Еще один шанс. Часть 3

— Жалкие трусы! — лежа на полу, смело произнес боцман. — Сначала испугались, попрятались, а сейчас видя, что наши пушки не приносят им вреда, и мы не двигаемся, вроде опять вернулись к работе. Даже вроде их стало ещё больше.

— Это хорошо, да отсохнет задница у морского ежа, — брызгая ядом, засопел капитан. — Пусть сдохнут как тысяча ведьм на сковородке! Не придется собирать их, бегая неделями по острову.

— Значит так, гальюные черви жрущие навоз! — откуда-то из-за укрытия возвышенно произнес гордый, храбрый и безжалостный капитан. — У них дьявольски точные стрелки. Но в темноте они стрелять не смогут! Приказываю: Дождаться сумерек. А затем ночью, а лучше всего на рассвете, когда все будут спать, высадимся на остров и перережем глотки проклятым островитянам, к чертовой матери!

— Всем понятен мой приказ, гнилое отрепье сатаны.

— Да, всем, — недовольно прозвучало в ответ.

Через два часа, после наступления темноты над кораблем взлетели и вспыхнули несколько ярких огней. С окруживших бригантину лодок на палубу полетели какие-то дымящиеся предметы. Вся палуба корабля покрылась едким, горлораздирающим, вонючим дымом. А через несколько минут на парусник, словно мураши, полезли люди в черной одежде.

* * *

Спустя несколько дней испанский сторожевой корабль "Санта Маргарита де лос Мигрилос" обнаружил у своих берегов брошенное судно с одиозным названием "Черная смерть". После осмотра пустой палубы испанцы заглянули в трюм ужасного корабля. Он был сырой и грязный. Из всех углов и щелей пахло то ли сгнившими яйцами, то ли провонявшей рыбой. Соединяясь с испарениями и дыханием десятков заключенных, запертых здесь, тошнотворный запах усиливал невыносимую духоту. Страшная темнота, теснота, где нельзя было пошевелиться, выпрямить ногу или руку, как ни кто другое оправдывали названия "чумного" корабля. Прикованные друг к другу, без воды и пищи две сотни белых людей давно сошли с ума в узкой деревянной коробке. Брошенные на произвол судьбы они сидели и лежали в отчаянной тесноте, многие друг на друге, в несколько слоёв.

— Господи! Святая Мария! — проявил милосердие один из солдат. — Кто эти бедняги? За какие грехи их сюда поместили? За, что им такое ужасное наказание?

— ???

Ни один из найденных людей, чудом оставшихся в живых ни сразу, ни потом не смог дать вразумительного ответа на эти вопросы.

........

— Золото, золото, золото, — шептал обезумевший моряк. Его руки тряслись. Побелевшие зрачки неестественно вылезли из орбит.

— Я видел его на острове, — рассказывал он слушателям. — Его там столько, что невозможно себе вообразить! Оно всевозможных видов и размеров — от мелкого песка до рисовых зёрен. От маленьких самородков до гигантских камней — даже нет, до больших кусков скал! Все усыпано, унизано, заполнено золотом. Его там, на сотни тысяч, на миллионы фунтов, песо, реалов!

При этих словах глаза невольных слушателей блестели.

— Скажи! Где находится этот остров? — с жадностью требовали они ответа.

— Там!!! — безумно вытянув руку в потолок, отвечал сумасшедший человек.

* * *

Село Изворкино.

Поместье помещика Артемьева.

Девять верст от Таганово.

Мимо черных приземистых бань к ветхой, покосившейся, криворотой, вросшей по самые окна в землю, избенке на санях, запряженных в одну лошаденку, подъехал Афанасий Изыдин.

— Ох, и до чего же худо живут соседи", — покачал головой приезжий. — Не приведи господь, вот также познать лихую годину! — Он открыл дверь в избу, вошел внутрь.

Сразу обдало кислой вонью. В избушке стоял полумрак. На стенах большой слой сажи. Тускло горит лучина в светце. В правом красном углу застыл образ богородицы, перед иконой чадит лампадка. По закопченным от дыма стенам ползают большие черные тараканы. Возле печи кадка с квасом. На широких лавках вдоль стен навалено тряпье, рваная овчина. В избушке два оконца. Одно затянуто бычьим пузырем, другое заткнуто пучком прошлогодней заплесневелой соломы.

