-Никто из ваших детей...
-Нет, — вздохнул Леопольд. — Сказать по правде, мало кто из них хорошо подходит и на роль главы. Но я работал с тем, что имел.
-Этот...Кат, — произнес Герхард короткое имя. — У вас были на него планы, если я правильно помню?
-Были. Но он все перечеркнул сам. Не смог простить мне мать, — и без того тихий голос Леопольда стал совсем глухим. — Можно подумать, он был один, кто о ней горевал. Можно подумать, я не хотел быть с ним тогда, когда ее хоронили. Но есть, раздери их черти, вековые догмы. Есть правила. Есть — до сих пор, увы — эта толпа облезлых стервятников, что зовется родней. И все они спутывали меня по рукам и ногам. Все они напоминали...очень легко решить, что я король, Герхард, вот только в некоторых вопросах прав у меня не больше, чем у последнего слуги.
-Но тем не менее, вы хотите испытать именно Ката. Почему же так?
-Есть причины, — уклончиво произнес Асколь. — Есть то, что я видел — и что заставляет меня принимать определенное решение.
-Вы имеете в виду то, что вы "видели" с помощью вашего оракула?
-Да. Только варианты, но мне их достаточно.
-До сих пор в голове не укладывается. Некто, видящий Истоки...и прямо у нас под носом, можно сказать.
-Я думал, что вы всякого насмотрелись еще когда работали против наших австрийских друзей.
-Не без этого, — поморщился Герхард. — Сказать по правде, я вышел на них совершенно случайно. Странно, как этого не сделал никто раньше, лет, скажем, за пятнадцать до меня.
-Ассоциация умудрилась прошляпить и этих...ленинградцев. Что ж, придется, как и в случае с той конторой, дать им ободряющего пинка. И чем раньше, тем лучше, особенно хорошо, если они подсуетятся до октября, сами знаете, почему.
-О да. Коронация.
-Именно. Жаль, таких, как мы, не приглашают, — смех Леопольда был еле слышен. — Испортили бы им весь пейзаж...
-Вы ведь знаете, о чем я подумал, правда?
-Октябрь. Это прекрасный шанс для русских.
-Для этого надо быть совсем без царя в голове.
-Или иметь под рукой планетарный терминал, — парировал Асколь. — Думаю, на днях я попытаю судьбу. Спрошу Франку насчет...октября.
-Спросите, лишним не будет. А я, в свою очередь пробегусь по вербовкам.
-Хорошие результаты?
-Неплохие, я бы сказал. Мы уже привязали им к рукам веревочки, вскоре и петельки накинем. Если повезет, Клаус добавит огоньку...
-Жаль только, что его ни под какой план не подстроишь. Скорее наоборот, нам придется учитывать его возможные выверты.
-Общему делу он не повредит, не волнуйтесь. Кстати говоря, раз уж речь пошла о тех, кто будет на острие атаки...
-Вы что-то накопали в делах "Догмы", понимаю. И кто же привлек ваше внимание?
-О, там весьма достойные экспонаты. Начнем, пожалуй... — Герхард закусил губу. — Неус Шиль, она же Амальгама. Если то, что о ней написано — правда, я удивлен, почему то же Бюро еще не разобрало ее на запчасти.
-Потому как она уникальна. Пусть тулийцы своей цели и не добились, но даже то, что вышло...вторую такую вряд ли создашь.
-Она и правда способна синтезировать почти любой материал?
-Если будет точно представлять процесс, если ей хватит сил...да. Вот только...
-...она вынуждена отдавать куда больше, чем получает.
-Именно. Она ничего не может создать на пустом месте, но если будет необходимость, то может запросто гнать из своей крови какую-нибудь чудовищную отраву, из слюны — кислоту, а из слез, допустим, наркотик. Можно все вместе. Можно — в другом порядке. Можно...много чего можно, если разобраться.
-И никто не пытался раскрутить этот "философский камень" на полную катушку?
-Она несовершенна. Затраты слишком велики. Так что основная ее роль в отряде, как вы могли уже прочесть...
