— Никто, — отвечал Райз Херат, — насколько мне ведомо.
— Неужели? Правда?
Райз кивнул.
— Увы мне. — Кедорпул вздохнул. — Это не стоит обсуждения. Забудем же на время, какие неподходящие обстоятельства свели нас вместе, и насладимся зрелищем.
— А как же юная Легил Бихаст? — спросил Райз.
— Не сомневаюсь, есть здравые аргументы в пользу игры как способа обучения. К тому же комната под нами — традиционное убежище череды заложниц Цитадели. Пусть закрывает дверь, уверенная в своей безопасности. По меньшей мере до полуденного звона.
Райз Херат подумал, отчасти невеликодушно, что предпочел бы компанию Легил Бихаст.
Кедорпул указал пальцем: — Вижу!
Сестра Эмрал Ланир изучала себя в высоком серебряном зеркале. Слегка размытая женщина, взирающая на обещанную великую красоту... Эмрал так хотелось поменяться с ней местами. Пусть будет удовлетворена эта молитва, и тогда никто не мог бы пронзить вуаль, ей не приходилось бы следить за собой каждый миг, дабы никто не прочитал мучительные истины даже за опущенными веками — ведь лицом она не выдает ничего.
Мир поддерживает свои иллюзии. Никому не дано видеть безгранично, за горизонт, сквозь густой лес и прочный камень гор или в глубине темной реки; потому там тоже таятся обещания, призывающие тянуться дальше, рождающие в воображении величественные пейзажи. Иллюзии создаются теми, кто смотрит, создаются то ли во имя здравого рассудка, то ли во имя надежд. Вот так могут видеть ее другие: Верховная Жрица на службе в алтаре, рядом вторая Верховная Жрица, обе — представительницы Матери Тьмы, чью вуаль темноты не пронзить никому — так пусть же видят, находя те иллюзии, которых им хочется.
Нет причин обманывать их ожидания. Но при всем этом ей хочется, чтобы образ вышел из зеркала, оставив пустое место, на которое скользнет Эмрал. Иллюзии держат мир, но она так устала поддерживать свою иллюзию.
За спиной суетились младшие жрицы; одних звуков хватало, чтобы испытывать раздражение. Они покинули постели и мужчин, там лежащих, едва разнеслись новости. Она воображала их преобразившимися: яркие шелка упали, обнажая темные блестящие перья. Рты трансформировались в клювы. Взволнованно выдохнутые слова — в тупое карканье. Пряный жар тел заполнил комнату, длинные когти лязгают, вороша белый помет возбуждения. Еще миг, и Эмрал Ланир отвернется от зеркала и увидит их, и улыбнется гибели иллюзий.
— Женщина! — прошипел кто-то.
— Азатеная! Говорят, они могут принять любую форму по желанию.
— Чепуха. Они связаны теми же законами, что любая из нас — можешь мечтать об избавлении от уродливой внешности, Вайгилла, но даже сила Азатенаев тебе не поможет.
Визгливый смех.
Эмрал смотрела в размытое отражение, гадая, что оно думает и что видит. Должен быть тайный диалог, сказала она себе, между мышлением и видением, но все его выводы скрыты. "Однако смотреть на себя в зеркальном мире значит видеть все истины. Скрыться негде. Зеркала, боюсь, могут быть приглашением к самоубийству".
— Сестра Эмрал.
Знакомый голос заставил нервно заворочаться что-то внутри нее. Но размытое отражение не выказало страха, и Эмрал на миг ощутила безрассудную зависть. Однако она сохранила бесстрастный взгляд, она не оглянулась. — Сестра Синтара, время?
Появление верховной жрицы Синтары можно было заметить чуть раньше, не зря так резко замолчали прочие жрицы. Такова была сила и власть молодой женщины, создания из полированного золота и капающей крови. Эмрал уже увидела ее, почти лишенную формы в зеркале. Ни особенно красива, ни внушительна. Эмрал подавила желание протянуть руку и стереть отражение, вымарав из реальности.
Не было нужды в двух верховных жрицах. Храм был древним, некогда посвященным богу реки. Но даже имя бога стерлось из любых хроник. Рисованные изображения сбиты со стен. Однако она знала, что Дорсан Рил названа в честь духа, некогда обитавшего в глубинах. На той древней заре, когда воздвигались первые камни Харкенаса, один жрец вел процессию, ритуал поклонения, и свершал необходимые жертвоприношения.
