— Не-а. Я сидел тут, пока она делала это. Называл ее всеми кличками шлюх и ржал, как конь, пока она тут игралась с ножом — никакой реакции. И это всегда нож. Кажется, она может находить ножи по запаху в любом тайнике, где бы они ни были, доставать их и делать вот это. Так что нет, я не думаю, что она слышит хоть что-то, пока погружена в это состояние.
— Черт, — сплюнул Партлоу.
— Ага. Эй… она когда-нибудь проворачивала с тобой ту штуку с пистолетом? Ну, одна пуля, и все такое.
Партлоу уже собирался ответить утвердительно, когда вспомнил, что разговаривает с племянником Джинджер. То есть, предположительно — с племянником. Откуда, черт возьми, он узнал об этом, если только они...
— Возможно, — туманно отозвался Партлоу.
— Готов поспорить, проворачивала. Посмотри, какая она крутая. Этим ножом она готова прикончить весь мир. Лучше к ней в этот момент близко не подходить, это как пить дать, — он снова вгрызся в яблоко, наслаждаясь шоу, разыгрывавшимся перед ним.
— И как долго это длится?
— Как-то я наблюдал это в течение пары часов. В конце всего этого она успокаивается, встает, кладет нож, а потом возвращается в то место, где она спит. При свете дня она ничего об этом не помнит.
Партлоу опустился на пол в нескольких шагах от Донни и поставил лампу между ними. Он слушал жуткий шепот Джинджер, который иногда напоминал рычание дикого зверя.
— Почему она не хочет, чтобы я знал ее настоящее имя? — спросил он.
— Она не хочет, чтобы хоть кто-то его знал. Я член семьи, так что я знаю, но… это просто то, какая она есть, мистер Перли. Она думает, что если кто-то будет знать ее настоящее имя, то будто бы обретет над ней некую власть, понимаешь? А она этого не выносит, как мне кажется. Как не выносит и долгого сидения на одном месте, — он снова откусил яблоко, наблюдая за тем, как медленно поднимается, зависает в воздухе и с силой опускается кухонный нож. Казалось, такая сила запросто могла заставить это лезвие пронзить плоть и кость. — Она меняет штаты и города, как и имена. Она одержима тем, чтобы меняться, как говорит моя мама. Но единственное, что она не может в себе поменять, это привычку всегда быть в движении. Хотя… похоже, этой привычкой она гордится. Гордится тем, через что прошла.
— А через что она прошла?
— Не думаю, что ей понравится, если расскажу.
Партлоу прикинул возможные варианты.
— Скажи мне то, что можешь, и я отдам тебе лишние пять сотен из моей доли.
Донни пожевал яблоко, неотрывно наблюдая за Джинджер, которая продолжала бормотать бессвязный поток слов, чуть раскачиваясь на стуле.
— Тысячу, — сказал он тихим голосом, словно боялся, что Джинджер все же услышит его. Будто она лишь притворялась безумной и глухой, а на деле лишь проверяла его верность и готовилась за измену устроить ему его личный апокалипсис.
— Ну хорошо. Идет.
— Надо пожать руки, скрепить сделку, — он протянул руку, Парлоу пожал ее, и Донни сказал: — А теперь, если ты не заплатишь, у меня рука не дрогнет убить тебя.
— Ясно. Ну, так что за история?
— Ну знаешь, мне все рассказывала мама, так что я не могу ручаться за точность фактов. Ну… в шестнадцать лет у нее был ребенок. Не знаю, кто отец — им мог оказаться один из трех или четырех человек — по крайней мере, так мама говорила. Она хотела оставить ребенка. Даже сбежала из дома, чтобы это осуществить. Оказалась в Алабаме. Получила работу секретаря, но… ты ведь догадываешься, как ей приходилось крутиться, чтобы заработать достаточно денег. Короче, она жила, как говаривала моя мама, фактически, на трассе. Думаю, в каждом городке есть такие несчастные. И однажды… когда она спала в своем временном пристанище… ребенок — я думаю, ему было около шести — играл на детской площадке в паре кварталов оттуда. Другие дети всегда там играли, я так понимаю, это была площадка, где собирался весь район.
Донни прервался и снова откусил яблоко. Джинджер снова начала раскачиваться, хотя ее бормотания стали тише, а нож прекратил войну с воздухом.
— Два богатеньких отпрыска украли машину своего отца, — продолжил Донни. — И решили покататься по району. Наверно, их это будоражило. Черт, я и сам так делал, знаю, каково это. И вот они потеряли управление, и эта отличная богатенькая тачка просто врезалась в площадку. Ага. Поранила четырех детишек, которые там играли, кости им переломала и все такое. Но ее сын… ну, как мама сказала, его переломило пополам и разорвало все внутренности. Скорая забрала его в больницу, но прошло время, прежде чем они выяснили, кем была его мать, потому что она валялась в отключке в своей постели в обнимку с бухлом. Когда полиция все выяснила, и она приехала в госпиталь, ее сын уже был мертв… После случившегося он прожил еще два дня — два дня ее пытались отыскать.
