Белый Клык

Крупнокалиберный Праховый снаряд ударил в спину, заставляя ярко вспыхнуть белую ауру, швыряя вперед, прямо под удар очередного Грифона, швырнувший к земле. Боль, прорвавшаяся сквозь силовое поле, помешала ей вовремя сгруппироваться и немного затормозить она смогла только у самой земли, проскакав по двум глифам... и этого все равно не хватило — она покатилась по земле, пятная платье.

Ей не дали подняться — длинная автоматная очередь (кажется, сразу из нескольких стволов) сотней раскаленных иголок ударила в ауру, следуя за Охотницей, пока та не вспыхнула в последний раз и погасла, оставив ее почти беззащитной. Она и так сильно потратилась на этот безумный бой в небесах, на свой последний акт непокорности.

Она поднялась на дрожащих от боли ногах, тяжело опираясь на рукоять Мортинестера, и упрямо вскинула взгляд на нового врага.

Их были десятки — фавнов, чьи лица были скрыты легко узнаваемыми забралами Белого Клыка, в легкой броне военного образца и с современным атласким оружием, что выстроились полукругом вокруг нее. Большая часть из них вела огонь по Гримм — она выбила многих, но далеко не всех — но остальные... остальные смотрели на нее с широкими кровожадными ухмылками. Вайс слышала тихие возгласы: "Шни! Наконец-то мы убьем одну из них!"

— Я не умру здесь, — процедила наследница, вскинув рапиру в боевую позицию.

У нее все еще оставалось немного Праха, за исключением Времени. С ней все еще была ее рапира, отточенное годами тренировок мастерство и те жалкие крохи, что могло выдать ее Проявление, не используя запасы ауры.

"Я не ваша жертва!"

— Это верно, — хихикнул, очевидно, командир, подходя ближе.

Наследница перевела взгляд холодных ледяных глаз на него, пытаясь оценить уровень врага. Он был высоким и широкоплечим, с узким, вытянутым лицом и этой проклятой маской, что бесила Вайс одним своим видом. Его шаги были легки и проворны, язык тела — странно дерганным и порывистым, а длиннополый кожаный плащ скрывал подробности фигуры, брони и оружие.

— Мы тебя не убьем, белочка, — проворковал он, останавливаясь в трех шагах. — Ты станешь нашим посланием твоей семье и всему миру.

Вайс крепче сжала рапиру, пытаясь следить одновременно за командиром, его отрядом и Гримм, что роились в небесах.

— Ты себе даже представить не можешь, как долго я фантазировал о том, что именно сделаю с тобой! — продолжил фавн, не обращая никакого внимания на бой, кипящий вокруг. — Мне запретили убивать, но есть столько других интересных вещей, которые можно сделать с маленькой красивой девочкой!

— Ты... сумасшедший... — поняла Вайс.

— Эй! Я тебя не обзывал! — картинно оскорбился фавн, прижав руки к груди. — Где твое хваленое воспитание?!

Образ раненной невинности тут же испортила широкая кривая усмешка, обнажившая крупные острые зубы:

— Мне придется тебя наказать.

Вайс приготовилась отражать нападение... но не успела сделать ровным счетом ничего. Фавн просто исчез, оставив на месте, где стоял, неглубокий кратер, а в следующий миг она покатилась по земле, отброшенная ударом ноги в живот.

Он терпеливо дождался, когда наследница, держась одной рукой за живот, поднимется на ноги... а после повторил это снова. И снова. Она пыталась атаковать его огнем и льдом — бесполезно, он был слишком быстр для них. Пыталась блокировать атаки глифами — безуспешно, он был слишком силен, а исчерпанная аура не давала ей сделать ничего сложнее.

— Это скучно, — наконец вздохнул он. — Не надо было оставлять тебя без ауры с самого начала — думаю, с ней ты была бы куда интереснее.

— Иди к черту! — прохрипела Вайс, упрямо вскидывая рапиру, внутренне скривившись от того, как постыдно дрожал в ее ослабшей руке клинок. — Я не твоя жертва!

