На краю Дикого Поля

— И кого же ты посоветуешь?

— Вот перед тобой два полковника, на деле доказавшие свою преданность и инициативу. Выбирай из них.

— Хорошо, так и поступлю. Князь Михаил Фёдорович Пожарский! Твой полк придаётся новосозданному приказу Тайных дел как вооружённая его часть. Быть тебе товарищем начальника приказа, ответственному в приказе за всё связанное с вооруженной силой. Исполняйте моё распоряжение вместе.

Бояре потянулись на выход. Кое-кто попытался что-то сказать, но царь нетерпеливо махнул рукой: не задерживайтесь, мол. Дарую вам обоим, право доклада мне в любое время.

— А вы присаживайтесь. — благосклонно кивнул нам царь, на освободившиеся места — Уверен, что большинство из бояр ни в чём не замешаны, но кое-кто в заговоре замешан по самую маковку. Так и проверится ловкость и объективность нового начальника приказа.

Петя беспокойно завозился, и царь обратил на него внимание.

— Что хотел сказать, Петя?

— Великий государь, когда меня спрашивали люди Шуйского, увидел я возле боярина, англичанина, Дика Ченслора. У меня даже ощущение сложилось, что англичанин что-то командует Шуйскому.

— Что ещё?

— Прости, великий государь, не лгал тебе я никогда, и на сей раз не солгу, но правда сия тебе сильно будет не по душе.

— Говори же! — рявкнул царь.

— Видел я рядом с англичанином, молодого Никиту Романовича Захарьина-Юрьева.

На царя было страшно смотреть:

— Он же близкий родич мой через жену мою любимую!

Столько муки было в голосе Ивана Васильевича, что и слышать это было больно, а уж каково было самому царю, даже и представить страшно.

— Афанасий Иванович, прошу тебя разобраться в этом деле незамедлительно, и докладывать мне о каждом шаге расследования.

— Слушаюсь, великий государь.

— Всех причастных у делу иностранцев поручаю тебе. Расследование согласуешь с приказом Тайных дел.

— Разреши приступить?

— Разрешаю. Единственное: скажи, какими силами будешь действовать?

— С твоего позволения, возьму у князя Хованского полсотни стрельцов, с толковым сотником во главе.

— Хорошо. Приступай, Афанасий Иванович, это очень срочно.

Вяземский поклонился, и скорым шагом отправился выполнять порученное.

— Скажи, великий государь, как бунтовщики добрались до тебя?

— К сожалению, очень просто. Как вы знаете, ввели они на охрану Кремля полк этого бездельника, Гришки Пушешникова, я и внимания на то не обращал, что не сменяется он давно. Да и то сказать, при желании можно назначить дату мятежа на день смены полков. Но то что в полку творится непотребство с подкупом стрельцов, никто так и не вызнал. Так что Шуйскому и его иудам не пришлось даже пальцем пошевелить: они просто вошли в мои покои и объявили о моём низложении. Так что, давайте подумаем, что сделать, чтобы подобное не повторилось.

— Видимо нужны особые отделы и при полках — подал голос Иван Михайлович Воронцов, дьяк Посольского приказа — С подчинением главному особому отделу, а кого ты назначишь руководить, тот и будет. Особый отдел и будет отслеживать все нездоровые шевеления в полку.

— Разумно. Подготовь по сему поводу докладную записку, передашь её Афанасию Ивановичу.

— Я бы предложил тебе создать особую охранную часть, великий государь. — обозначил себя Хованский — по образцу, скажем, гетайр Александра Македонского, или отборной тысячи 'бессмертных', у древних персидских царей.

— И набирать в 'бессмертных' хорошо послуживших воинов из разных полков, и чтобы их командиры лично отвечали за их отбор. — внёс предложение князь Гундоров. И совсем не обязательно отбирать в 'бессмертные' по родословию. Беспородная дворняжка порой вернее служит, чем холёный пёс.

— И это правильно. Докладную записку подготовит князь Андрей Петрович.

