Свинцом и фосфором: Страж империи

— Вы это серьезно, сэр? — спросил Аристарх.

— Да, абсолютно. Все настолько серьезно, что я рискнул проверить свою теорию на себе. Четыре дня назад я сам принял дозу допинга, выждал три дня, чтобы его действие закончилось, а затем пошел на стометровку. Мои результаты — два забега без напряга за четыре и пять и два на пределе возможностей за четыре и три. Это мои обычные показатели, но раньше я выдавал их только при первой попытке, каждая последующая ухудшала результат на десятую. Иными словами, я не стал бегать быстрее, возможно, моя нынешняя скорость — это вообще потолок даже для таких, как я. Но зато стал выносливее. Сегодня утром, гоняя по болотам, не вы отстали от меня сильнее, чем обычно: это я смог дольше поддерживать высокую скорость. Моя гипотеза верна и проверена. — Я подошел к столику у кафедры и щелкнул замками, явив курсантам пятьдесят уложенных в специальные гнезда ампул: — вот этот препарат. Не стану рассказывать, каким хитрым образом мне удалось добыть секретный экспериментальный спецдопинг — важно, что он есть. Прямо сейчас я предлагаю всем желающим проверить мое открытие на себе. Если я прав — вы повысите свои шансы стать живыми героями, а не получить это звание посмертно. Если не прав и в моих вычисления где-то есть ошибка... Ну, вроде бы препарат безвреден при однократном применении. Вопросы?

Курсанты начали переглядываться, затем Ковалевски спросил:

— Полагаю, в нашем случае мы можем закрыть глаза на нравственные аспекты применения препаратов, которые считаются аморальными?

Я едва не засмеялся в ответ:

— Просто между прочим — я вас тут не на спортивный чемпионат готовлю. Вот когда ты пойдешь состязаться с обычными людьми в спортивных дисциплинах — это будет нечестно, неспортивно и аморально. А в С.И.О. нет никаких аморальных или запрещенных приемов, твоя задача — защитить своих сограждан, свою страну, свой дом, семью от потусторонней мерзости и при этом выжить, чтобы повторять это снова и снова. Все так просто.

Тут поднялась Арлин:

— Пожалуй, я рискну.

Следом за ней поднялись еще несколько человек, а потом и еще.

Я заранее заготовил список курсантов с уже вычеркнутым Добровским. Зачитываю инструкцию использования, Арлин подходит ко мне, получает ампулу, ломает носик и выпивает содержимое. Я вычеркиваю ее из списка — просто для того, чтобы исключить любую возможность получить две дозы.

— Следующий.

Первыми приняли допинг семнадцать человек.

— Все? Больше желающих нет? — спросил я.

— Допинг — штука такая, — ухмыльнулся Гидеон. — Добровольцам честь и хвала, а мы решили подождать более полных испытаний... Уж не взыщите за цинизм.

Я усмехнулся.

— Боюсь, ты забыл главный принцип подразделений аркадианских эстэошников. Победа одна на всех и смерть тоже одна на всех. Заставить вас экспериментировать на себе я не могу, но сегодня чемоданчик вместе с неиспользованными ампулами уедет назад и больше не вернется. В принципе, ничего страшного, это не единственный допинг на свете, но не факт, что именно так подействует любой допинг, как не факт, что любое обезболивающее усваивается 'эффектом Добровского'.

И тогда начали подниматься со своих мест остальные.

В итоге, от допинга отказался только Леонид Бакарски.

— Я и так лучший, — сказал он, — допинг мне не нужен, хватит и моих пота и крови, как вы любите говорить. А если в итоге меня обойдут при помощи допинга... ну, буду выкладываться еще сильнее, у меня появится более сильная мотивация остаться лучшим. А если все-таки не смогу — ну и ладно. Пусть кто-то другой будет лучше, и неважно, каким способом.