— Какая храбрая белочка! — умилился фавн. — Я уже предвкушаю, как восхитительно будет выглядеть твое красивое личико, когда я закончу, как будет звучать твой сладкий голосок, когда ты будешь умолять о пощаде.

Так же порывисто и внезапно, как делал все, он сбросил с себя плащ, оставшись лишь в белой короткой безрукавке и того же цвета штанах. Шевельнув руками, разложил в боевое положение четыре, по два на каждую руку, запястных клинка, похожих на клешни скорпиона.

— Пора переходить к сладенькому, — почти пропел он.

На сей раз он сделал все медленно. Достаточно медленно, чтобы Вайс успела увидеть удар, подставить лезвие... но слишком быстро, чтобы ее измученное тело успело сделать все правильно. Клинки заскрежетали по лезвию, зажимая его в тиски, вторая пара ударила по контейнеру с огненным Прахом... и взрыв отшвырнул Вайс далеко назад, в очередной раз протащив по земле, заставив истошно кричать от ослепляющей боли в руке.

У нее больше не было сил вставать. Не было воли заставить себя. Все, чего ей хотелось — свернуться в клубочек и отчаянно, навзрыд, зарыдать, прижимая к груди руку, на которой не хватало трех пальцев.

Он перевернул ее на спину ударом ноги. Уселся на живот, не обратив никакого внимания на удар крохотным кулачком в правое плечо.

— Как я сказал тебе, белочка, — проворковал он, с предвкушением облизав губы.

Вайс почувствовала легкую дрожь, пробежавшую по его телу и тем маленьким кусочком разума, что еще не корчился от боли, поняла — это была сладкая дрожь, предвкушение наслаждения.

— Ты станешь нашим посланием, — прошептал безумный фавн, кивая своим подручным, что прижали ее руки к земле. — Мы вырежем его прямо на твоем теле.

Он коснулся кончиком лезвия ее груди и медленно, наслаждаясь ее полузадушенным криком, смешанным со слезами, сделал глубокий надрез.

— Знаешь, что я пишу, белочка? — выдохнул он, не отрываясь от дела. — Всего две буквы: "Б" и "К". Пусть они читают по твоим шрамам, пусть поймут, кто сделал это с одной из них.

"Кто-нибудь, — взмолилась Вайс, и потребовалась все то, что осталось от ее силы воли и растоптанной гордости, чтобы не закричать это вслух, срывая голос. — Помогите мне! ВИНТЕР!!!"

— Они упустили свой шанс, просрали свой мир, — в восторге закудахтал ее мучитель, закончив первую букву.

Глядя ей прямо в глаза, он облизал кровь, оставшуюся на лезвиях.

— Передай им, что больше мы не ставим условия, не требуем исполнения закона — мы создадим его сами. Они не смогут больше купить нас своими лживыми обещаниями, грязными бумажками, которыми потом сами же и подотрутся, сидя на толчке.

Вайс закричала вновь, когда он принялся чертить вторую букву, содрогаясь всякий раз, когда бритвенно-острое лезвие черкало по кости.

— Мы убьем всех вас, белочка, — хохотнул он. — Каждого. Передай им: тем, кто правит, на виду и в тенях, — время Знания прошло, пришел век Разрушения.

Схватив ее за волосы, он поднял ее голову, склонив к груди, заставив смотреть на когда-то безупречную, а сейчас изуродованную кожу.

— Посмотри, как замечательно получилось! — промурлыкал фавн. — Я смочил лезвие своим разбавленным ядом — эти шрамы не исчезнут никогда, и никакая аура тебе не поможет.

Вайс с трудом различала его слова, потерянная в такой боли, какой не испытывала никогда в жизни. Страдание, чистая, концентрированная мука билась в каждой клеточке избитого тела, огнем горела в искалеченной руке, остро пульсировала в груди...

— Они сделают из тебя мученицу, белочка! — с безумным, отвратительным восторгом добавил он. — Будут показывать по телевизору, взывая к возмездию, называя нас кровожадными безумцами. Они будут вымещать свой гнев и страх на фавнах, всех без разбора! Мой народ вспомнит, что однажды уже почти поставил всех вас на колени — и поднимется вновь.

