Влад потерся носом о мой нос и прошептал:
— Что же ты наделала, пророчица?
Его дыхание обожгло щеку. Рука крепко стиснула мой подбородок, стараясь зафиксировать. Ненужное движение — я и так не могла оторваться от его лица, от горящих, почти ненавидящих меня глаз, от стиснутых обидой и сожалением губ.
Ответить бы, да только что?
— И что мне делать теперь с тобой?
Погуби.
Я всегда этого хотела. Подсознательно стремилась, шла — во снах, в тайных желаниях, в непреднамеренных поступках. И вот отказалась тут, у черты. С ним. Снова.
— Ты ведь не остановишь меня, Полина. — Прикосновения становятся едва ощутимыми, меня больше никто не держит, и я с шумом втягиваю в себя воздух, стараясь освободиться от яда. Тщетно. Яд внутри, в венах, в жиле. Яд постепенно лишает сил. — Почему ты не останавливаешь меня?
И только тогда я поняла — я уже шагнула. То был не полет — падение. Где-то там, внизу, после головокружительного ощущения свободы меня ждут острые камни разочарования. Так было всегда и так будет снова.
И лишь у самого дна в голове искрой вспыхнула одна-единственная мысль. Вспыхнула и погасла, погружая сознание в осуждающую, молчаливую темноту.
Эрик.
И посыпались, звеня, осколки образов, желание обратилось отвращением, я оттолкнула Влада и, как ошпаренная, вскочила с кровати.
Эрик.
Кто я? Что здесь делаю? Зачем пришла?..
Я — Полина, пророчица скади.
Ска-ди. Слово перекатывается на языке — колючее, ранит небо, и оно кровит.
Я жена вождя. Жена. Несвободна. Принадлежу.
Неважно. Все это неважно, потому что есть Эрик. Просто Эрик — без титулов, званий, власти.
Эрик.
Мужчина, которого я встретила ночью, в темной и тихой гостиной атли.
Эрик Стейнмод. Мой муж.
Руки сжались в бессильной злобе.
Сегодняшней ночи не затрешь. Сама виновата... сама...
И слеза градом по щекам. Ненавижу слезы!
— Эй, ты чего?
Кажется, я еще умею удивлять.
Влад тоже встал. Кровать скрипнула, отпуская его, словно недовольная женщина поутру. Андвари могли бы и позаботиться о кроватях в гостевых комнатах.
— Ты чего ревешь?
— Потому что ты... всегда... так...
От рыданий болели ребра. Живот. А всхлипы мешали говорить. Да и что тут говорить? Все и так понятно.
Похоже, понятно было только мне.
— Что всегда?
— Приходишь, рушишь все... всегда... А я... позволяю.
— Да ладно! Что такого я разрушил?
Не понимает? Серьезно?
Мой брак. Счастье. Мир.
Секунда — и я потеряла все.
— Полина?
— Я была счастлива, понятно! — выкрикнула, даже не задумываясь о том, что нас могут услышать. Что за стенкой, в соседней комнате спит какой-то андвари, и от моих криков он может проснуться. Узнать. Какая разница? Все равно не получится скрыть... Но рыдания отнимают силы, и кричать я больше не могу. Вздыхаю, глотая всхлип. — Я была счастлива, а теперь... Теперь — все.
— Была счастлива? Серьезно? — Иронию Владу скрыть не удалось, а может, он и не хотел.
— Представляешь? И без тебя бывает счастье. — Плююсь ядом. А что мне остается теперь, когда... — Я люблю Эрика.
— Тогда что это было, Поля? Сейчас?
— Не знаю. Какое это имеет значение? Теперь, когда моя жизнь разрушена? Надеюсь, ты доволен!
— Брось. Что такого произошло? Подумаешь, поцеловались. — Он шагнул ко мне, и я инстинктивно отступила, будто вновь вторгнувшись в мое личное пространство, Влад мог еще больше отравить меня. Куда уже больше? Он тоже остановился, как бы желая показать, что не станет ничего предпринимать. Давить. — Эрик не узнает. От меня — так точно... Я не желаю тебе зла. Думал, ты понимаешь. И если ты не повторишь ошибку, которую совершила тогда с Глебом...