Культы Ян и Йедан — пережитки тех времен; Эмар видела в них немногим более чем пустые храмины, в коих аскеты изобретают правила самоистязаний в ошибочном убеждении, будто страдания и вера — одно.
Не ответив на простой вопрос Эмрал, Синтара принялась выгонять всех из комнаты. Затем снова обернулась к Эмрал. — Будешь пялиться на себя, пока не наступит Единая Тьма?
— Я рассматривала патину.
— Так пошли кандидаток ее отполировать. — Тон Синтары выдавал первые признаки скуки. — Нужно кое-что обсудить.
— Да, — ответила Эмрал, повернувшись наконец к Синтаре. — Похоже, теперь это главная наша задача. Обсуждать... кое-что.
— Грядут перемены, сестра. Нужно встать так, чтобы получить выгоду.
Эмрал изучала младшую женщину, черты полного лица, излишки краски на вытянутых соблазнительных глазах, идеальные очертания губ; думала о жестоком портрете работы Кедаспелы — хотя, кажется, лишь сама Эмрал видит эту жестокость, а запечатленная не раз выражала живописцу свое восхищение. Впрочем, Эмрал подозревала, что Синтара восхищалась не гением Кедаспелы, а красой изображенной на портрете женщины. — Нужно встать так, чтобы выжить, сестра Синтара. Искать преимуществ слишком рано.
— Не я виновата, что ты стара, сестра Эмрал. Мать Тьма выбрала тебя из жалости, полагаю, но это ей решать. Мы тут создаем религию, а ты не радуешься возможностям, но противостоишь каждому шагу.
— Сопротивление рождает истину, — отвечала Эмрал.
— Какую истину?
— Мы уже обсуждаем "кое-что", сестра Синтара?
— Азатеная явилась из Витра. Как раз сейчас она приближается, обласканная трясами.
Эмрал воздела брови: — Чтобы бросить вызов Матери? Я так не думаю.
— Знаешь, что Хунн Раал в Харкенасе?
— Я заметила его прошение об аудиенции.
— Не нужно было отказывать, — упрекнула Синтара. — К счастью, он нашел меня, мы побеседовали. Азатенаю нашел отряд хранителей Внешнего Предела, и хранители сопровождали женщину сюда — прежде чем вмешались монахи. Азатенаю представили самой Шекканто, она гостила в монастыре две ночи. Начинаешь понимать?
— Я не отвергаю Хунна Раала. Скорее не вижу нужды спешить. Он принес тебе эту новость? Как думаешь, ради каких резонов он столь поспешно нагружал тебе уши, сестра Синтара? Позволь, догадаюсь. Он хочет породить идею, будто Азатеная несет угрозу, и тем самым вырвать у Матери Тьмы приказ снова поднять Легион Урусандера.
Синтара скривилась. — Она вышла из Витра.
— Она Азатеная. Возможно, она действительно вышла из Витра, но она не от его сути. Давно ли Азатенаи несут нам угрозу? Если Хунн Раал преуспеет, как отреагирует знать на полноценное возрождение Легиона? Особенно сейчас, когда весь Харкенас говорит о священном браке?
— Священном браке? Уверяю тебя, сестра Эмрал, улицы толкуют лишь о Драконусе и о том, что он может сделать, если брак будет утвержден.
— Только, похоже, они продумали все лучше тебе, сестра. Драконус, верно — не его ли голову поднесут во ублажение знати? И долго ли продлится их удовольствие, если десятки низкорожденных командиров когорт Легиона затопчут грязью Великий Зал Цитадели? Изгнание Драконуса из королевской постели — слабое утешение, если благородная кровь будет разбавлена. Возвращение Легиона Урусандера подобно выхваченному, высоко занесенному над головами клинку. И ты готова плясать ради них?
Слушая эти слова, Синтара темнела лицом. Шепотки о ее юности в роли уличной плясуньи — губки на петушках старых пьяниц — никогда не утихали. Эмрал и ее агенты ничего не делали, чтобы их развеять. Разумеется. Но и сказочники Синтары не уставали очернять репутацию Эмрал. Да уж, всегда есть о чем поговорить.
