Впрочем, пора было подумать о себе. Сейчас у преследователей пройдет первый шок, поднатужатся умами, начнут сообщников искать. Высокорослая и донельзя сомнительная сестра милосердия на роль козы отпущения вполне пригодна.
Катрин огляделась, подошла к столу у стены: брошенная посуда, лужица пролитого чая, ложечки с вензелями, баранки, самовар. Походно-дворцовая жизнь в период очередной агонии власти. Самовар, кстати, чуть теплый. Шпионка разломила баранку, сунула в рот — пыль мучная, никакого сравнения с глорскими пряниками, страна в кризисе, вообще все плохо.
Она шла по коридору, временами выставляя самовар в качестве щита. Мимо в поисках коварного вождя большевиков пробегали запаленные преследователи, Катрин ахала, заслонялась самоваром. Нужно признать, наличие полуведерного бытового прибора порядком убавляет дамам заметности-гламурности: встречные больше опасаются обжечься, чем вглядываются собственно в самовароношу.
К выходу с барельефами шпионка не попала, вывернула к какой-то лестнице поскромнее, спустилась. Малочисленный гарнизон на выходе был настороже: ощетинились штыками и развернули пулемет во глубину дворца.
— Боже мой, что творится, что творится?! — причитая, Катрин спустилась к внутренней баррикаде. — Отряд капитана фон-Квака здесь вышел?
Выяснилось, что Квака здесь не было, но его действительно лучше снаружи искать — во дворце сейчас небезопасно. Шпионку выпустили в ночной холод — имелись в старой армии определенные достоинства, например, остатки рыцарской галантности и уважения к прекрасным дамам.
Катрин с грустью приобняла остывший самовар и пошла искать проход между дровяными баррикадами. У стен дворца стояли трехдюймовки, у зарядных ящиков возились юнкера расчетов. Изрядно стянули войск. Штурм, видимо, будет жестче, чем в основном векторе. И вообще дело не заладилось. До аудиенции шпионки были более высокого мнения о Керенском, а сейчас министр-председатель взял и взъярил оборотня — попыток ареста Лоуд, по старой памяти, абсолютно не выносила и считала глубочайшим личным оскорблением.
Катрин протиснулась мимо полуготового, обкладываемого мешками с песком пулеметного гнезда. Левее, у баррикады сгрудился военный люд — там слушали агитатора. Вернее, агитаторшу. Молоденькая, разрумянившаяся девушка-ударница, балансировала на гребне штабеля фортификационных дров:
...— потому стоять нам надо до конца! Не большевики, не анархисты опасны. Им самим голову задурили, много ли нужно фабричным и прочей темноте сиволапой. Но немцы уже в городе! Диверсии и провокации кругом. Сегодня на Пушкинской накрыто ихнее шпионское гнездо. Двенадцать легких пулеметов, динамит, полмиллиона рублей. Золотом! Штурмом тайного германца взяли. Юнкера-владимирцы, ай, молодца, со двора ворвались. Я сама видела, раненых помогала оттаскивать. Тамошних шпионов Красная гвардия с улицы прижала, так под дверьми рабочих-точильщиков побило два десятка. Они же необученные, прут на пулемет напролом, никакого понятия о тактики. Господа, немца надо сдержать!
Катрин подергали за рукав:
— Красивая, кипяточку-то нету? Озябли сильно.
— Едва теплый. Плеснуть? На иные сугревы и не рассчитывай, — сказала Катрин лукавому казаку.
— Что ж этак обидно, разом в лоб, — вздохнул служивый. — А поигричать? Ладно, ну, нацеди хоть тепленького.
Потянулись кружки, казаки хлебали, шушукались:
— Неужто про немцев правда? Зверствуют, им что столица, что по фронтовым траншеям 'чемоданы' класть. Или заливает молоденькая? Кто такая, кто знать?
— Ударница, они ж еще те... барышни.
— Ты не зуди, — предостерегла Катрин, наливая очередную кружку. — Как могут бабы, так и служат. Достойны уважения. А про немецких шпионов все говорят. Сколько там пулеметов взяли, сказать затрудняюсь, а по сути, верно. По всему городу в эти дни стрельба. Вожаков большевистских сожгли, алексеевцев расстреляли, у Смольного газовую атаку готовили.