— Это необязательно, — перебила я. Сердце гулко стучало в груди, сознание заволокло туманом — густым и безнадежным. — Эрик умеет читать мысли.
Молчание. Секунда, может, две... И глухой вопрос:
— Чего?!
Удивлен. Нет, ошеломлен, но пытается это скрыть. Только маски сегодня плохо держатся на лице, слетают, не желая садиться на привычное место. И за обычным спокойствием прячется настоящий испуг.
— Не только Альрик это умеет... умел, — на ходу исправилась я. — Я плохая актриса, Влад, и скрыть не смогу.
Он отступил и сел на кровать. На меня не смотрел, думал. Сосредоточенно, лихорадочно, и нерадужные мысли, сгущаясь, тенями окружали его.
Я всхлипнула последний раз. Глупая. Думала, избавилась, затолкала ненужное в прошлое. Только важное не затолкнешь.
Я люблю Эрика. Он изменил меня, научил снова доверять, как лежачего больного снова учат ходить. И я действительно стала другой.
Только кое-что Эрику выскрести так и не удалось... И кое-кого.
Кое-кто этот сидит сейчас на кровати и делает вид, что не рад. Ищет выход. Для меня ли? Если Эрик узнает, Владу тоже достанется. Эрик не станет разбираться, кто виноват.
Виновата я. Готова признать и... Что? Лишиться всего?
Предательские слезы выступили снова, и я отвернулась. Вот уж нет, слез не покажу! Закусила губу, стараясь болью отвлечься от обиды на саму себя. Обида сменилась злостью. О чем я думала? Нужно было сразу домой, как только охотник рассыпался пеплом. Ведь ясно было уже тогда: убийца не придет сегодня меня искать.
Теперь найдет точно. После того, как я лишусь защиты скади, ему не составит труда взять мой кен.
Прикосновение к плечу заставило вздрогнуть от неожиданности. Я сбросила руку, будто можно было заразиться еще больше. Словно ванильный кен может проникнуть сквозь одежду.
— Отстань!
— Поля...
— Уйди, говорю! Не хочу тебя видеть.
Влад резко развернул меня лицом к себе и ответил:
— Придется. — И добавил уже мягче: — Еще немного потерпи, а потом я уйду, ладно?
Я не ответила, и он, видимо, принял молчание за согласие.
— Никто ничего не разрушал, слышишь. Ты спишь. Это просто сон. И на самом деле ничего этого не было.
— Что? — Я нахмурилась. Вырываться сил не было, да и держал он крепко. Тело не слушалось совершенно, обмякло, налилось тяжестью. Даже держать глаза открытыми стало невероятно сложно.
— В тебе остался мой кен. Совсем немного, но хватит.
Взгляд у него тяжелый и требует подчинения. Сначала сопротивляюсь, пытаясь отстраниться, закрыться энергетическим щитом. Защититься.
Защитница из меня всегда была неважная.
— Утром ты проснешься и ничего не вспомнишь, слышишь, Полина, ничего! — его голос настойчив, и я киваю. — Повтори.
— Ничего... — вторю эхом.
— Хорошо. — Его вздох прячется у меня на ключице, когда он берет меня на руки. Я больше не понимаю ничего и не хочу понимать.
Это ведь сон. И я забуду его к утру.
Становится хорошо. Спокойно.
Голова моя лежит на подушке. Или это чье-то плечо? Плечо того, кто к утру растворится в тумане навек утраченных воспоминаний.
Так не все ли равно?
И последнее, что я ощущаю перед тем, как провалиться в беспамятство — отпечаток поцелуя на правом виске.
Глава 19. Алиса
Озеро волнуется. Вода потемнела, покрылась рябью, на берег наползают пенистые волны и лижут песок. Небо нависает тучами — темными и низкими. Они клубятся над головой и обещают скорый дождь.
Я люблю дождь.
Сижу на берегу, обняв колени, и смотрю вдаль.
Пытаюсь вспомнить сон. Он был яркий. Чувственный. Красивый сон, из тех, что хочется сохранить в памяти. Досадно, что не получилось.