-Такова, что свое непосредственное участие в боевых действиях Неус стремится свести к нулю. Аналитика, редкие виды магии, врачебная помощь...да, я это уже читал. А вот, допустим, этот Ренье...
-Интересная личность, очень интересная. Слежу за его успехами по мере сил, — протянул Леопольд. — И за тем, чем он интересуется — тоже. Согласно моим источникам, он просиживает дни в библиотеках, и круг его интересов вызывает определенные вопросы.
-Уже успел заметить, — кивнул Герхард. — Что до остальных...скажу честно, ту еще компанию ваш сын подобрать умудрился. Как бы от них не было больше проблем, чем пользы, когда начнется заварушка.
-Мы все проконтролируем. Недаром же Сильвестра будет с ними.
-А Кат...
-Он узнает, кто она есть только в одном случае. Если справится со своей долей. Тогда, возможно, я изменю свое мнение о нем...
И снова — а не будет ли больше вреда...
-Я не думаю, что он будет доволен, узнав, что его так долго и так...неаккуратно использовали. Я на его месте точно был бы недоволен.
-К счастью, вы не на его месте, — продолжил Леопольд. — А он не на вашем, пусть ему тоже приходится принимать весьма непростые решения. Как и всем нам...
-Сейчас уже поздно обо всем этом думать, — пожал плечами Герхард. — Союз заключен, завтра мы все разлетимся отсюда в разные стороны и приступим к работе. Если только вы не пошлете своего кота доделать дело с епископом, пока он дрыхнет, то ничего уже нельзя изменить. Война грядет.
-И хоть терминал похитили они, ее зачинателем я все равно вижу себя, — мрачно произнес Леопольд, сцепив пальцы. — Себя я вижу столкнувшим первые камни.
-Кто столкнул — неважно. Важно не погибнуть под лавиной.
-Знаю, знаю. А кота я бы за Вертом никогда бы не послал, — помолчав какое-то время, добавил Асколь.
-Почему это?
-Знаете, я получил его, когда мне было шесть лет. Когда стало ясно, что меня будут воспитывать как следующего главу. Мы росли вместе...он, конечно же, медленнее. Такая уж порода, — короткий смешок. — Не знаю, какое это поколение, не знаю, сколько в нем магии, стоит ли он хотя бы одного коготка Палуг. Не знал я и того, действительно ли он читает нас как открытую книгу. Мне тогда это все было неважно. Важно было то, что я был не один, а в нашей семье иметь такое чувство дорогого стоит. Мне сказали, что он не обретет свой истинный облик, пока не прольет свою первую кровь. Но в этом деле я его, конечно же, опередил...
Леопольд медленно протянул руку к своему лицу, стянув очки с синими стеклами — в глазах за ними плескалась бесконечная усталость.
-Я убийца. Я всю жизнь занимался тем, что воспитывал убийц из своих детей. Обучал. Отпускал на волю. Хоронил. Мы судим и мы прощаем. Я судил и я прощал всю свою жизнь, как велел наш девиз — второе, конечно же, я делал куда как реже. Одного я не хотел делать никогда... — Леопольд бросил усталый взгляд в темный угол — и там, словно в ответ, что-то шевельнулось. — Не хотел делать убийцу из своего единственного друга. А когда...нет, скажем иначе. Гниль вроде Юлиана я скорее прикончу сам, чем позволю ему об нее мараться.
Подхватив очки, Леопольд все таким же неторопливым жестом вернул их на место.
-Мне недолго уже осталось. Алхимия даст мне еще лет двадцать, может, тридцать. Учитывая, что я не маг, дальше мне придется искать что-нибудь посущественнее...если, конечно, мне будет ради чего искать. Если я смогу спасти терминал, такой повод у меня определенно будет. Я не собираюсь его пытать. Не собираюсь использовать, как оружие, как сделал бы, наверное, еще лет пятнадцать назад. Нет, мне нужны ответы. Ответы и только. И я думаю, он может мне их дать. Кто еще, кроме него?
-А вопросы...