— Про то мы слыхали, — признал, закуривая казак. — А не брехня ли?
...— господа, отдавать Петроград на волю шквалу безрассудного немецкого шторма никак нельзя! — звонко призывала милашка-ударница с поленьев. — Власть приходит и уходит, а столица у нас одна! — девица сорвала с головы папаху, стиснула в кулачке. — Смерть чуждым шпионам, вредителям и провокаторам!
Слушавшие одобрительно засвистели, загомонили. Катрин подумала, что Фло лет семнадцати-восемнадцати, стриженная под машинку была бы дивно хороша даже в подобной шинелище на три размера больше нужного. Это, конечно, не ее точная копия, но...
Л-ударница спрыгнула с баррикады, Катрин и самовар двинулись наискось, и шпионки воссоединились подальше от толпы.
— Что так долго? — отдуваясь, поинтересовалась красноречивая оборотень. — Я, между прочим, завотделом, а не рядовой агитатор-горлопан. Без мегафона мне сложно.
— Ну и постояла бы молчком.
— Тогда бы ты меня полночи по площади искала, — справедливо указала 'набирающая возраст' товарищ Островитянская. — Знаю я тебя, вечно отвлекаешься: пушечки, пулеметики, солдаты-герои, мужественные полковники. Хотя трофеи-самовары, это, конечно, неожиданно. Приятно удивляешь, растешь над собой.
— Зараза заразная.
— Обидно говорите, гражданка Светлоледя. Ну, чего делаем?
— Раз мы уже все равно здесь, имеет смысл зайти в штаб Округа, — предположила Катрин, пристраивая самовар поудобнее.
— Верно! Телефонируем в отдел, вызовем авто.
— И это тоже. Но недурно бы Полковникову рассказать о последних событиях.
— Можно и рассказать, — Лоуд помрачнела. — Но с переговорами у нас как-то не тем галсом пошло. Не подсеклось, да, бывает. Мутный тип этот Керенский, не ожидала я от него этакого упрямства. Вроде и знакомы они с Ульяновым, а никакого взаимоуважения.
— По-моему, он измотан. Нездоровится премьер-министру.
— Что, тоже гипертония? Нужно было ему одеяло подарить. Очень уютное. Впрочем, не взял бы, за взятку счел, чистоплюй тщеславный.
Шпионки резво дошагали до здания штаба Округа, оставили самовар под охраной караула, телефонировали насчет вызова автомобиля и поднялись к генералу.
— Прекрасно выглядите, — похоронным тоном сделал комплимент Полковников. — Видимо, окрылены успехами.
— Это у меня всегда так — чем меньше сплю, тем свежее выгляжу, — призналась товарищ Островитянская. — Потом, конечно, обмороки и полное обезвоживание организма. Воды недурно помогают, минеральные. Но не будем о физиологичном, не тот момент.
— Я, собственно, и не о вас, — пробормотал генерал, продолжая разглядывать Катрин.
Шпионка поправила уже не совсем белую косынку на голове:
— Больница, морг, далее везде... В медицинской униформе как-то удобнее. Петр Георгиевич, вы о событиях в Смольном уведомлены?
— Да, штабс-капитан Лисицын мне доложил и, не скрою, у нас есть еще осведомители. Весьма странная история. Полагаю, провокация. Атака хлором в подобных условиях абсолютно бессмысленна. А не происки ли это ваших хитроумных руководителей ВРК, а, товарищ Островитянская?
— Вот у меня специалист по взрывам и прочим армейским мероприятиям, ее и пытайте, — Лоуд, которую в эту ночь систематически оскорбляли недоверием, хмуро указала на напарницу.
— В чем же бессмысленность провокации? — уточнила Катрин. — По сути, устраивали фугас-камуфлет: подрыв взрывчатки выбрасывает бомбы с газом во двор и сквозь рухнувшее перекрытие внутрь здания. Непосредственно от газовой атаки потери были бы невелики, от взрыва жертв куда больше, но главное медий... пропагандистский эффект. 'Правительство удушило газами тысячи большевиков и депутатов рабоче-солдатского съезда'. Эхо такого взрыва еще долго по стране гуляло бы. Можете указать, что в поднятии волны негодования заинтересованы сами большевики, но сейчас в Смольном полно руководящих членов партии. Едва ли ВРК готов к столь масштабному самопожертвованию. Мне кажется, события подкрепляют версию о третьей силе.
