Ухабы, ямы и корни вытрясли из новоиспечённого демона всю его нежную иномирянскую душу, но дорога наконец, протиснувшись меж двух тесно сошедшихся скал, потянулась по дну глубокого распадка, и все вздохнули с облегчением. Перевал остался позади.
Повозки неспешно катились по той самой Драконьей пади, о которой Степан был уже достаточно наслышан, и где путникам предстояло провести стремительно приближающуюся ночь. Здесь уже было темно. Высоченные ели угрожающе тянули к проезжающим тяжёлые мохнатые ветви, в глубине леса кто-то зловеще подвывал. Холодный воздух забирался под рубашку, заставлял ёжиться и мечтать о костре.
Стёпку клонило в сон, но он крепился, с трудом сдерживая зевоту. Эту падь ведь не зря же называют Драконьей. Если её так называют, значит, здесь водятся драконы, значить они здесь живут, летают, охотятся и размножаются. Их здесь должно быть много. И может быть, ему повезёт увидеть хотя бы одного. Только лучше бы не вблизи, а издали, чтобы дракон не учуял. А то ещё пыхнет огнём — доказывай потом, что ты не бифштекс.
Мужики ехали свободно, без оглядки, говорили о чём-то обычном и неинтересном, Неусвистайло откровенно дремал, доверяя своим коням, и всё это заставляло Стёпку делать весьма неутешительные выводы о том, что драконы, скорее всего, давным-давно вымерли, иначе не были бы все сейчас столь беспечны и спокойны и уж, конечно, ни за что не решились бы останавливаться в этой пади на ночь.
...Повозки опять поставили в круг, коней распрягли, и Верес с Перечуем повели их в темноту, к недалёкому водопою. А Стёпку со Смаклой отрядили за сухостоем для костра. "Ночь долгая, — пояснил Брежень. — Несите зараз поболе, чтобы после впотьмах по лесу не блукать".
Неопытный в таких делах Стёпка принялся было собирать под ногами сухие сучья, но Смакла, презрительно фыркнув, прекратил это бессмысленное занятие, указав топором на упавшую сосну. Он ловко и быстро обрубил ветви, разрубил ствол пополам и, подхватив ту половину, что была полегче, поволок её к костру. Стёпка пыхтел следом, проклиная хитрого гоблина и свою несчастливую судьбу. У него ещё слегка ныло плечо, у него была ободрана спина и ушиблена голова, и он после всего этого должен был в одиночку тащить здоровенное бревно, поднять которое было под силу разве что троллю... Поваленное им дерево вдруг отчётливо встала у него перед глазами, он остановился и воззвал всеми фибрами своей души: "СТРАЖ!" Но никакого прилива сверхъестественных сил не ощутил. Попытавшись ещё раз, он плюнул и поволок чёртово бревно сам, без помощи магии. В общем-то, он не очень и надеялся, ясно же, что страж ему даден не для работы, а для защиты. Таскать с его помощью дрова — всё равно что княжеским мечом ямы копать.
Всё плохое когда-нибудь кончается. Но иногда оно кончается не сразу. Оказалось, что одного бревна мало. Смакла уже тюкал где-то в лесу топором, и Стёпка, повздыхав, подался к нему. И опять повторилась та же история. С той лишь разницей, что бревно на этот раз было раза в два тяжелее. Проклятый гоблин, гад чумазый!.. Злясь на Смаклу, Стёпка совершенно забыл, что тот младше его года на два и уже хотя бы потому имеет право тащить более лёгкую ношу.
Зато, когда Стёпка доволок бревно до костра, он удостоился похвалы от Бреженя и мог с полным правом считать, что этой ночью они все не замёрзнут благодаря в основном ему — измученному непосильным трудом демону.
Неусвистайло сунул ему в руки деревянную чашку, наполненную доверху крупными чёрно-фиолетовыми ягодами:
— Отведай-ка демоники. Как раз по тебе угощение.
Все засмеялись, но не обидно, а добродушно. Ягоды Стёпке понравились. Они были сладкие, без косточек и слегка пьянили. Он съел горсти две, у него зашумело в голове, и он передал чашку Смакле, хотя и продолжал на него сердится. Шум в голове быстро прошёл, но Стёпке всё равно казалось, что он здорово пьян, и поэтому он старался ничего не говорить, чтобы не сморозить ненароком какую-нибудь глупость.