— Можно подумать, — сказала, помедлив, Синтара, — что ты весьма сведуща в уличных слухах, сестра.
— Достаточно, чтобы понимать: ненависть к Драконусу произрастает из зависти...
— И его растущей власти!
Эмрал уставилась на Синтару: — Ты так же несведуща, как все? У него нет власти. Он ее любовник и ничего более. Консорт.
— Который удвоил число дом-клинков за три месяца.
Эмрал пожала плечами, отворачиваясь к зеркалу. — Я на его месте делала бы так же. Ненавидимый Легионом и чернью, он вызывает страх знати. Чтобы устранить угрозы, ей лучше всего было бы выйти за него, а не за Урусандера.
— Как хорошо, — фаркнула Синтара, — что Мать не ищет наших советов.
— Тут мы с тобой согласны.
— Но даже это изменится, сестра Эмрал. Что же тогда? Мы предстанем перед ней, рыча и плюясь?
— При удаче ты успеешь постареть и тем обрести больше мудрости.
— Вот как ты объясняешь морщины на своем лице? Непрерывно смотря в зеркало, ты должна уже отлично изучить все свои пороки.
— Но, сестра Синтара, — сказала Эмрал смутной фигуре, прячущейся за отражением, — не на себя я смотрю.
Кепло Дрим и ведун Реш скакали во главе каравана. За ними одиноко ехала на травяной лошади Т'рисс. Высохнув, стебли потеряли черноту — подобие зверя стало серо-бурым, поджарым, пучки травы казались мышцами и выступающими костями, словно кожа слезла. Провалы глаз заплели сетями пауки.
Кепло подавил желание еще раз оглянуться на Азатенаю и ее зловещего скакуна. Руки вспотели в кожаных перчатках. Впереди маячил край леса, проблески солнечного света; но на глазах его словно лежала тень. Он непроизвольно вздрогнул.
Ведун Реш рядом, против обыкновения, молчал.
Как и обещали, они доставили Т'рисс в монастырь Ян, въехали во двор, полный созванной с полей, собранной для приветствия Азатенаи братии. Многие в толпе вздрогнули от вида плетеной из травы лошади — или, скорее, от растущей силы гостьи, сказал себе качавшийся в незримых, но ощутимых потоках Кепло. От мрачности ее лица, тусклоты в глазах.
Мало было сказано слов на обратном пути в монастырь. Никто не знал, кого они привезли в общину; никто не знал, чем Азатеная угрожала матери Шекканто. Рожденная Витром — одно это пугает. Кепло сожалел, что хранительница Фарор Хенд оказалась неприветливой — он хотел бы расспросить ее о первых мгновениях встречи с Т'рисс, узнать подробности их пути сквозь Манящую Судьбу.
Политика подобна второй коже, мягкой как шелк, но колючей, если погладить в неправильном направлении. Кепло легко заводил как врагов, так и друзей, и с Фарор Хенд дело пошло плохо. Теперь она на другой стороне, и следует подумать, как бы подорвать ее репутацию. Однако тут нужен талант и тонкость, ведь она обручена с героем королевства. Всё складывается неудачно, но шпиону выпадает множество неприятных обязанностей. Ремесло его — не сплошные увеселения и удовольствия; даже соблазнительная маска, бывает, кажется уродливой.
Мысли вернулись к злосчастной встрече матери Шекканто и Т'рисс. Их без лишних промедлений впустили в палату, называемую Рекиллид, что на старом языке означает чрево. Свечи золотого воска были зажжены вдоль стен, омывая круглую комнату теплым желтоватым светом. Казалось, он взлетает к золоченому своду потолка. Большие плетеные ковры сочно— землистых тонов были толстыми, поглощая звуки шагов. Мать Шекканто ждала их, восседая на высоком, подобающем званию кресле.
Ведун Реш был справа от Азатенаи, Кепло Дрим — слева. Они подошли молча и встали в пяти шагах от подножия "трона".
Кепло сделал знак приветствия. — Мать, бандиты уничтожены. Как ни печально, должен сказать, что детей спасти не удалось.
Шекканто пренебрежительно махнула морщинистой рукой, слезящиеся глаза не отрывались от Т'рисс. Та, казалось, изучает ковер под ногами. — Ведун Реш, — сказала мать, превратив имя в команду.
