсь на карниз подъезда.

Я прыгаю с карниза на клумбу с какими-то пышными цветами.

Я бегу по двору.

Я бегу по улице.

Бегу по двору.

Бегу ещё по двору.

По улице.

По проулку.

По какому-то парку или скверу и снова по улице.

Я бегу, бегу, бегу, бегу.

Я прихожу в себя в яме у двери в подвал незнакомого дома. Сверху, с края ямы, смотрит на меня удивлённая дворняга. Или у неё отбит нюх, или она тупа — нас разделяет не больше полуметра, собаки никогда не подходят к "волкам" так близко.

Моё тело докладывает о множестве ушибов и наливающихся синяков, об отбитых ступнях и лодыжках, о загнанных лёгких и уставшей диафрагме единственным доступным ему способом — болевыми сигналами. Моя одежда цела, если не считать одной отлетевшей с рубашки пуговицы, но мокра от пота и чем-то испачкана. Я без оружия, колбасы, денег, документов, мобильного телефона, смены белья, ветровки и даже без обуви. Главное — я без провожатого и не знаю, как теперь добраться до условного места. Хуже того — я соображаю, что именно Люция и должна была меня доставить, а значит, у неё есть все возможности доехать туда без меня и встретить Батори со струной в руках и группой сочувствующих товарищей.

Боже, какая я дура! Что мне стоило сделать вид, что я соглашаюсь?! Драго был бы жив, а Батори не ждала бы засада! Уж не говоря о моём собственном положении. Я со злостью отвешиваю сама себе пощёчину. Легче не становится.

Вздохнув, я привожу себя в вид, который меньше бы настораживал прохожих. Переплетаю растрепавшуюся косу, оглаживаю и отряхиваю одежду. К сожалению, с ногами ничего не сделаешь — мне их даже не покрасить. Я выхожу из ямы и оглядываюсь. Уже вечереет; во многих окнах горит свет, но фонари ещё не включены. В одном из тёмных окон я вижу мужчину лет тридцати пяти, сидящего за компьютером; его лицо освещает экран. Это наводит меня на идею. Прогулочным шагом я подхожу к этому окну и оглядываюсь. Кажется, во дворе никого нет. Нижний край окна — чуть выше моей макушки. Я хватаюсь руками за раму и, подпрыгнув, подтягиваюсь. Ложусь животом на подоконник и самым невинным голосом спрашиваю:

— Добрый вечер. Можно мне войти?

Мужчину зовут Якуб. Мне не приходится особо упрашивать его пустить меня в интернет: он слишком заинтригован самим моим появлением и странным внешним видом. Я прошу его не глядеть, и он садится так, чтобы не видеть экрана, но смотреть на меня. Выхожу на свой сайт и огромными буквами пишу на главной странице:

ВСЕ ВСЕ ВСЕ!!! СООБЩЕНИЕ ДЛЯ ИМПЕРАТОРА!!!

ДРАГО УБИТ, НА УСЛОВЛЕННОМ МЕСТЕ ЖДЁТ ЗАСАДА.

РЕБЁНОК ИДЁТ В КУЗНЮ.

Ничего другого мне в голову не пришло, и я могу только молиться, чтобы сам Батори или кто-то из его вампиров (ведь могут же быть среди них такие, кто смотрел мои танцы и стал посещать страничку) вовремя увидел моё сообщение.

Потом я просматриваю карту, определяясь, как быстрее и безопасней — если это слово вообще тут уместно — дойти сначала до богемской границы, потом до Коварны. Подчищаю журнал браузера.

— Спасибо большое. Ещё одно... у вас есть ненужная расчёска?

И без того зачарованное, лицо Якуба становится совсем уж дебиловатым. Он нервно шарит по карманам спортивных брюк. Достаёт небольшой гребешок и осторожно протягивает его мне. Когда я берусь за расчёску, он вдруг спрашивает интимным шёпотом:

— А почему вы утопились?