— Знаешь, ты мне как дочь, — говорит Барт спокойно. Он сидит рядом, на песке, и волны омывают его обнаженные лодыжки. Ногти на ногах ровные, правильной формы. Его голос сбивает меня с мысли, остатки сна развеиваются туманом.
— Да, — киваю. — Ты говорил однажды.
— Как дочери, хочу дать тебе пару заветов. — Его ладонь — большая и теплая — прячет мою. Взгляд проникновенный, ласковый. Он близок, как и любой сольвейг, с ним рядом спокойно и хорошо, но почему-то мне все меньше нравится этот разговор. — Будь храброй. Поступай по совести. Береги близких.
Он вздыхает, вдруг порывисто обнимает меня за плечи и прижимает к груди. Я слышу, как бьется его сердце — быстро, как испуганная птица. Это настолько идет вразрез с его образом спокойного и уверенного вождя, что я невольно пугаюсь.
— Не бойся ступить во тьму.
— З...зачем ты...
— Пророчество сбудется, и ты знаешь это.
Он отворачивается, и смотрит на воду, темную, будто смола.
— Я... умру?
— Тебе решать, Полина.
— Я не хочу умирать!
— Не ты, так твои близкие. Готова на такой обмен? — Он снова поворачивается, и я вижу — не шутит. Действительно ждет ответа. На дне глубоких, карих глаз — просьба и надежда.
— Эрик меня спасет, — говорю упрямо. Ищу на его лице хоть тень поддержки. Не нахожу, но все равно цепляюсь за нерушимые истины. — Не даст меня в обиду.
— Он силен, твой воин. И печать на тебе испепелит любого, кто к тебе притронется. — Барт указывает на мой живот, и я вспоминаю: печать Арендрейта. Убережет ли она от убийцы? — Карающий огонь.
— Тогда чего бояться?
— Мне было видение этой ночью. Ты на ритуальном камне атли. И печати на жиле не было.
— Кто-то... снял ее? — ужасаюсь.
— Ее может снять лишь тот, кто ставил. — Он посмотрел на меня серьезно и добавил: — И тот, кто носит.
Порыв ветра рвет мои волосы, небо вдоль, до самого горизонта разрезает молния, а через секунду гремит так, что закладывает уши. На песок падают первые капли дождя.
— Что это за место? — вырывается у меня мимо воли.
Барт довольно улыбается, касается моего лба ладонью, и последнее, что остается у меня от этого сна — его прощальная фраза:
— Иногда ты задаешь правильные вопросы. Однажды ты узнаешь ответ на этот.
И этот сон, так же, как и тот, прошлый, тает, просыпается песком между пальцев. Ускользает. А я возвращаюсь в реальность.
— Просыпайся, соня!
Глаза открыть оказалось трудно. Тревожное сновидение навалилось на плечи грузом и никак не хотело отпускать.
— Слышишь, вставай.
Пальцы щекочут кожу за ухом — одно из самых чувствительных моих мест. И я, наконец, разлепляю веки.
Высокие потолки с лепниной. И свет бьет сквозь начищенные окна, стелется по полу, впитывается в покрывало, наползает на кровать. Дома. Как же приятно проснуться дома!
Остатки сна слетают мгновенно, губы растягиваются в блаженной улыбке.
— Я так соскучилась!
— Когда только успела? — пошутил Эрик и погладил меня по щеке.
— Ты меня забрал? Когда?
— С рассветом. Не захотел будить, ты такая милая, когда спишь.
— Больше никогда меня так не бросай, — отчитала я его и ни капли при этом не шутила.
— Ты же сама просила найти Мирослава, — прищурился он, и в глазах заплясали смешинки.
Доволен. Дрался и победил. От него даже сейчас пахнет битвой — карамельный, пьянящий аромат.
Но мне неинтересно, кого он там убил. Скольких. Я вскакиваю на ноги — у меня свой азарт.
— Где он?
— Внизу. Ждет, когда ты, наконец, проснешься.
Я метнулась было к выходу, но застыла у огромного — почти во весь рост — зеркала в резной оправе. Вид у меня был тот еще: смятая одежда, заспанное лицо, всколоченное гнездо волос на голове...
Эрик проводил меня насмешливым взглядом и со знанием дела кивнул:
— Пожалуй, сначала тебе нужно в душ.