-Я думаю, вы и так их знаете. Под конец начинаешь сомневаться, всем это свойственно. Особенно такому дурному архитектору чужих судеб, как я, — Леопольд грустно рассмеялся. — Действительно ли вера, вера в Церковь вечную и непогрешимую, вера миллионов и миллионов, причем вполне себе искренняя, оправдывает всю лицемерную мразь вроде меня и все, что она успела натворить за свою слишком долгую для человеческого существа жизнь. Действительно ли стоит продолжать...судить, — немного помолчав, глава рода Асколь продолжил уже совершенно другим тоном — веселым и несколько нахальным. — Впрочем, скажу честно. Если ответов у него не окажется, я не расстроюсь. Просто когда окажусь пред небесными вратами и ко мне выйдет один вздорный рыбак, останется развести руками и сказать: Петр, я просто старый солдат Господа нашего. В конце концов, ты сам порезал Малха, чтобы защитить учителя, а крови, пущенной мною и моими детьми, было всего лишь чуточку больше...
-Смотрите, чтобы я вас не обогнал, Леопольд, — усмехнулся в ответ Герхард. — Дважды он на одно и то же не купится.
-Я отбыл на следующий день, как только мы закончили предварительные расчеты и утвердили планы на первое время, — хриплым голосом завершил свой рассказ Юлиан. — Остальное ты знаешь. К сентябрю у нас будет плацдарм в Союзе. Будем перебрасывать людей и снаряжение, будем потихоньку разворачиваться. Люди Герхарда работают, в основном, на невидимом фронте, но, надеюсь, их результаты окажутся хоть сколько-нибудь осязаемыми...
-А наша сегодняшняя встреча... — Лета бросила очередной взгляд в окно. — Надеюсь, оно пройдет лучше, чем у меня с Катом.
-К слову об этом, — прохрипел Верт. — Теперь твоя очередь. Хочу услышать, насколько хорошо ты выполнила мои поручения...
-Конечно, — несколько обиженным тоном протянула Лета. — Конечно, я расскажу...
Просторный светлый лифт плавно спускался вниз, сопровождая действо сие тихой, спокойной музыкой. Вот стрелка, бывшая до того на единице, скользнула на ноль, а вот и перемахнула за него, остановившись — дальше этажи надо было считать самому, почти наугад. Выждав для верности еще несколько минут медленного спуска, Лета нажала на кнопку. Музыка прервалась, сменившись коротким писком — двери раскрылись, выпуская ее в хорошо освещенный коридор с белыми стенами, белым полом и белым же кафельным потолком.
При словах о застенках Церкви если не большинству, то многим приходили в голову мрачные сырые подземелья, по которым неизменно разносились — как же иначе? — крики ужаса и вопли истязаемых, не менее обязательным элементом считались словно пролезшие из дремучего Средневековья палачи — в потрепанных черных одеяниях и с крестами больше дурной головы, разумеется. И уж конечно же, львиная доля из них обязана была быть окончательно утратившими разум фанатиками или опьяневшими от крови садистами — а лучше, конечно же, чтобы и то и другое.
Это местечко, располагавшееся в тихом старом городке неподалеку от Рима, подобные и другие стереотипы ломало сразу и на корню. Что, впрочем, не мешало хождению среди знавших о его существовании людей вполне себе определенного названия. Живодерня.
Находящееся наверху здание официально принадлежало некой компании — занималась она то ли лекарствами, то ли косметикой — так или иначе, к Церкви никакого отношения не имела. На обустройство этого офиса по мнению некоторых все-таки поскупились — все ушло "в корень", а точнее — в подземные этажи, оборудованные уже на высшем уровне.
Мраком и сыростью тут и не пахло — напротив, мощных ламп в неизменно белых коридорах было до того много, что рябить в глазах начинало уже минут через пять: вкупе с висящими буквально на каждом углу камерами, прикрывающими мертвые зоны друг друга, этот самый свет отлично играл на повышение уровня безопасности — остаться здесь незамеченным было попросту невозможно. Места пыльным камням, стертым ногами тысяч идущих на смерть пленников, тоже не нашлось — лишь строгая белая кафельная плитка, которую тщательно мыли каждое утро и каждый вечер. В общем и целом помещение вполне напоминало больницу — кое-где на стенах даже встречались дружелюбные указатели, помогающие не заблудиться и не войти случайно в одну из запретных зон. Что же до сотрудников, то ни садизм, ни фанатизм в своей чрезмерности здесь особо не ценились — в отличие от хладнокровия и аккуратности.