— Откуда вы... — я осекаюсь, потому что до меня доходит. Босая миловидная девушка, появляющаяся из темноты в комнате одинокого мужчины, да ещё спрашивающая у него расчёску. Он принял меня за мавку, что-то вроде привидения утопленницы. И даже моё желание посидеть в интернете его не смутило, а моя реакция на вопрос, наверняка, только утвердила его в этой мысли. Бывает же — никогда бы не подумала, что взрослый мужчина может верить в мавок.

— Мне не нравится об этом говорить, — стараясь улыбаться обаятельно, говорю я и засовываю гребешок в карман джинс. Он ещё пригодится в дороге — терпеть не могу, когда голова не в порядке. — Спасибо за помощь. Прощайте.

— Прощайте, — Якуб сторонится, пропуская меня к окну. Я ловко спрыгиваю, оглядываюсь — он смотрит. Посмеиваясь, прижимаю палец к губам и ухожу, стараясь поскорее пропасть из виду за кустами у соседних окон.

Идти ночью и налегке было бы совсем приятно, если бы не гудящие после прыжков и бега по асфальту ступни. Ладно — уж мне не привыкать. Я заставляю себя отрешиться от боли и перехожу на мягкий и быстрый "волчий" шаг. Полчаса — и я выхожу из Кошице. Идти по обочине шоссе тревожно, я стараюсь идти параллельно дороге, как при бегстве из Праги. Проходя какими-то огородами, раздеваю подвернувшееся пугало: на нём хоть и ветхий, но всё ещё целый мужской пиджак, главное достоинство которого в том, что он тёмный, в отличие от моей рубашки. Заимствую и обширную шляпу, прячу под неё косу. К сожалению, ноги нечем прикрыть. Подумав, густо вымазываю их землёй, смачивая её дождевой водой из бочки. Теперь меня не заметить издалека, и я продолжаю путь смелее.

К сожалению, с огородов уже снят урожай, так что еду мне придётся добывать попрошайничеством или воровством. Что ж, говорят, в жизни всё надо попробовать.

Как и во время путешествий с Кристо, передвигаюсь вечером, ночью и на рассвете. Днём отсыпаюсь, забившись в лесок или пустую по случаю осени собачью будку на огородах. Питаюсь кое-как: один раз до рези в животе объедаюсь кислыми дикими яблоками, другой раз мне удаётся застать какой-то праздник на свежем воздухе — я выжидаю в кустах, пока гости не отгуляют. Хозяева провожают их в дом, чтобы разместить, и я подбегаю к веранде и насыпаю себе полные карманы остатков пиршества: хлеба, отварной картошки, кусочков жареной свинины, нарезанных овощей. Тут же убегаю прочь и решаюсь поесть, только отойдя на значительное расстояние от посёлка. Съедаю разом половину, остальное решаю растягивать. По счастью, пока нет последствий от того, что я не ем колбасу. Кажется, можно обходиться без неё три-четыре недели... кто-то говорил мне.

Границу перехожу как-то незаметно для себя, леском. Только чуть не наткнувшись на прусских солдат, соображаю, что уже в Богемии. Как пройти мимо пруссов? Ничего не могу придумать и решаю пока поспать, благо находится старый кряжистый дуб — устраиваюсь сидя на одной из толстенных ветвей, удобно опираясь боками и руками в ветки поменьше, а спиной — в ствол.

Просыпаюсь часов в пять дня с уже готовым решением. Придя в силу — на это уходит час — как следует вымазываю себе руки и лицо землёй, застёгиваю пиджак — увы, хотя он и велик, но совсем скрыть грудь не получается. Я быстро набираю огромную охапку хвороста и выхожу из леса, прижимая её к себе. Бреду, опустив голову; сначала на меня не обращают внимания, потом какой-то молодой лейтенант приказывает остановиться. Я встаю, судорожно прижимая хворост.

— Ты, что здесь делаешь? — рявкает лейтенант.

— Собираю дрова, господин офицер, — смиренно говорю я, впервые в жизни восхваляя своё детство за заметный прусский акцент и столь высмеиваемые конкурентками-недоброжелательницами мальчишеские интонации в голосе.