— Она могла бы засудить ту семью, — предположил Партлоу. — Отсудить у них кучу денег.
— Ну да. Она обратилась к юристу и попыталась это сделать. Очень скоро суд постановил, что она никудышная мать, и случившееся было по большей части ее виной, потому что ее сын играл на той площадке без присмотра, пока она лежала в беспамятстве пьяная в своей кровати. Да, так и было. Моя ма сказала, что та семья наняла двух адвокатов из Атланты, которые перевернули это чертово дело с ног на голову. И они все состряпали, как им выгодно, так что… Джинджер… потеряла работу и все остальное. Ее посадили в тюрьму как шлюху-наркоманку. Тогда она, думаю, и сломалась по-настоящему. В ней что-то замкнуло, она стала буйной, и ее отправили в лечебницу.
— В какую лечебницу?
— В Брайс, в Таскалузе. Ну, знаешь… в дурдом.
— Психиатрическая больница? И как долго она там пробыла?
— Два года. По крайней мере, так я слышал. Когда ее выпустили, они почти принудительно выслали ее из Алабамы. Именно тогда, я думаю, она решила, что не будет той, кем была раньше. А чуть погодя она поставила себе цель, что не только мужчины будут распоряжаться всей властью и деньгами этого мира, но и она сама добьется и того, и другого всеми возможными способами. А теперь я знаю, что это правда, потому что она сама мне это сказала, — он укусил яблоко последние два раза, вгрызаясь прямо в сердцевину и выплевывая семечки. — Вот и все, пожалуй. Эта история стоила тебе тысячи долларов. Что скажешь, мистер Перли? Стоила она того?
— Да.
— Тогда позволь сказать тебе еще кое-что совершенно бесплатно, — усмехнулся Донни. — Как только она получит деньги, она исчезнет. Я не знаю, есть ли у тебя какие-то виды на нее, или что-то подобное, но не рассчитывай ни на что, потому что после этой аферы у вас ничего не будет. Так что на твоем месте я бы просто забрал деньги и отправился туда, куда ты хочешь, не оглядываясь.
— Спасибо за совет, — ответил Партлоу. И он сказал это вполне искренне. — А что ты собрался делать со своей долей?
— Уйду в адский загул, — ответил Донни, приподняв брови. — Что еще с ней делать?
Партлоу спросил лишь из любопытства. Его не интересовала судьба этого молодого человека, и он плевать хотел на его искренность. Он встал, осмелился подойти к Джинджер ближе и помаячил лампой перед ее незрячими глазами.
— Играешь с огнем, — предупредил Донни.
Джинджер не выказала никакой реакции, но когда он опустил лампу, и на ее лицо снова опустилась темнота, она начала вновь бормотать напевным шепотом:
— Я говорила тебе… говорила тебе… нет, нет… не так… говорила тебе… — а затем вдруг снова задала вопрос, будто адресованный самой себе. — Кто ты? Кто ты? — ее голос затих без ответа.
— Я отправляюсь спать, — сказал Партлоу, обращаясь к Донни, но он знал, что будет просто лежать с открытыми глазами и прижатыми к стене ушами. Он вернулся в комнату с двухъярусной кроватью, поставил лампу на стол, взобрался на свое место и улегся, пытаясь снова представить мексиканский рай и тем самым надеясь изгнать из головы все, что видел только что. Однако теперь райские места не приходили ему на ум — все, что он видел, это необъятное поле терновника, пахнущее горечью гнилых персиков.
Когда дверь открылась, он чуть не выпрыгнул из кожи вон. В слабом свете лампы он разглядел на своих наручных часах, что было без семнадцати минут пять утра. Он услышал, как Джинджер скользнула на свою койку, после чего повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым биением его сердца.
Я боюсь ее? — спросил он сам себя.
До ужаса, — был ответ.
Но через двадцать один час все будет кончено, и тогда он распрощается со своими безумными подельниками. Среди них именно Джинджер была инициатором идей — насчет Мексики и прочего — но и то, что сказал ему Донни, имело смысл. У Джинджер не было конечного пункта назначения на пути, она просто путешествовала от одного имени к другому, от одной аферы к другой — вот, какой была ее жизнь.
— Ты не спишь, — сказала она.
Он не ответил. Он дышал так неглубоко, что чувствовал себя едва живым. Спустя некоторое время он услышал, как она перевернулась на кровати, а затем замерла. Партлоу лежал без сна и видел, как грязноватый свет медленно крадется по подоконнику сквозь занавески с морским узором.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. КРОВЬ РАССКАЖЕТ
20
— Ты готов?
— Да, сэр.
— Время пришло.