И конечно же, никаких криков. Звукоизоляция камер была надежнейшей — помимо того, что работникам одного помещения не всегда должно было знать, какие беседы ведутся в соседнем, так еще и лишняя головная боль уж точно никому не была нужна. Как бы смешно это не звучало, но здесь заботились о людях — даже — пусть в несколько ином смысле — о тех, для кого эти белые стены были последними картинами в жизни.
Контрольно-пропускной пункт в центре очередного коридора Лета преодолела без лишних проволочек: бумаги, подписанные епископом Вертом, делали свое дело неизменно хорошо. Спросив дорогу у улыбчивого парня в белой форме — крест на его шее был — очередной удар по стереотипам — вполне обычных размеров — она свернула в очередной коридорчик, радуясь, что прошлогодняя перепланировка затронула не все подземные этажи...
Комната для наблюдения была совсем крохотной, но условия в ней, конечно же, были куда лучше, чем в камере, с которой ее соединяла прочная стена. Намного лучше. Находящаяся сейчас в этой самой камере пленница могла бы на собственном опыте в этом убедиться — если бы у нее была возможность заняться этим сравнением, конечно.
Таль Сойфер впервые смогла пронаблюдать за созданием голема в возрасте четырех лет. Спрятавшись тогда в платяном шкафу — входить в мастерскую, когда отец был занят действительно важной работой, ей запрещалось — наблюдала она, как этот человек тридцати лет, выглядевший — спасибо его трудам — на все шестьдесят — вдыхал жизнь в наспех собранного конструкта, выписывал собственной кровью по засохшим кускам бумаги строку за строкой, руководствуясь давно забытым "алфавитом 221 врат". Слушала, как тот читал заклятья своим хриплым, таким же сухим, как его уставшие, в шрамах, руки, языком, как валился с ног каждый вечер своей работы. Знала, как он торопился, знала, пусть тогда еще и смутно, почему: те люди в мешковатой серой форме, от которых они бежали, которые забрали когда-то ее мать — были уже близко. Наблюдала со смесью ужаса и жалости за скудоумным чудовищем, которое с трудом понимало простейшие приказы, но вкладывало в исполнение каждого из них такую силу, что почти всегда что-нибудь да ломало. Видела, наконец, как, когда их нашли, окружил отец свое творение черным облаком ядовитого тумана и вывел вон, послав на врага.
Видела она, несколько позже, как страшные угловатые коробки — танки, так это называлось — обратили в труху ее новый — третий по счету — дом, как разнесли на ошметки немого гиганта, что прослужил им с отцом полгода, как падал в ту большую мутную лужу, смешно загребая грязь руками, сам отец...
Потом было, конечно, много других картин, но что-то изменилось: то ли они были не такими уж и страшными, то ли она сама стала не такой впечатлительной. Крови потом , в последующие годы, тоже было порядочно — но в вопросах ее пролития Таль была умнее своих предков — а может, просто быстро усвоила, что каббалистическим комбинациям вовсе нет разницы, чьим красным соком они будут выписаны, прежде чем войдут в очередной конструкт. Да, несомненно, свою кровь стоило ценить. А с чужой обращаться по обстоятельствам.
Таль Сойфер, маг-ренегат из Моря Бродяг, происходила из семьи нищей и малоизвестной — семьи, что так и не встретила конец Второй мировой — но недостаток средств и связей с лихвой компенсировала своими талантами. Начав карьеру со старых направлений каббалистической системы, поднаторела в гематрии и Нотариконе, и достигнув кое-каких успехов в использовании как математического, так и лингвистического подхода, в конце концов, увязла в Темуре, которая, в свою очередь, рассматривала мир уже через религиозные, философские и мистические знаки. Если подумать, она всегда знала, что это ее призвание. Знала и чувствовала, что заниматься вскоре станет тем же, чем когда-то отец...