Реш поклонился. — Мать, по докладу хранительницы, эта женщина вышла из Витра. Спутники назвали ее Т'рисс.
— Хранительница, значит, хорошо знает старый язык.
— Фарор Хенд из Дюравов, Мать.
— У нее мудрые и полные знаний родители, — кивнула Шекканто . Она сложила руки на коленях, и они повисли, чуть подрагивая; взор так и не оторвался от Т'рисс. Через миг она вздернула подбородок и спросила: — Ты будешь гостьей среди нас, Т'рисс?
Азатеная подняла глаза, но тут же стала блуждать взглядом по стенам. — Приятный свет, — произнесла она. — Я видела во дворе водоем, он показался мелким. Здесь засушливо, но так не подобает дому Матери.
Реш прерывисто вздохнул, однако нервное движение Шекканто заставило его замереть. Мать сказала: — Если не желаешь гостить у нас, Рожденная Витром, мы не станем задерживать. Ты хотела говорить с Матерью Тьмой? Мы обеспечим достойный эскорт.
— Ваша вера пуста, — ответила Т'рисс. — Но, полагаю, вы и сами знаете. Тут был некогда дух, в своем роде бог. Из ближайшей реки. Он тянулся сквозь землю, пульсировал в пробуренном вами колодце. Но сейчас даже водоем лишен жизни. Сковывая и направляя силу воды, вы связали духа, украли его жизнь. Свободный будет жить, пленник погибнет.
— Может показаться, — сказала Шекканто, и теперь ее трепет нельзя было не заметить, — что тебе недостает обычного такта Азатенаев.
— Такта? — Глаза ее всё блуждали по стенам палаты, скорее от скуки, нежели от беспокойства. — Мать, ты наверняка имеешь в виду насмешливую снисходительность. Азатенаев смешит многое, и мы не сомневаемся в своем превосходстве. Скажи, мы часто посещаем вас? Вряд ли, полагаю, однако нарастающая в королевстве Куральд Галайн сила — повод для озабоченности. — Она вынула ноги из травяных мокасин и зарылась пальцами в густой плюш ковра. — Подозреваю, кто-нибудь вскорости придет.
— Но не ты? — спросила Шекканто.
— Ты умираешь.
— Разумеется, я умираю!
— Никакой бог тебя не поддержит.
— Никакой бог не поддерживает никого из нас!
— Это шерсть. Это волосы животных. Вы держите животных ради волос, хотя некоторых убиваете — новорожденных и слишком старых. Мясо старых имеет запашок, а вот мясо детенышей очень сочное. Мать, бандиты перерезали глотки своим детям — они не хотят отдать вам никого. Многие монахи стары. Культ умирает.
Шекканто осунулась в кресле. — Уведите ее прочь.
— Я принимаю твое предложение, — тут же сказала Т'рисс. — Буду вашей гостьей на ночь и еще одну ночь. Затем мы отъедем в Харкенас. Я верю, что Мать Тьма совершила тяжелую ошибку в суждениях. — Она повернулась к выходу. — А сейчас я буду купаться в источнике.
— Ведун Реш, — сказала Шекканто, — сопроводи гостью к водоему. Лейтенант, а ты задержись.
Т'рисс, оставив необычные мокасины на ковре, пошла вслед Решу. Едва тяжелые завесы снова сомкнулись, Шекканто встала. — Они убивали собственных детей? В следующий раз делайте всё скрытно. Нападайте ночью. Вначале убивайте матерей. Твоя ошибка станет для нас зияющей раной.
— Мы потеряли в войнах целое поколение, — произнес Кепло, — и потерю не заместить за единый день, в одном лагере бездомных. Мать, они сражались с дикостью волков. В следующий раз мы уедем дальше и воспользуемся подсказанной тобою тактикой.
Шекканто стояла на возвышении, высокая и тощая — фигура с морщинистой кожей и выпирающими из-под одежд костями. В вырезе он мог видеть верхние ребра, ямки под ключицами казались слишком глубокими. "Разумеется, я умираю!" Признание вызвало у него шок. Мать хрупка не только из-за двух тысяч лет возраста. Говорят, среди Азатенаев есть великие целители. Кепло гадал, не обрушила ли встреча некие отчаянные надежды.