С полатей свесили нечесаные косматые головенки трое худеньких, чумазых ребятишек. Еще один ползал возле печи. Самый маленький уткнулся щекой в голую грудь матери, вытаращив глазенки на вошедшего. Лихорадочный взгляд женщины больше всяких слов говорил о том, как она измучена. Безжизненные, усталые глаза, свалявшиеся волосы, то и дело падающие на лицо из под грязного платка, острые плечи, прикрытые латаной одежонкой.

— Здорова будь, бабонька. — Афанасий, перекрестился на божницу. — Дома ли хозяин твой?

— Здравствуй, гость дорогой. Заходи, присаживайся. Никитушка мой припозднился чевой-то. В лес с утречка ушел, мож еду принесет, так до сих пор нету.

Баба оторвала от груди младенца, уложила его в зыбку, затем смахнула с лавки тряпье.

— Присядь, батюшка. Чичас, поди, скоро, заявится государь мой.

Догорал огонек в светце. Хозяйка достала новую лучину, запалила.

— Мам-ка-а, и-и-ись, — пропищал ползавший возле печи мальчонка лет трех, ухватив мать за подол домотканого сарафана. Начал дергать за ткань, шамкать губами.

— Кусать хотца, — поддержала его девочка чуть постарше. Скрючилась, обхватила руками худые колени.

— Тихо всем! — мать шлепнула мальчонку по заду и уселась за прялку, начала прясть.

Вскоре в избу заявился хозяин — Никита Голый локоть. Сбросил изодранную шубейку в угол, уселся на лавку, устало вытянув ноги, выжидающе поглядел на нежданного гостя.

— Здрав будя, Никита, — гость произнес густым басом. — Меня кличут Афанасий. Из Таганово приехал, к тебе. От нашего помещика, с антиресным предложением.

— Поди знаешь про нас и наше невеселое жилье.

— Как же, не знать. Земелька-то слухом полнится. Слыхал я о чудачествах вашего помещика. Матрена, собери-ка на стол. Вечерять пора.

— А и вечерять-то нечего, кормилиц, — хозяйка вздохнула и развела руками. — Токмо шти пустые да квас.

— И то ладно. Подавай на стол чего бог послал. В животе урчит, с утра не емши. Да и гость с нами сотрапезничает. Не правда ли, Афанасий? Сделай милость, откушай с нами.

Матрена загремела ухватом. Чада сползли с полатей, собрались вокруг стола — худые, вихрастые, в темных до пят рубашках — заплатка на заплатке. Женщина налила из горшка в большую деревянную чашку щей из кислой капусты, подала ложки и выдала каждому по вареному кругляшу-свекольнику.

— Ты уж не обессудь, Афонасий, — между делом извинился хозяин за своё житьё-бытьё.

— Хлебушка у нас нет с Никона Исповедника. Шти, вот, свеклой закусываем. Всё животу посытней.

Перед едой все встали, помолились на икону и принялись за скудное варево. Гость, хозяева и ребятенки ели жадно, чавкая, торопливо поглощая постную еду. Никита то и дело стучал деревянной ложкой по чумазым лбам ребятишек, не в свою очередь тянувшихся в чашку за варевом.

— Ишь-ти, галчата вертикрылые, — любо, больше для порядку, он поругивался на них.

Повечеряли. Дети снова полезли на полати. Все молча уставились на приезжего.

— Ну, с чем пожаловал, гость дорогой? — наконец то произнес хозяин.

— Не шибко, вижу, хорошо живешь, — приезжий гость горестно завздыхал.

— А-а! — махнул рукой Голый локоть. — Голод живота не пучит, а легко ходить учит. Ничего проживем как-нибудь.

— Вот и я говорю, — подключился к беседе приезжий. — Голодному вздыхается, а сытому отрыгается. Понимаешь, Никита, тут такое дело... Даже не знаю с чего начать то-о... — Он задумчиво почесал затылок.