— Ты, моя дорогая, — прошептал он, склонившись поближе к ней, почти касаясь губами уха. — Станешь первой жертвой войны, которая уничтожит всех.

— Я... — прохрипела Вайс, зацепившись за такое знакомое ненавистное слово.

— Что?! — удивился фавн. — Ты уже просишь о пощаде? Я ведь только начал — у тебя есть еще столько всякий мест, на которых я могу написать что-нибудь!

— Не твоя...

— Жертва?! — расхохотался безумец. — О нет, ты именно она!

Вместе с ним засмеялись и остальные — те, что держали ее руки и стояли поблизости, взяв в оборонительное кольцо.

— Винтер... — больше не в силах сдерживаться, взмолилась Вайс.

И будто рухнул последний барьер, удерживающий ее от истерики. Она закричала, чувствуя, как рвутся связки, и едва узнавая в этом хриплом, почти животном крике собственный голос:

— ВИНТЕР!!!

— О, не переживай, — похлопал ее по щеке фавн. — Она будет сле...

Он не договорил — крохотная белоснежная проекция Невермора заткнула ему рот, вцепилась клювом в язык, вспыхнула грязно-лиловым аура, защищая владельца.

— Вайс! — услышала наследница такой родной голос.

И следом, запоздав всего на мгновение, ему вторил второй — такой знакомый и не менее родной:

— Вайс! — звала Блейк.

Повернув голову, она попыталась разглядеть сестру, но сквозь завесу слез увидела лишь череду смутных вспышек: белых — Винтер, насыщенно-фиолетовых — Блейк и тускло-лиловых — безумца, изуродовавшего ее. К ним присоединялись куда более слабые, но все еще различимые вспышки выстрелов... и не разобрать было, кто стреляет — ее мучители или солдаты Атласа. Будто сквозь толстый слой ткани, наследница слышала грохот, скрежет клинков и злое звериное рычание.

Обнаружив, что ее больше никто не держит, она перевернулась на живот, тяжело поднялась на колени, прижала, как давно мечтала, искалеченную, обугленную ладонь к животу и попыталась вытереть слезы дрожащей правой рукой.

Подняв голову, она увидела перед собой фавна — другого, совершенно неузнаваемого в этой безликой броне и маске. Он, хромая на окровавленную правую ногу, был уже в трех шагах, занося над головой короткий кривой нож. Заглянув ему в глаза, Вайс увидела ту же ненависть, что горела в глазах Брауна, когда они впервые встретились.

Фавн-из-стали пощадил ее. Этот — вряд ли станет поступать так.

Боец Белого Клыка сделал еще один шаг.

— Я... — прошептала наследница, даже не слыша свой голос во всем этом грохоте.

Наверное, ей следовало испугаться. Умереть вот так, после всего, через что она прошла, в одном шаге от спасения, раздавленной, искалеченной и измученной — это должно быть страшно, должно было просто доломать ее окончательно.

— Не твоя...

Она родилась жертвой. Но даже так, у нее все еще остался один последний выбор: она могла решить, на какой именно алтарь положить свою жизнь.

И ЭТОТ, — глупой мести за чужие грехи — определенно не был вариантом.

Когда Вайс увидела белоснежное сияние, бьющее из-за спины и озарившее фигуру фавна, то даже не удивилась: не осталось у нее ни сил на это, ни времени.

— Жертва!

Молнией рухнувший меч, что должен был оборвать ее жизнь, встретил другой — полупрозрачный, нестерпимо сияющий белизной широкий клинок длиной с саму Вайс.

На мгновение все замерло в неподвижности... а после огромная закованная в латы рука, что держала рукоять призрачного клинка, шевельнулась — и фавн улетел далеко в сторону: будто ребенок отбросил в сторону надоевшую игрушку.

Огромный четырех метровый сияющий рыцарь перешагнул через Вайс, быстро огляделся... и, обернувшись к наследнице, преклонил колено, опираясь на гигантский клинок.

Несколько бесконечно долгих секунд она просто смотрела на него — первую в ее жизни проекцию поверженного противника, вершину Проявления ее семьи. Это был Гигас Арма — доспех, одержимый одним из видов Гримм — Гейстом, что мог захватывать и управлять неодушевленными предметами.