С момента этого разговора прошло почти полчаса, и теперь — пока секунды неуклонно отсчитывали время до назначенного часа выкупа — Ладенмер вел свою вторую машину — темно-синий седан «Пирс-Эрроу» — по улицам Нового Орлеана, двигаясь в сторону северо-западной части города. Кертис сидел на пассажирском сидении, а сзади него стояла картонная коробка, внутри которой покоились двести пятнадцать тысяч долларов в купюрах, не больше пятидесятидолларовых. Сама коробка была закрыта, но не запечатана, как и приказывали похитители.
Поскольку у него не было смены одежды, Кертис все еще был одет в форму носильщика, но без красной фуражки — ее он оставил в особняке магната. Ладенмер едва ли спал прошлой ночью. Он подремал только час или около того вчера днем, когда они вернулись из поездки, во время которой — после небольших поисков — нашли рыбацкий пирс в конце Сандаски-роуд. Он выглядел растрепанным и уставшим и действовал только на силе энергии стресса. Он предложил Кертису сесть за руль «Пирс-Эрроу», но из этого ничего не вышло, так как Кертис сказал ему, что никогда в жизни не водил машину.
Улицы были почти пусты, за исключением нескольких других ночных путешественников. День выдался пасмурным и тяжелым. На северо-западе над озером вспыхивали случайные росчерки молний, и их яркое свечение на мгновение окрашивало бурлящее небо вокруг них в ярко-фиолетовый цвет. Ладенмер захватил с собой термос крепкого черного кофе, и, пока ехал по призрачно-тихим улицам, употреблял дозы кофеина одну за другой.
— Скажи ей, что мы едем, — попросил Ладенмер, неотрывно смотря вперед своими впалыми глаза.
Кертис уже сделал это, когда они выехали из особняка, но он согласно кивнул и сосредоточился:
— Нилла, он снова просил сказать тебе, что мы в пути. Осталось совсем немного.
— Хорошо, — отозвалась она. — Я думаю, что они еще не ушли.
— Но… они же возьмут с собой тебя и малыша Джека, ведь так?
— Я не знаю. Как я уже говорила, они весь день продержали нас в этой комнате.
Кертис с облегчением заметил, что связь с ее стороны была сильнее, чем вчера. Должно быть, ей удалось немного отдохнуть — достаточно, чтобы зарядиться. В течение дня они переговаривались только урывками, так как он не хотел ее снова утомить, и именно во время одного такого разговора она сказала ему, что за весь день они не видели никого из трех своих похитителей, ничего не ели и ничего не пили.
— Дай мне знать, когда они придут за вами, — попросил Кертис. — Мы будем на том пирсе ровно в час.
— Спасибо, Кертис. Большое тебе спасибо за то, что ты здесь, со мной.
— Мы уже скоро будем на месте, поэтому вам не о чем беспокоиться.
— Что она говорит? — спросил Ладенмер, прервав сосредоточенность Кертиса.
— Она говорит, что они еще не ушли.
— Да я и не сомневался, что они заставят нас ждать какое-то время на том проклятом пирсе. Но самое главное… деньги с нами, и это все благодаря Виктору. Он хотел пойти со мной и спрятаться на заднем сиденье, но я сказал ему, что если они его найдут — а они обязательно все осмотрят — там разверзнется ад. У меня будет достаточно проблем и из-за твоего присутствия.
— Как вы собираетесь это объяснить?
Ладенмер остановился на красный сигнал светофора. До этого он уже сказал Кертису, что они не будут включать фары и превышать скорость — привлекать внимание полиции, не было частью плана. К тому же, если их остановят, это нарушит временной график, который они составили сегодня днем.
— Я скажу, что ты мой водитель. Им может это не понравиться, но они не станут заострять на тебе много внимания.
Кертис понял, к чему он клонит.
— Вы имеете в виду, потому что я негр?
— Отчасти, — вздохнул он. — А еще потому, что ты — тощий парень, который не производит впечатления хоть какой-то угрозы. Прямо сейчас не требуй от меня осторожничать на каждом шагу, Кертис. Я не в том настроении.
— С этим не поспоришь, — ответил Кертис без гнева или негодования, потому что это была реальность его мира.
Светофор переключился, и Ладенмер поехал по туманным улицам, где ночью подкрашенные желтым светом уличных фонарей знаменитые старые дубы и плачущие ивы города принимали форму корявых драконов, притаившихся на обочине дороги.
В течение дня Ладенмер показал Кертису профессионально сделанную фотографию в серебряной рамке, где дети, улыбаясь, обнимали друг друга. Это были красивые дети. Кертис подумал, что Джек Младший очень похож на своего отца, но Нилла выглядела моложе, чем он предполагал. Он подумал, что, когда они разговаривали, она казалась старше десяти лет — значительно старше, чем он сам ощущал себя в этом возрасте — и он решил, что это потому, что ей, как и ее брату, был дарован не только богатый отец, но богатство образования. Он предположил, что она, вероятно, знала гораздо больше о мире, чем он, хотя через чтение он и пытался путешествовать, как мог.