— У нас в Таганово, у нашего нового барина, очередная потеха. Господин наш умный, начитанный, за границей бывал. Одним словом зимой заняться ему нечем — скучает. Замучила его эта... как её... опять забыл это мудрёное слово... А, вспомнил — социальная ипохондрия. Страдает наш кормилец ентой заморской болезнью с утра и до вечера. Сам мучается и нас православных гнобит почём зря. Уже не знает, что бы ему такое придумать и как развеселиться.

— Да уж, — задумчиво поддержали говорившего, попутно с интересом рассматривая драные портки.

— И главное, в округе мор скота после засушливого лета. Народу по деревням кушать нечего. От голода животы сводит, а ему хоть бы хны. Бесится, и всё какие-то мудрёные прожекты разрабатывает.

— Вот, примерыча, недавно посетила его светлую голову новая мыслишка! Решил он зимой очистить свой лес от снега. Весь его вывести в поле. Представляешь!!! А там этого снега! — до неба навалено. Мы всей деревней естестно выступили против — попрятались от работы. Говорим старосте — не потянем столько работы, надорвемся. А барину хоть бы хны! Хочу грит по зимнему лесу ножками гулять. Зверушек всяких смотреть. Птичек с руки кормить.

— Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй нас, — перекрестилась хозяйка. — Вот дурь-то у бар несусветная. Развешь можно птиц! С руки кормить?

— Вот и мы ему все, про то же. В общем, собрал нас — несчастных сиротинушек, топнул ножкой. Сверкнул очами гневно. И отправил нас сердешных страдальцев по ближайшим деревням работников набирать, дабы чащу от снежных завалов успеть до весны очистить. Причем звать приказал мужиков у кого детушек в семье больше всего и по возрасту мал — мала мельче. Сказывает, что только таких возьмёт на работу и платить за работу в лесу будет только им. Почему так решил? — А бог его знает. Ирод учёный, что с него возьмёшь!

— Вот и пришел я, к тебе Никита, со своей бядой, — Афанасий хитро покосился на худющих, похожих на маленьких скелетиков, ребятишек. — Ты... это... сейчас, вроде, свободен? Да и ртов голодных у тебя многовато. И в селе поговаривают, что местный помещик ободрал тебя как липку. Сказывают, что скороча с голода кору с деревьев кушать начнешь, да родню носить на погост.

Хозяин избы насупился. Тяжело задышал, уронил худые смуглые руки на колени, помолчал. На полатях тихо завыли чада.

— Никита, друг милай, давай.... Выручай, а? Выходи взавтрача на работу?

— Ну, не знаю... — растерялся от такого предложения Голый локоть. — Как это? Зимой, в морозы, работать в лесу, на чужого помещика? Без позволения?

Хитрый тагановец, потянулся к мешку, долго в нём копался. Наконец достал небольшой, аппетитно поджаренный каравай. Положил на стол. Следом вынул кусок таганосы. По избе потянуло вкусным запахом свежеиспечённого хлеба и копчёного мяса. Ребятишки, словно лисята, стали принюхиваться, вытянули носы из "норки". Матрёна, не смотря на то, что недавно "аппетитно и сытно" поели, сглотнула набежавшую слюну. Глаза её потеплели, лицо расползлось в довольной глуповатой улыбке. Она долго не могла отвести взгляд от румяной булки и копченостей.

— Договорились? Завтра, в Таганово, с утрица, у клуба.

— ??? — не понял незнакомого слова собеседник.

— У самого большого строения, в центре деревни! Жду. Смотри, не опаздывай. А то придется другим, за тебя, твои честно заработанные харчи отдавать!

* * *

В небольшой комнате, в помещении нового тагановского клуба, за коричневой дверью, под номером "один", с неизвестной надписью "Отдел кадров", вокруг вытянутого стола расположились три человека. Небольшая девочка подросток, лет десяти громко читала вопросы на неизвестном тарабарском наречии, на ответы кандидатов заполняла небольшую грамотку. Крупная телом, "взрослая" женщина, с добрыми глазами переводила слова с басурманского на родной, понятный каждой православной душе, язык. Мужчина, претендент на вакантную должность четко отвечал на задаваемые вопросы.

— ФИО? — серьезным тоном прочитала первый вопрос малолетняя помощница.