Ночь сгустилась и обступила поляну непроглядной стеной. Небо заволокло тучами, и вверху клубилась та же тьма — ни звёзд, ни луны.
Неподалёку стрекотала какая-то беспокойная ночная птица. То и дело беззвучно проносились летучие мыши, почти не видимые в темноте. А драконов не наблюдалось. Никаких. Стёпке хотелось спросить, мол, где же они — драконы, но он стеснялся и не спрашивал. Боялся, что его примут за дурака и засмеют. И ещё он слегка опасался, что Верес расскажет всем о поваленной сосне и о том, как демон отшвырнул его "ровно щеня надоедного". О чудесной силе стража никто не должен знать. Чародей об этом не предупреждал, но Стёпка чувствовал: так надо. О том, что это чувство, возможно, ему внушает сам страж, он даже и подумать не мог. Просто сидел и с напряжением ждал, когда же Верес проговорится. К счастью, обошлось. Верес ни о чём не рассказал, не желая, верно, позориться. Или по какой другой причине. О гномлинах тоже никто не вспоминал, так что Стёпка сидел себе тихонько, жевал вкусное вяленое мясо с пресным хлебом, прихлёбывал душистую несладкую заваруху и заедал всё изюмом из раздавленного в схватке с Никарием туеска. Он выложил этот изюм вместе с прочими своими припасами на общий стол, потому что здесь никто не единоличничал, никто ни с кем не считался и всё было общее. Догайда нахваливал ему жареное сало, но Стёпка, которого мутило от одного запаха, отказался от такого угощения наотрез, сославшись на то, что демонам сало есть вредно, от него, мол, демонская сила слабнет. Никто в это не поверил, один только Верес поверил. Он завозился, закряхтел, вспоминая понятно что, и пробурчал что-то вроде: "демонам оно, конечно, без силов никуда".
Хорошо было вот так спокойно сидеть у костра после долгой и муторной дороги. Металось над поленьями жаркое пламя, звенели комары, шумел тихонько лес, и аппетитно причмокивал Смакла, доедая демонику. В одиночку, паразит, умял целую чашку, и голова у него после этого почему-то не закружилась. Не всегда, выходит, хорошо быть демоном.
Когда уже совсем почти надумали укладываться, из темноты к костру выехал на мохнатом коньке молодой улыбчивый гоблин в кольчуге и круглым щитом за спиной. К седлу была приторочена внушительная котомка с припасами и туго увязанная укладка со всякими необходимыми в дороге вещами. Стёпка углядел лук с натянутой тетивой, колчан, два прямых меча на поясе.
Верес обрадовано подхватил конька, гоблин подошёл к костру, поклонился с достоинством, поздоровался, скользнул взглядом по лицам сидящих, задержался на Стёпке, но не надолго, а так, как смотрят на незнакомого человека, который оказался в кругу хорошо знакомых тебе людей.
— Здрав будь и ты, Киржата! — ответил Перечуй. — Сидай до нас!
— Благодарствую, панове! — отозвался Киржата. — Я ненадолго. Передохну чуток и дале поспешу, не с руки до утра ждать. Авось не угроблюсь на перевале.
Лицо у него было широкое и приветливое, и весь он был крепкий и ладно скроенный, и при взгляде на него хотелось улыбаться, хотелось скакать на коне сквозь ночь и быть таким же сильным и уверенным в себе. И чтобы тоже — два меча на поясе, кольчуга и тугой лук у седла.
— Куды поспешаешь на ночь глядя? — спросил Брежень, подавая Киржате чашку с салом и ломоть хлеба.
— У Забытых хуторов батька Щугр ополчение собирает, а меня Пыжля-старшой отправил за верхнепутягинскими... — гоблин коротко взглянул на Стёпку и не договорил.
— Это наш отрок, — успокоил его Брежень. — Можешь при нём свободно говорить. Не разболтает, моё слово.
Верес согласно кивнул. Стёпке было лестно, что его успели зачислить в список доверенных людей и ничего от него не собираются скрывать, несмотря на то, что он был здесь всем чужой. Спать ему уже не хотелось. Он сидел рядом с пасечником, весь обратясь в слух, и старался не пропустить ни слова.