— Допустим. Догадываюсь, что вы оставили на месте засаду. Штабс-капитан Лисицын отправился в Смольный. Надеюсь, ему там ничего не угрожает?
— Без сомнения, он в полной безопасности. Следственная комиссия продолжает работу. Мы пока далеки от положительного результата. Кстати, слухи о прибытии ударных батальонов, надерганных Ставкой, имеют под собой основу?
— Вы же знаете, что отвечать я не стану, — вяло сказал генерал. — Любые сведения по перемещению войск — секретны. Не знаю, кто разносит подобные слухи.
— Керенский ваш и разносит, — отрезала сердитая Островитянская. — Трещит как испорченные телефон: 'хамье, вам конец, вот придут славные ударнички, ужо вам будет, ничтожества'.
Полковников глянул на шпионку 'главную по взрывам', та не стала опровергать.
— Министр-председатель нервничает, — в некотором недоумении признал генерал. — Если вы хотели поговорить с ним лично, то не выйдет. Керенский сейчас отправился на заседание Предпарламента. По слухам, чтобы объявить о своей отставке. Но в личном телефонном разговоре он только что мне заявил, что в отставку не собирается и не уйдет.
— Об аресте Ульянова-Ленина не упоминал? — вновь рассвирепела Лоуд. — Там у них три батальона по дворцу круги нарезают, запарились бедняги. Ищут вроде бы Ленина. Откуда, с какой стати, чего это вдруг?
— Откуда вы об этом знаете? — насторожился Полковников.
— Слухи, ваше высокопревосходительство, исключительно, слухи. Врун этот ваш временный министр-председатель, полное брехло-с, — безжалостно заклеймила личного противника правдивая оборотень. — Владимир Ильич в полной безопасности, это я вам вполне ответственно заявляю как заведующая Общим орготделом! Катерина, пошли отсюда поживее. У нас следственная комиссия, а не посиделки с разговорами.
Почему напарница так резво подхватилась, Катрин не поняла — оборотень стремительно, не прощаясь, выскочила из кабинета.
— Прошу прощения, Людмила тоже на нервах, — извинилась за подругу Катрин. — Раз у нас есть десять секунд, а свидетелей нет, можно я вам напрямую скажу? Петр Георгиевич, давайте ситуацию на тормозах спустим? Есть третья сторона, нет ли ее — в этом ли дело? Если ВРК пойдет на штурм, налетит на пулеметы и картечь ваших трехдюймовок, мы с вами в истории этаким дерьмом останемся, что... Причем молодецкий удар свежих ударников или корабельные залпы революционной эскадры дело лишь усугубят. Допустим, Зимний все равно возьмут, хотя красногвардейцы кровью умоются, вы геройски застрелитесь, Керенский скажет что-то глубоко историческое и пафосное — но к чему весь этот драматизм? Давайте бесславно, но мирно, а?
— Я и пытался 'бесславно', — тихо сказал Полковников. — Но приказ и долг не пустые слова. Сдать город я не могу. Да и не поймут, не подчинятся.
— Нет формального повода сберегать жизни, — согласилась Катрин. — Я не в упрек. Вполне понимаю. Некоторым сдаваться трудно, другим наоборот. Ладно, время есть. Надеюсь, телефоны не отключат...
Она сбежала вниз, прыткого оборотня уже и след простыл, зато на посту охраны скандалили:
— Господа, где моя фуражка?! — возмущался маленький поручик. — Еще у самого Норкина шил, в шестнадцать целковых обошлась. Что за дурацкие шутки?! Это недостойно, господа!
Катрин прошла мимо охраны, занятой поисками сгинувшего предмета униформы, вышла на холод. Ночь тянулась бесконечная, темная и липкая, как уличная грязь. Но 'лорин' уже урчал перед подъездом.