Затем курсанты были проинструктированы хранить произошедшее в тайне, просто на всякий случай, получили три дня свободы от физы и ушли в тир, а я запер чемоданчик в своем сейфе. Все-таки, не надо лишним людям знать о моем открытии до поры до времени.

* * *

Утром у меня зазвонил телефон, когда я еще дремал.

Поднимаю трубку.

— Алло?

— Здравствуйте, — сказал тихий, вежливый и вкрадчивый голос, — я говорю с Александером Терновским?

И что-то подсказало мне: это не к добру. Не скажет этот вкрадчивый голос ничего хорошего.

— Да, слушаю.

— Простите, что беспокою... Но это не совсем хорошая тема для телефонного разговора. Вы, случайно, ничего в последнее время не теряли?

— На что это вы намекаете?

— Э-э... Да ни на что. Если не теряли — ну или может, потеряли что-то дорогое, но еще сами не знаете об этом — я перезвоню через некоторое время. Не люблю, знаете ли, быть тем, кто приносит плохие новости, потому подожду, пока вы сами узнаете... Ну, если что-нибудь случится.

Так-так-так... Я догадываюсь, на что он намекает.

— А вы, значит, нашли мою пропажу, да?

— Нет, не нашел. Я, можно сказать, выполняю роль сыщика-консультанта. Если вы что-то потеряли — может быть, я помогу найти... Или подскажу. В общем, это не телефонный разговор. Деликатный очень. Деликатней, чем вы думаете.

— Ладно. И где нам поговорить без телефона?

— Я сижу в кафе напротив и наискосок от ворот вашей части. Зеленая такая вывеска. Сижу у окна с кофе и газеткой, и еще часик буду тут. Но если не выходит — ничего страшного, некоторые проблемы, скажем так, терпят. Не срочные.

Вот же гад, туману напустил... Но если Роксана похищена и он что-то знает, или даже сообщник... Он не может сказать это прямым текстом.

Я оделся, вместо рубашки надел легкий бронежилет, вынул из кобуры пистолет и сунул за пояс за спиной под китель. Затем набрал номер Новака.

— Алло, это Терновский. Есть новости?

— Боюсь, что пока нет, — был мне ответ. — Ну, по крайней мере мы только знаем, что госпожа Роксана не покинула Светлоград и в моргах нет неопознанных тел...

— Хоть что-то.

Если этот тип и правда похититель — ну, дело, стало быть, не в выкупе, иначе звонили бы ее отцу.

...Но эти сволочи явно плохо понимают, с кем связались!

Я вышел с базы и взглянул наискосок налево и направо. Вон и зеленая вывеска. По сторонам вроде никого, утро буднего дня, людей мало. Прохожу мимо кафе — внутри всего один человек с чашкой и газетой. Засады не видать.

Я толкнул дверь и вошел внутрь. Тихо и пусто, только девица за прилавком да человек у окна. Подошел к столику и взглянул на него.

— Простите, это вы мне звонили?

Он поднял на меня взгляд:

— Да, я.

Я плюхнулся на стул напротив него.

— Итак?

Он повернулся к девице за прилавком и приподнял руку:

— Мне еще кофе, пожалуйста, и моему знакомому...

— Мне баночный лимонад, пожалуйста.

Если она его сообщница — не сможет ничего подмешать.

Еще я подумал, что если девица будет совершенно невозмутима — то точно сообщница, но она меня узнала, вся буквально засияла и мне стоило некоторых трудов ее урезонить, объяснив, что я немного занят и у меня важный разговор. Впрочем, все же довольно понятлива, или подействовало обещание попозже дать автограф.

Как только мы с этим странным человеком остались одни, я раскупорил банку и взглянул ему в глаза:

— Итак?

Он сложил газету.

— Полагаю, нас теперь никто не подслушивает. В общем, я знаю, куда подевалась Роксана Корванская, почему это случилось и как сделать, чтобы ее вернуть.

Все это было сказано очень спокойным голосом без тени пафоса, агрессии или интонаций типа '...и теперь ты будешь делать все, что мы скажем'. Впрочем, кому как не мне знать, что порой скрывается за внешне нормальным фасадом.