Сначала тролли расспрашивали Киржату об усть-лишайских новостях, потом вспомнили о недавней ссоре понизовских колдунов, о Медведьме, которая эту ссору вовремя на корню пресекла, похвалили за что-то Тратитая из Оптицы, затем разговор неизбежно свернул на войну. Говорили о сроках нападения орклов на граничные земли, о том, способны ли весские дружины противостоять на равных рыцарским полкам, стоит ли рассчитывать на помощь чародеев из Летописного замка, и о том, что пора, как в славные времена Клёновой рати, собирать по улусам всех умеющих держать оружие мужиков, будь то тролли, гоблины, беглые весские холопы или пришлые, но уже крепко прижившиеся и показавшие себя с самой лучшей стороны вурдалаки. Ещё говорили о каких-то жутких оркландских колдунах-оборотнях, но говорили вскользь, вполголоса, с оглядкой и явно опасаясь. "Ежели ты о нём спрашиваешь, значит — ты его вспоминаешь. А колдуны завсегда чуют, ежели о них кто вспомнил", — так, кажется, говорил Смакла.
Ещё много и охотно ругали весского царя за жадность до чужой земли, и своих продажных воевод за жадность до весских денег, особенно усть-лишайского воеводу Ширея и Стояна — воеводу Подолья-на-Логу. Вспомнили и о князе Крутомире, единственный сын которого Могута был, оказывается, славен победами над элль-фингами и года три назад водил свою сотню чуть ли не до летнего стойбища самого кагана Чебурзы. Стёпка едва удержался, чтобы не встрять с рассказом о своём видении на дозорной башне.
О весичах вообще говорили не слишком доброжелательно, но о дружинах весских отзывались с уважением и понятно было, что все крепко надеются на их помощь.
Узнал Стёпка, что Великовесского царя зовут Лихояром, а отец его был Яр Старшой по прозвищу Неуёма... А до Усть-Лишая целая седьмица пути и ещё одна ночь, а до Ясеньграда — две с половиной, ежели иметь с собой заводного коня. Самая большая крепость орклов называется Скиссурсет, а та, что поменьше, но стоит поближе — Горгулен. В Оркланде никто из присутствующих не бывал и все дружно надеялись не бывать там и впредь. Брежень зато дважды ходил с купцами в Кряжгород, и Верес тоже не единожды любовался золочёными шатровыми крышами стольного весского града... А вурдалаков весичи не жалуют, потому как те издавна в союзе с Таёжным улусом... А тролли в Великую Весь ни ногой, потому как "чаво мы там не видали, коли наших в тех краях ни одного нет и отродясь не бывало". "И без чародеев нам, мужики, хоть ты напоперёк тресни, не сдюжить ни в жисть. Но ежели тролли с верховьев Лишаихи подоспеют, то это будет знатно, дядько Неусвистайло не даст сбрехать, у него там братовья сводные хозяйство держат".
Стёпка сидел растопырив уши, и жадно впитывал в себя всё, что мог и не мог уразуметь.
И тут к нему подсел Смакла. Он бесцеремонно пихнул Стёпку в больное плечо и уставился почти в упор. Сейчас он ничем не напоминал того забитого перепуганного младшего слугу, который прятался под столом от вызванных демонов и нижайше молил о пощаде.
— Чего тебе? — спросил Стёпка недовольно, ему не хотелось отвлекаться от интересного разговора: речь как раз зашла о визите светлейшего князя Бармилы в Летописный замок.
— Чуешь, Стеслав, — голос у гоблина был хриплый и неуютно чужой. — Чуешь, чего скажу.
— Чую, чую, говори, — отозвался Стёпка, не отрывая взгляда от беседующих мужиков. Бармила-то, оказывается, царём прислан к отцу-заклинателю, чтобы уговорить того принять в замок весский гарнизон для надёжной обороны от орклов...
Смакла опять пихнул его в плечо:
— Чуешь ты, нет?
— Ну чего тебе?!
— Весичи об тебе давеча справлялись, пасечника пытали, куда ты убёг?
— Я знаю, — отмахнулся Стёпка. — Ну и что?
— Выбрось свой оберег.
— Чево-о?
— Оберег свой, говорю, выбрось!
— Чего ради?
— Оркландский он, вот чево! Я сам слышал, как десятник троллю баял, мол, отрок нездешний с оркландским колдовским оберегом в Усть-Лишай пробирается, дорогу рыцарям в Великую Весь хотит открыть.