— Ну, сердешный, сказывай, как тебя зовут, величают? — старшая по кадрам перевела неизвестное мужику слово.

— Кличут меня — Никитка Голый локоть.

— Хорошо, а батюшку твоего как звали?

— Агафон.

— Лизонька, козочка быстроногая, пиши... Никита Агафонович Голый локоть. Голый локоть — это фамилия, еже ли, что.

Девочка старательно заскрипела небольшой палочкой по разлинованному листу бумаги.

— Написала?

— Да.

— Умничка, молодец, очень хорошо.

— Место жительства, — мелкая блоха пропищала очередной вопрос.

— Где живёшь — проживаешь, горемычный?

— Так-ма обитаю в поместье Артемьева, в Изворкино.

— Ага... — кадровый работник погоняла воздух, между щеками, переваривая информацию. — Лизанька, рыбонька серебристая, отмечай.... Село Изворкино. Холоп помещика Артемьева.

— Ос-нов-ной о-пыт ра-бо-ты, — по слогам пробурчала малолетний писарчук.

— Так, ситцевый мой, сказывай — у помещика-то, чем занимаешься?

— Раблю в поле, пахарь.

— Хорошо, золотце сизокрылое, запиши... Землепашец.

— И-ной о-пыт ра-бо-ты? Хоб-би, — с трудом произнесла неизвестные слова помощница.

— Ага, — по-своему поняла кадровичка. — Скажи-ка мне Никитушка, голубь сизокрылый, ещё что-нибудь умеешь делать, кроме работы в поле? Ну, там дома, может быть чаго мастеришь али ладишь?

— Конечно, — кандидат в снегоуборщики вдруг замешкался и разом заволновался. — Рудознатец, я, потомственный. И батя мой, и дед были рудознатцами. Всю жизнь по белому свету ходили, искали разные камешки, руды. А я, вот, прикипел к Марфуше. Да и остался у помещика Артемьева. Хотя не моё это — не моё! Но сердцу то не прикажешь.

— Вот и добро, — не задумываясь, выдала ответ кадровичка. — Лиза, солнышко кареглазое, пиши... Хобби — Рудознатец.

— Тетя Глаша, а как писать: рудознатец или рудазнатец? А вдруг это разные слова?

— Действительно непорядок. Охти, аспиды нерусские! Напридумывают всяких словечек незнакомых. А нам потом сиди — разбирайся. Что сие значит? Даа, вот беда-лебеда. Горе — горькое. Слово незнакомое. А писать надочи.

Бабанька на миг задумалась. Потеребила платок. Глубоко вздохнула большой грудью.

— Лизок, голубушка, а сходи-ка доченька, поспрашай у Татьяны Сергеевны. Она учительница — она всё знает. И как правильно писать и одно ли это словечко.

— Хорошо... — маленькая егоза стрелой выскочила из комнаты.

Спустя несколько минут в "Отдел кадров" вместе с Лизой вошла молодая высокая девушка с картонной коробкой в руках.

— Меня зовут Татьяна Сергеевна. Я учительница. Это правда, что вы рудознатец?

— Да.

— Хорошо, — произнесла строгий экзаменатор. Она достала образец породы из коробки. Положила на стол.

— Скажите, пожалуйста, что это за камень?

Никита взял образец, рассмотрел его.

— Это гнейс или ещё его обзывают гранит.

— Вы уверены?

— Да.

— А вот это?

— Это кварц. Только чудной какой-то. Розовый. У нас таких не встречается.

— А это?

— Похоже на алатырь-камень. Да, это он. (Примечание автора. Старое название янтаря на Руси).

— А это? — она достала черный, маслянистый экземпляр.

— Горюч-камень, барыня. (Примечание автора. Старое название каменного угля на Руси).

— А этот?

— Московское стекло, матушка, ещё знающие люди кличут его хрусталём. (Примечание автора. Старое название слюды на Руси).

— Ясно! — учительница сделала выводы. — Глафира, напомни-ка мне, чем у нас молодой человек будет заниматься?

— Татьяна Сергеевна, с завтрашнего утричка будет помогать мужикам убирать лес от снега.