Сам из себя он — обычный, ничем не примечательный худой тип в дешевом пиджаке, с худым умным лицом и высоким лбом. Сошел бы за школьного учителя или скромного бухгалтера, с его-то негромким голосом и грустными глазами.

— Вот как? Я весь внимание.

— С вами хотят поговорить.

Я ухмыльнулся:

— Плохая идея. Стоило бы понимать, что люди, прошедшие пять кругов ада в спецучебке СТО — не те, кто склонен поддаваться давлению. Просто потому, что остальные не доживают до выпуска.

Он удивленно приподнял брови — причем почти естественно:

— Давление? Я похож на человека, способного оказывать давление?

— Вы — нет. Тот, кто вас послал — вероятно, да.

'Учитель' покачал головой.

— Я, вообще-то, сказал 'поговорить', а не 'провести переговоры'. Это очень разные понятия, по крайней мере в сиберийском языке.

Я снова ухмыльнулся:

— Называйте как хотите, но разговор с удержанием заложника — не разговор. И — нет, я не поддаюсь на давление и не договариваюсь с врагами. Что-нибудь скажете перед тем, как я сломаю вам несколько костей, отволоку в подвал моей части, вызову СБ Дома Корванских и до их прихода отделю от вашего тела достаточно кусочков мяса, чтобы вы согласились рассказать абсолютно все?

Он вздохнул:

— Очень предсказуемый ход мысли. Именно поэтому я не знаю, ни кто похитил госпожу Корванскую, ни где ее держат. Я — просто винтик, и моя единственная задача — сделать так, чтобы разговор состоялся. Конечно, в случае с удержанием заложника разговор — да, я под словом 'разговор' понимаю именно разговор как процесс добровольного обмена информацией — нетипичный поворот, но... все обстоит так, как я сказал. Вам позвонят, вы поговорите с собеседником, или просто выслушаете его рассказ. Возможно, зададите вопросы — я уверен, у вас они появятся. После того, как разговор подойдет к своему логичному завершению, госпожу Корванскую отпустят.

Я хмыкнул.

— Погодите. Этот самый собеседник, имея мой телефон, мог бы просто позвонить мне, вместо того чтобы похищать Роксану. Вы понимаете вообще, насколько бредово звучит ваша версия?

Он покачал головой:

— Напротив, все очень логично. Вы в некотором смысле все же правы, если ну очень точно следовать определениям. Да, заложницу похитили, чтобы оказать давление, и я только что сообразил, что да, как ни странно, прямо сейчас я оказываю на вас давление. Видите ли, ваш потенциальный собеседник не мог просто так взять и позвонить вам. Вы бы не стали с ним говорить добровольно, вот в чем беда.

Я принялся мысленно перебирать варианты — и быстро сдался.

— Признаться, я ума не приложу, кого же я так сильно ненавижу, что отказался бы с ним говорить. Кто это?

'Учитель' грустно улыбнулся:

— Он сам вам скажет. Но вообще-то, господин Терновский, вы в душе знаете ответ на этот вопрос. Подумайте, с кем вы никогда в жизни не говорили и даже не стали бы говорить — и поймете. Собственно, засим моя роль выполнена. Сейчас я выйду отсюда и дам знать, что вы готовы поговорить. Не сразу, а когда удостоверюсь, что за мной никто не идет. Если же вы утащите меня к себе в подвал... Увы, я не смогу сообщить ничего, что поможет отыскать Роксану... но этого и не требуется. Сама найдется. Правда, тогда вам вряд ли будет приятно встретиться с ней... Вернее, уже не совсем с ней.

И тогда я все понял.

— Культист, — выдохнул я.

Он достал из кармана купюру и положил ее под чашку.