Не согласиться с ним я просто не могла.
После душа полегчало. Воспоминания о кошмаре смыло теплой водой, сам кошмар развеялся и ничего плохого не предвещал.
Нет, я знала, что Барт не снится просто так. Знала и задвинула это знание куда подальше. До лучших времен. Возможно, вечером я подумаю над этим. А сейчас нужно помочь Мирославу.
В гостиной шумно и людно. Эрик, Даша, Тамара. Роб обнимает Лару за плечи. Ира притаилась в глубоком кресле у камина. Влад полусидит на подлокотнике рядом, и вместе они кажутся до жути милыми и гармоничными.
Даже Каролина здесь, по правую руку от Эрика, и мне невольно вспомнились слова Риты. Въедливые, злые. И сомнение червяком поселилось в груди.
Рита тут, рядом с Дашей, а по другую ее сторону — Игорь. И она держится за него, как за спасительную соломинку — крепко, будто боится, что если выпустит, он исчезнет.
Дарла, как всегда чересчур яркая и громкая, что-то быстро шепчет незнакомой мне брюнетке. Брюнетка не сводит с меня внимательных, серых глаз и морщит аккуратный смуглый носик. От взгляда ее — прямого и наглого — не по себе.
Стол накрыт: бутерброды и чай. Для тех, кому недостаточно просто поесть — спиртное. Коньяк в пузатых рюмках и вино в глубоких бокалах на тонких ножках. Теплая атмосфера общения. Как раньше. Как в атли до войны...
Мирослав был все тот же. Улыбался, сидя на диване в гостиной, и что-то отвечал Эрику. Увидев меня, поднялся на ноги, и разговоры как-то сами по себе стихли.
Тишина после гомона показалась оглушающей.
— Привет.
Не верилось, что я, наконец, вижу его. Гектор обещал, что не тронет, но разве можно верить Гектору?
— Я волновалась.
Слова липли к нёбу. Слов было недостаточно. Мало. Ничтожно мало. И когда Мир шагнул навстречу, раскрывая руки в приглашающем жесте, я наплевала на незнакомых людей, преодолела разделяющие нас ступени и утонула в крепких, терпких объятиях.
— Никогда так больше не делай! Не пропадай, слышишь.
— Не буду.
— Как ты... вообще? Ты все еще...
Кивнул.
— Влад сказал, ты можешь помочь.
Взгляд лукавый, как обычно. Щурится. И словно окатывает теплом. Давно я его не видела. Слишком давно, чтобы успеть забыть.
— Могу, — кивнула и снова прижалась щекой к его груди. Запах незнакомый — сладковатый, но не отталкивающий. Не его запах — чужой, но крепко привязавшийся к коже.
— Ценное умение накануне войны. — Голос этот мне незнаком, и я поворачиваю голову. Брюнетка все так же смотрит — с вызовом, не стесняясь. И представляется четко и кратко: — Алиса.
— Поля, это моя... подруга. — Мирослав смущен. И немного воодушевлен оттого, что она представилась мне.
— Полина, — просто отвечаю я.
Теперь и я могу рассматривать ее. Красивая. Правильные черты лица, чуть вздернутый, небольшой нос, острые скулы. Темные брови вразлет, волосы чуть длиннее плеч, темные и блестят. Глаза серые, почти стальные, будят в душе неприятные воспоминания.
Пыточная. Распятый на дыбе человек. Злобная, мстительная улыбка.
Но только лишь глаза — в остальном Алиса ничем не походит на Мишеля. Прямая. Решительная. Дерзкая. И, пожалуй, сильная.
— В войне? — До меня поздно доходит смысл сказанного ею.
— Она ничего не знает? — Алиса поворачивается к Эрику.
— Не успел рассказать, — отвечает он и встает. Смотрит на меня серьезно. — Если вкратце, то после смерти Альрика охотников больше некому сдерживать.
— Сдерживать... от чего?
Я все еще не понимала, как он погиб. Нет, мне не было его жаль, но все же Альрик — единственный, кто контролировал существующую систему. И теперь, когда его не стало, кто будет следить, чтобы все оставалось по-прежнему?
— От войны, верно? — ответила сама же на заданный вслух вопрос. — Охотники снова нападут?