— Слушаюсь. — отозвался Хованский.

— Ладно, пока хватит о том. Поговорим о других серьёзных делах. Тебе, Давыд Васильевич имею я сложное поручение: подумай, чем нам обернётся вражда с Англией и Нидерландами, и где мы можем получить товары, получаемые ныне от них. Особо подумай вербовке и доставке на Русь мастеров и учёных из всех земель, куда дотянешься. Не оставляет меня мысль, что прав Александр Евгеньевич, и нужно создавать на Руси университет, да пожалуй и не один.

— Слушаюсь, великий государь.

— Ты, Иван Михайлович, пока идёт расследование в отношении твоего начальника, становишься на его место. Если Иван Михайлович Висковатов окажется непричастен к мятежу, а я в этом почти уверен, то ты становишься его товарищем. Если нет, то товарищем вновь назначенного главы.

— Слушаюсь — поклонился Воронцов.

— Теперь ты, князь Андрей Петрович. До приезда Басманова, ты исполняешь обязанности воеводы Большого полка, а по приезду Алексея Даниловича становишься его вторым воеводой и товарищем.

— Будет исполнено, великий государь.

— Теперь ты, Григорий Григорьевич. Возвращай отправленные стрелецкие полки в Москву и приступай к набору ещё пяти. Давыд Васильевич, хватит у нас для этого возможностей?

— Хватит, великий государь, запасов оружия и снаряжения хватит на одиннадцать полков. И по жалованью тоже всё благополучно.

— А как там с окладами ополчения?

— Выплачено почти всё, причём почти без выдачи серебра.

— Как умудрились?

— Я настоял, чтобы дворянам был предоставлен выбор: либо получать серебро, но тогда придётся малость подождать с выплатой, либо они получали бы всё, считая и задолженности за все прошлые годы, но в натуральном виде: оружие, боеприпасы, снаряжение, доспехи, продовольствие длительного хранения.

— Это что за чудо?

— Это, великий государь, мясные консервы, я докладывал тебе о них.

Царь понимающе кивнул.

— Макароны в жестяных банках каждая по килограмму, сушёное мясо, тоже в жестяных банках, разные каши с мясом, тоже в сушёном виде, в жестянках.

— А эти сушёные каши, они съедобны?

— Очень даже съедобны. Открываешь банку весом в полкилограмма, заливаешь водой, варишь, и получается больше чем полтора килограмма очень вкусной и сытной каши. А это еда для трёх-четырёх воинов в тяжёлом походе.

— Кто же творит такое чудо?

— Феофила Богдановна Собакина. Ох, прости, великий государь, оговорился. Теперь она Кылыч. На её фабриках выделывают все эти чудесные вещи.

— Интересно. И какие каши делаются?

— Пшённая, перловая, гречневая, овсяная, гороховая. И мясо бывает разное, о том на банке и написано, какое мясо использовано: свинина, говядина, баранина, птица. Это чтобы ненароком не обидеть кого, если у него запрет какой имеется. Как у магометан, например.

— Разумно.

— А ещё есть такие же каши, но готовые, которые нужно только открыть и разогреть.

— Интересно. А как смотрит посол Илхами Кылыч на то, что его жена работает?

— Илхами-каймакам безмерно любит Феофилу Богдановну, и видит, что ей нужно работать, чтобы быть в добром и благополучном состоянии души.

— Но продолжай, Давыд Васильевич, что там с ополчением?

— После допроса взятых в плен дворян, что шли из Шуи, выяснилось, что они даже не были оповещены о выплате воинских окладов.

— Как интересно! Получается, что иуда Шуйский спровоцировал их на мятеж, а потом собрался вознаградить давно заслуженным жалованьем? Да он ещё и скупой, к то тому что дурной! Продолжай.

— Последнее, что я хотел сказать, это то, что пора, великий государь, переходить на регулярное войско и постепенно ликвидировать мелкие помещичьи хозяйства. Самых рачительных из помещиков ставить во главе госхозов, а остальных включать в войско на твёрдый оклад. Они ещё и в ножки поклонятся тебе за такое решение. Ну и пора по всем государевым землям переходить на новое хозяйствование.