— Ничего я не хочу открывать, — Стёпка наконец повернулся к гоблину. — И оберег вовсе никакой и не оркландский. И я его не выброшу, понял!
— Оркландский, — упрямо повторил Смакла. — Я чую. Он нам беду накличет.
— Он, если хочешь знать, нас от Варвария спас, и от демона того огненного, и... и от колдуна оркландского, который тебя призракам хотел скормить. И ещё он меня сегодня от гномлинов в лесу спас. Если бы не он, знаешь, где бы мы сейчас с тобой были?
— И всё одно — вернее его в болоте притопить, помяни моё слово. От оркландского колдовства никому ещё добра не прибывало. Присосётся он к тебе, ровно пиява, зачарует, а потом ты и сам к орклам перекинешься.
— Да с чего ты взял, что он оркландский? — не выдержал Стёпка. — Весичам поверил, а мне не веришь, да? Это же Полыня их послал меня выслеживать, а ты и уши развесил!
— Откудова ты тогда его добыл? — Смакла смотрел недоверчиво и с опаской. — Кады ты с энтим, конопатым на меня сверзился, я у тебя оберега-то не видал, а потом он вдруг откель ни возьмись на шее твоей да и повисни.
— Мне его, если хочешь знать, сам отец-заклинатель дал, — решил слегка приврать Стёпка.
— Вона чё, — недоверчиво протянул Смакла. — Врёшь поди. Каковский он из себя, отец-заклинатель?
— Мохнатый весь, кривоногий и с такенными вот клыками, — сказал Стёпка.
— Брешешь, — убеждённо повторил Смакла. — Не таковский он. И клыков у него нет, и ноги у него не кривые, они у него завсегда под одёжой.
— Зато у тебя мозги набекрень, — тяжело вздохнул Стёпка. — Шуток не понимаешь, оберега боишься.
— Знамо, боюся.
— А я не боюся! Я без него в лесу остаться боюся, когда вокруг все меня сцапать хотят, понял! И отвяжись от меня, Смакла, добром, а не то я уже рассерживаться начал. Щас как дам разок по шее, сразу про все обереги напрочь забудешь!
— Во! Уже присосался, — набычился Смакла, отодвигаясь.
— Сам ты присосался! — не выдержал Стёпка. — Наслушался какой-то ерунды, а своими мозгами пошевелить не судьба?.. Ещё и ягоды все сожрал, хоть бы одну оставил!
— Да демоники энтой здеся сколь хошь! — широко повёл рукой гоблин. — Хошь собирай, хошь с куста хрумчи.
— Вот сам бы и хрумчал с куста! А я её, если хочешь знать, первый раз в жизни попробовал. А ты... Хошь — не хошь, зудишь как вошь! Молчи лучше, надоел!
Смакла послушно закрыл рот, отодвинулся от Стёпки ещё дальше и сердито уставился в костёр. Вот ведь не было печали! Всё ему не так, всем он недоволен. Наверное, даже в самом увлекательном приключении обязательно должна присутствовать такая вот нечёсанная щекастая неприятность, годная только на то, чтобы портить настроение нормальным людям. И, главное, никуда от этого вредного гоблина не денешься, придётся терпеть его до самого конца, до самого Ванькиного спасения. Стёпка вздохнул и коснулся стража. Тот легонько ткнулся в ладонь, словно успокаивая: здесь я, здесь и никто меня у тебя не отберёт, не для того я тебе подарен. Не чувствовалось в нём ни оркландского зла (знать бы ещё, как оно пахнет), ни недоброго колдовства, ни вообще какой бы то ни было скрытой угрозы. Полезная, в общем, вещь, без которой по этому суровому миру путешествовать неуютно и даже опасно... Ага! Ага! Стёпка так и замер. Он, кажется, догадался, почему и зачем весичи охотятся за ним и для чего они объявили его оркландским шпионом. Да они просто-напросто хотят отобрать у него могущественный оберег. Может быть, кто-то из них, ну, скажем, колдун-оберегатель Полыня, задумал стать самым-самым... И для этого ему позарез надобен вот такой вот страж. У чародеев его поди-ка отбери, а у беззащитного отрока — запросто. Вот и отправил дружинников охотиться за Стёпкой. Одно только непонятно — как мог хозяин Оглока так легко отдать незнакомому мальчишке из другого измерения столь ценную вещицу? Но ведь отдал же, отдал!