...— Аналогичную штучку мне подарили под Чонгаром, только там верхушечка была повеселей, цветастенькая, — рассказывала Лоуд.
Оборотень и Колька разглядывали офицерскую фуражку.
— Но и к чему эти фокусы? — поинтересовалась Катрин, забираясь на свое место. — Человек шестнадцать рублей платил, а теперь ушами должен зябнуть.
— Не преувеличивай, это не буденовка, на уши все равно не натянешь, — Лоуд попыталась половчее заломить верх головного убора. — Никола, ты что глядишь?! Опаздываем, газуй!
Автомобиль ошалело рванул с места.
— В Смольный? — уточнил юный водитель, резко выкручивая баранку.
— Какой еще Смольный?! — возмутилась оборотень. — Рано, рано нам к кабинетному труду возвращаться. Гони в Мариинский, говорю же, опаздываем!
— Зачем в Мариинский!? — испугалась Катрин. — Ты добить бобрика хочешь?
— Так уж и добить... Я хочу увериться, что он в отставку подает. И вообще мы еще с ним не договорили. Мы, островной пролетариат, тоже упорны и неуступчивы.
Катрин пыталась выяснить детали плана по проявлению 'упорства и неуступчивости', но до Исаакиевской площади долетели мигом — солдаты пикетов и застав, уже привыкшие к мельканию грязно-белого бешеного автомобиля, отскакивали с проезда заранее.
— Фде больной?! — странновато грассируя, осведомился у охраны вбежавший в дверь дворца врач.
— Какой больной? — изумился офицер.
— Э, дорохуша, так вы тут вообще блаходушно дремлете, — возмутился доктор, тростью отстраняя стража со своего пути. — Челофеку дурно, а он 'кагой больной, кагой больной'. Сестрица, не топчитесь.
Катрин с саквояжем устремилась следом.
Доктор был недурен: немного чеховский, немного айболитовский, но постарше, на манер Преображенского — явный профессор, но заведомо без вивисекторства.
— Фде они тут заседают? — ворчал л-профессор. — Нам наверх надобно. Антресольга должна быть...
Ориентировалась Лоуд со свойственной ей молниеносностью. 'Антресольга' во дворце несомненно имелась, хотя и именовалась балконом второго яруса зала.
— Вы что тут делаете? — возмутился уже не доктор, но дородный усач-полковник, вваливаясь в одну из лож балкона. — Здесь для посла забронировано! Освободить помещение!
Свидетелей позднего заседания Предпарламента было не слишком много — Лоуд мгновенно выставила вон четверых возмущенных зевак, заблокировала ручки двери заботливо припасенным обрезком веревки.
Зал на поверку оказался не таким уж большим: высокая широкая трибуна, демократично объединенная для председательствующих и дежурного оратора, ниже секретарская выгородка, далее ряды удобных кресел парламентариев. Зал не так давно перестроили из дворцового Зимнего сада и оборудовали весьма прогрессивно. Но в данный момент членов Предпарламента на своих местах было маловато — усохли фракции. Хотя порой начинали шуметь, перебивать выступающего.
— Уже на трибуне Керенский, — сказала Катрин, глядя вниз на трибуну. — Опоздали. Теперь только винтовка с оптикой даст гарантию отставки.
— У тебя с оптикой есть? — уточнила Лоуд, торопливо потроша саквояж. — Если винтовки нет, значит, убийство не наш метод. Пойдем скучным, но проверенным островным путем. Он, в конце концов, гуманнее.
...— Наша революция переживает труднейшие времена! — пламенно, отчетливо и ярко утверждали с трибуны внизу. — Нас толкают в пучину, в бездну! Но Временное правительство, и я в том числе, предпочитаем быть убитыми и уничтоженными, но жизнь, честь и независимость государства мы не предадим...
— Упорный, упертый и упоротый, — прокомментировала Лоуд, трансформируясь.
— Не поможет, — наблюдая, предрекла Катрин.
— Не каркай. И вообще, если не веришь в творческие силы коллеги, беги, винтарь шукай. Я этого диктатора по-любому сделаю, — процедила оборотень и вспрыгнула на перила ложи.