— Я выслушал тебя, Давыд Васильевич, и обдумав вынесу своё решение.

— У тебя, великий государь, сейчас отличный повод забрать в государственную казну чуть ли не пятую часть боярских земель.

В дверь вошел дворецкий и объявил о прибытии митрополита Макария.

— На этом нашу сегодняшнюю встречу закончим. — объявил царь — мне о многом надо побеседовать с митрополитом наедине.

Мы поклонились и вышли.

Дома меня встретила встревоженная Липа:

— Что происходит, Саша? Говорят, за Воскресенской заставой стреляли!

— Не волнуйся, Липушка! Всё плохое что могло быть, случилось, но уже исправлено.

— Что случилось-то? Да не молчи ты, мучитель мой!

— Шуйский поднял мятеж против великого государя...

— Неужели он добился успеха? — перебила меня Липа.

— Мятеж не может кончиться удачей. В противном случае его зовут иначе — прибег я к испытанной мудрости классика.

— Но ты-то каким боком оказался причастен к мятежу?

— А я причастен к подавлению мятежа. Не беспокойся, лада моя, я почти все события просидел в безопасном месте вместе с Петей-певуном.

— Ну и как ты попал в то 'безопасное место'? — самым ехидным своим голосом осведомилась Липа.

— Слушай, я есть хочу, как медведь бороться! Даже не есть, а жрать! Покушал я только на завтрак, а там всё и завертелось. Давай, ты меня покормишь, а я за это тебе всё и расскажу. Идёт?

— Афанасий Юстинович, ну-ка быстрее командуй, чтобы накрывали на стол! -бросилась руководить Липа — И вина пусть подадут, вижу я, что господину нашему нужно оно.

Пока я умылся и переоделся в домашнюю одежду, всё было уже готово. Липа, едва не подпрыгивая от нетерпения, сидела у краешка стола, и когда я вошёл, бросилась ко мне, под локоток сопроводила в красный угол, сама стала подавать мне кушанья, и, что любопытно, пока я ел, не проронила ни единого слова, кроме самых необходимых... Поразительной выдержки личность, мне до неё расти и расти.

Наконец я насытился, и удовлетворённо переполз в кресло.

— После вкусного обеда, по закону Архимеда полагается поспать. — объявил я усаживаясь.

В глазах Липы возник опасный огонёк:

— Муженёк мой, а ты ничего не хочешь рассказать? Или я своею собственной рукой себя вдовой сделаю, клянусь!

— Ладно, уж и пошутить нельзя...

— Говори же быстрее, ну чего ты тянешь?

Кратко, без лишних слов и с минимумом эмоций, я изложил события сегодняшнего дня. О своём сидении в подвале едва упомянул, а сага о битве за дверь вообще уложилась в десяток слов, но не такова Липа, чтобы так легко успокаиваться:

— Ладно, как ты там в подвале сидел, я у Пети выспрошу, как только его увижу, а увижу я его завтра с утра пораньше. Вместе с Олей его распотрошу. И не дай бог, узнаю, что там было опасно, а ты не признался в этом... Захлестну. Ей богу, захлестну!

Ага, сделал я для себя пометку: как только освобожусь, тут же пошлю посыльного к Пете, с просьбой не слишком вдаваться в подробности. Впрочем, на это надежды мало: Петя творческая личность, увлечётся и всё разболтает. Надо отвлекать и успокаивать.

— Липушка, а хочешь я тебе новую песню спою?

— Конечно хочу.

— Ну так пусть принесут баян.

Липа распорядилась, и баян был тут же доставлен.

— Я дверь открытой оставила, людям тоже хочется послушать. — предупредила она.

— Пусть слушают, мне не жаль. — заметил я разворачивая меха.