— Не думаю, что это слово корректно по отношению ко мне. Обычно под ним подразумевают последователя религиозного культа — но я никому не поклоняюсь, не возношу молитв, не приношу жертв. Я на сто процентов неверующий человек. Но если под этим словом подразумевать запрещенное политическое течение, скажем так — тогда да, я культист. И маленькая просьба. У вас есть несколько минут перед звонком — пожалуйста, потратьте их на медитацию или тому подобную практику. Очистьте свой разум от гнева и прочих эмоций. Тот, кто хочет с вами поговорить, не желает быть вашим врагом. Равно как и чьим-либо еще. Он не виноват, что все считают его таковым, и старается это исправить. Всего доброго.

И он пошел на выход, не оглядываясь.

Итак, со мной хочет поговорить глава некоего культа, назовем его так с теми или иными оговорками... С учетом того, что пока что ни одна спецслужба мира не может похвастать диалогом с культистом высокого ранга — этих типчиков, надо отдать им должное, взять живыми практически невозможно, а те, которые оказываются перед лицом неизбежного пленения, предпочитают убивать себя — мне выпадает весьма уникальная возможность... Разумеется, при условии, что это действительно кто-то из 'Детей Нагаша' и тому подобных организаций, а не подставное лицо. С другой стороны, похищение дворянки — это тяжелейшая статья, и ради шутки на такое точно никто не пойдет. Кто еще остается? Операция по моей дискредитации либо другая каверзная интрига, проведенная на высочайшем уровне кем-то очень влиятельным.

Признаться, тут я немного в растерянности — но пусть меня не учили, что делать в таких случаях, зато я знаю, кого учили. У меня остается еще немного времени...

Я вынул телефон и набрал номер того самого агента, с которым сотрудничал по делу Добровского.

— Алло, это Терновский!

— Слушаю вас, — раздался в трубке знакомый голос. — Случилось что?

— Поставьте на прослушку телефон, с которого я вам звоню! Срочно, у вас считанные минуты, если не секунды!

На той стороны послышалось сдавленное поминание Чужака:

— Есть проблема, это не делается по щелчку пальцев, к тому же на служебный телефон государственного служащего...

— Линкор вам в бухту! Вас об этом просит сам госслужащий! Материтесь, угрожайте поиметь в глотку или убить любимую собаку, но заставьте кого надо записать разговор! Отследите, кто и откуда звонит! Это вопрос госбезопасности! До звонка остаются секунды, может, пара минут! Я затяну как смогу! Не теряйте времени!

Я отключился и сделал глубокий вдох-выдох. Так, я должен быть совершенно спокоен. Маловероятно, что они отпустят Роксану живой: риск, что отпущенный заложник даст зацепку, слишком велик, а статья о похищении дворянки — сущий пустяк для того, кого и так не будут брать живым. А раз так — то эти зацепки должен найти я, чтобы найти ублюдков и расквитаться. И сейчас мне нужны все возможные ресурсы моего разума, все мои внимательность и проницательность, все критическое мышление без остатка. Впервые я сталкиваюсь с противником не лицом к лицу — и потому должен очень постараться, чтобы личная встреча состоялась впоследствии.

Прошло две минуты, которые я провел в созерцании пустынной улицы, потягивая лимонад из банки, а затем лежащий на столике телефон зазвонил.

— Алло?

— Я говорю с Александером Терновским? — послышался в трубке негромкий неторопливый голос.

— Именно так. Вы, полагаю, своего имени не назовете?

— У меня нет имени... собственного, по крайней мере. Может, ранее оно было — но теперь я им не обладаю. А то, под которым известен людям, я действительно не назову... из соображений собственной безопасности.

Я удержался от смеха, но не от усмешки: этот клоун действительно думает, что я поверю в такую небылицу? Провокатор, никаких сомнений.

— Вы серьезно?

Моего собеседника это внезапно слегка смутило.

— Мне казалось, я не сказал ничего несерьезного... Или дело в голосе?

— Дело в содержании сказанного. Вы сейчас пытаетесь убедить меня, что вы... эфириал?

— Я им был... пока не обрел физическое тело.

Я сдержанно засмеялся.