Он был последним испытанием, устроенным отцом, прежде, чем он согласился отпустить ее в Бикон. Он был слишком силен для молодой наследницы, его предназначением было сокрушить ее, показать, что такой слабачке как она не место в легендарном Биконе. Он почти справился со своей задачей — шрам на ее лице тому доказательство.

Он должен был сокрушить ее, но стал билетом на свободу. Сегодня он спас ее, но стал пропуском в темницу.

— Убей их всех, — прошептала Вайс. — Убей всех фавнов.

Часть 7. Директор Озпин

Однажды мудрец сказал: "Красота — в глазах смотрящего".

Спроси у влюбленного о самой прекрасной вещи на земле, и он назовет глаза любимой, ее волосы, характер или голос. Спроси у художника — вспомнит о картине, архитектора — подумает о здании, мать — скажет имя своего ребенка.

Если спросить Разрушение...

Она расскажет вам о слезах, пролитых над трупом любимой, оскверненной картине, разрушенном здании... крохотном тельце, растерзанном на глазах у родителей.

Сегодня Салем, Королева Гримм, видела много прекрасных вещей.

Стоя на загривке одного из самых сильных Гримм на планете — древнего дракона, заснувшего в недрах горы тысячи лет назад, она наслаждалась видом горящего Королевства.

Вейл, любимая страна ее главного врага, с которым Разрушение сражалось с незапамятных времен. Вейл, одна из колыбелей человечества, четверть всего цивилизованного мира. Двадцать миллионов жителей, небольшая, но прекрасно вооруженная армия, сотни Охотников — все то, что создавало Знание столько времени — все это горело у нее под ногами, обращаясь в пепел.

И самое восхитительное — она и пальцем не пошевелила, чтобы добиться такого результата. Человечество сделало с собой все это совершенно самостоятельно.

— Как вы могли быть такими слепыми? — спросила она, обращаясь к своим немногочисленным предшественницам. — Как могли не замечать столь очевидных вещей... тысячелетиями? Всего девяносто лет потребовалось мне на то, над чем вы бились столько времени.

Она не смогла удержаться — коснувшись своей силой разума дракона, попросила его немного покружить над столицей. Они пронеслись над пожарами и битвами: Охотники, армия Вейл и Атласа против Гримм, роботов и бойцов Белого Клыка, а между ними — испуганные, отчаявшиеся — миллионы тех, кто не мог защитить себя: всего лишь жертвы, хворост для костра негатива, что вздымался все выше и выше с каждой смертью или ранением. Казалось, что еще чуть-чуть — и он подожжет само небо.

— Давай добавим еще немного, дорогой, — прошептала Салем.

Дракон согласно взревел — и первая капля черной вязкой, как смола, жидкости, что сочилась из-под чешуи, сорвалась с живота, разбилась о землю далеко внизу... а следом за ней — еще одна. И еще — все быстрее и быстрее, пока редкие капли не превратились в дождь. Каждая такая капля оборачивалась новым Беовульфом, массивной Урсой или даже небольшим Сталкером.

— А теперь — самое главное.

Этот непередаваемый, уникальный запах горького ладана: от него першило в горле, воздух становился тяжелым и колючим, словно чугунной наковальней давя на грудь.

Так — горечью и печалями, пахло Знание.

Он пропитал в этом городе все: каждый камень, Охотника и гражданского, здания и автомобили.

Королева развернула дракона на юг — туда, где тянулись ввысь сияющие даже сейчас башни неприступного Бикона. В записях прошлой Салем она нашла заметки об этой, первой в истории и поныне считающейся лучшей, Академии Охотников: на одном из древних языков, о которых помнил сейчас, наверно, только Озпин, Бикон означал "маяк" — здание, что светит в ночи, указывая другим путь. Десятки острых башен, подпирающих небеса, были видны из любого уголка Вейл, особенно ночью, когда подсветка превращала комплекс в плывущую над землей сверкающую сказку. Каждый житель столицы мог увидеть его в момент слабости и грусти — и найти опору и силы в этом символе: безупречном, прекрасном, неуязвимом оплоте Надежды, что, как известно, умирает последней.