Мне тебя сравнить бы надо

С песней соловьиною,

С тихим утром, с майским садом,

С гибкою рябиною,

С вешнею черемухой,

Даль мою туманную,

Самую далекую,

Самую желанную.

Липа зашла ко мне со спины и прижалась, обвив шею руками.

Как это все случилось,

В какие вечера?

Три года ты мне снилась,

А встретилась вчера.

Не знаю больше сна я,

Мечту свою храню,

Тебя, моя родная,

Ни с кем я не сравню,

По моей шее скатились слезинки. Щекотно!

Ах, Липушка, эта песня имеет такую историю, проверена таким количеством людей, что не может тебе не понравиться, да и пою я её потому что это и моя любимая песня. Одна из сотен любимых.

— Я знаю, что ты эту песню сочинял для Феофилы — зашептала Липа мне на ухо, едва я закончил пение — Но я на неё не сержусь, потому что только благодаря ей я живу с тобой.

— Глупенькая маленькая девочка... Девочка с чистой душой... А хочешь, я спою песню только для тебя, и больше никому её не буду петь?

— Хочу.

Зацелована, околдована,

С ветром в поле когда-то повенчана,

Вся ты словно в оковы закована,

Драгоценная моя женщина!

Руки на моей шее сомкнулись теснее, но раз петь не мешает, то и ладно. В сущности, я знаю о чём ты думаешь, чудесная девочка из чужого для меня времени и чужого мира, и я постараюсь не обмануть твои ожидания, хотя главного дать так и не смогу. Старый я, весь выгорел за столько-то лет, и слишком старательно строил я панцирь, защищаясь от любви таких же как ты прекрасных и чистых девочек.

В этом сила классики: она настоялась, выбросила в осадок всё ненужное, ушло, испарилось всё легковесное, осталась суть. Душа. Чувство. То, что и через века будет тревожить сердца ещё не рождённых слушателей.

Что прибавится — не убавится,

Что не сбудется — то позабудется...

Отчего же ты плачешь, красавица?

Или это мне только чудится?

Опять по шее потекли капли. Нет, не капли, а два обжигающих ручейка.

— Это ты глупый, муж мой драгоценный. Нельзя такую песню от людей скрывать. Пусть поют. Только пусть знают, что это — для меня.

— Хорошо. Пусть будет так, как ты скажешь.

— И песню для меня, на именинах Анны Романовны, ты споёшь сам. Пусть весь мир знает, какая я счастливая.

Подумала, и добавила:

— Давай сюда свой трофейный топор, я его отдам ювелирам, чтобы в рамку на стену его оформили как следует.

Очередное заседание со столоначальниками прошло совершенно спокойно, деловито, я бы сказал, скучно. До начала заседания я рассказал о мятеже, и о своём участии в его подавлении, особенно задержался на своём героическом сидении в подвале. Ну и со всеми возможными подробностями, и, как положено, предельно серьёзным тоном, описал нашу с Петей эпическую битву за дверь. Присутствующим понравилось, все очень смеялись. Учитывая то, что большинство моих столоначальников имело военный и боевой опыт, и сами умели заливать охотничьи байки целыми терабайтами, то их оценка была весьма высока. Сообщение о карьерном взлёте Николая Ивановича было воспринято с одобрением, что говорило о двух вещах: о заслуженном в этом коллективе авторитете начальника особого отдела и о том, что он сумел наладить со всеми хорошие чисто человеческие отношения. Это тоже говорило в плюс первому начальнику нового приказа.

— Нового начальника особого отдела нам пришлют, а пока за него на хозяйстве будет заместитель Николая Ивановича, Панкрат Ефимович Дерцель. Прошу любить и жаловать.

Панкрат Ефимович поднялся, покивал во все стороны, и заседание началось. В сущности, все выступающие выдвигая проблему предлагали и способы её решения, оставалось обсудить с товарищами какой из способов более выгодный в данной ситуации.

— И, напоследок, прошу рассказать, что там у нас со строительством машин по обработке льна.

Поднялся Александр Викторович, столоначальник по лёгкой промышленности.