Зверь лютый Книга 27. Чума

— Жениться надумал.

Софрон, несколько уже "принявший на грудь", не нашёлся что ответить, кроме умно-стандартного:

— Эт хорошо. Жизнь семейная господом благословляемая, "и станут муж и жена одно". Совет вам, да любовь, да детишек поболее. Невеста-то хороша?

— Хороша. Сто тыщ пудов жита возьмёшь?

Софрон аж подавился. Посмотрел с испугом на тоже выпившего "жениха", вспомнил его... репутацию. Но, будучи купцом-профессионалом, ответил автоматом:

— И почём же?

— Да как у всех — две векшицы. Вывоз твой.

— А брать где?

— А у Погорелого леса.

"Погорелый лес" — урочище по левому берегу Прони ниже Пронска вёрст за полста. Эта речка, Проня, течёт к Пронску с запада, после городка поворачивает к югу, делает петлю и, повернув на север, устремляется к Оке. В этой петле и есть "Погорелый лес".

Софрон решил, что Скородум над ним потешается:

— Опять шутки шутишь, боярин? Там же нет ничего. Даже лес — и тот погорелый.

— Ага. Нет. Будет. За невестой дают приданое. Тыщу десятин тамошней земли.

Фуфло. Обман. Шутник шутки шутит. Глупые. За русской невестой в эту эпоху не дают земель. Обычно...

* * *

Предыстория такова: в 1146 г. князь Андрей, ещё не Боголюбский, со старшим братом Ростиславом (Торцом) выбили из Рязани тогдашнего князя Ростислава, папу Глеба (Калауза). Битый князь бежал в степь к половцам. Потом вернулся и выгнал суздальцев из города. Не угомонился и через несколько лет был снова бит. В 1153 году Юрий Долгорукий поставил Андрея в Рязань князем.

Это уже не набег, предполагалось укоренение. Боголюбский, пользуясь правом князя, давал боярство и вотчины пришедшим с ним людям. Но через год Калауз с папочкой снова привели половцев к Рязани. Так, что Андрей "бежал из города в одном сапоге".

Возникла м-м-м... коллизия. На "Святой Руси" в эту эпоху — из важнейших.

Князья — русские. А бояре — разные. Есть княжеские. Типа: Гордята, боярин князя Как-его-там-славича. Есть местные. Типа: Ушата, боярин мухозасиженский. Князья с удела на удел переходят, а местные бояре, в отличие от дружины, остаются. Князь княжеством правит. Но не владеет.

Сейчас ситуация меняется — "феодальная раздробленность". "Святая Русь" кусками, по-разному, становится набором аллодов — наследственных владений "ветвей рода Рюрика" Но и в этих "ветвистых кусках" князья продолжают "со стола на стол перескакивать".

Калауз не мог забрать вотчины у бояр Боголюбского.

Нет, мог, конечно. По основаниям: измена, воровство. Конкретно по именам, с доказательствами. Мог "восстановить справедливость" там, где прежний хозяин владения требует возврата. Но просто сказать: Боголюбский дал шапку и землю — пшёл вон — нельзя. Все местные бояре, предки которых разными князьями в разное время произведены в это сословие, взволнуются. Их же и самих можно также. Если князь не будет соблюдать преемственность, подтверждать решения своих предшественников в этой части, то... то не лучше ли Боголюбского назад звать? Он, конечно, головы рубит. Но — за дело. А не чохом по происхождению.

Поставленных Боголюбским бояр со службы выперли, но вотчины оставили. Семейства эти беднели без "княжьей милости" и "служебного приварка", но оставались на земле.

В год пока Боголюбский был Рязанским князем, один из его слуг получил шапку и землю и женился на местной. Прошло 13 лет, выросла дочка. Надо замуж выдавать, а приданого — "только с чем в баню сходить".

Жили они это время в усадьбе возле Оки. И хранили грамоту князя Андрея "о даровании боярской чести" и наделении землёй. Вот этой тысячей десятин у "Погорелого леса" на Проне.

Уходя от Рязани после "восстановления законной власти", половцы, по обычаю своему, ухватили "что под руку попало". Например, две деревушки в этом урочище. Больше там насельников не было, земля лежала пустая. "Маломочный" владетель заселить её не мог.

Глава 541

Вотчины, как и лены в Европе, не делятся — экономическая основа феодального ополчения. Получить в приданое кусок вотчины боярышня не может, только шмотками. Но есть подробность: пятая часть феодальных семей в эту эпоху на Руси и в Европе не имеет наследников мужского пола.

Баба дружину в бой не поведёт, поэтому и быть владетелем не может. А кто может? Для Европы это одна из причин постоянных междоусобиц. Про конфликт Льва и Медведя в Саксонии — я уже... Оба — наследники Билунгов по женской линии.

В "Святой Руси" проблема решается мирно. Разными путями.

Вотчина есть собственность не одного человека, а рода. Глава помер? — Новым главой станет его брат. Или сын. Или племянник. "Лествица". Много мужчин, кровных родственников, живущих в общем хозяйстве, одним домом, должны помереть, прежде чем хозяйство останется "женским". Т.е. безхозным.

Такое случается и законодательством предусмотрено. В "Уставной грамоте" Ростика указано, что князь не имеет права забрать такую "задницу" (наследство), а обязан выдать девок-сирот замуж. Это отличие боярышень, девки-сироты в других сословиях "задницу" не наследуют, имущество отходит владетелю.

Князь награждает, таким образом, своего человека не только шапкой и землёй, но и женой. Название рода меняется, но моб.возможности не снижаются, новым владетелем и "ком.взвода" становится зять.

В 12 в. зятья включаются (минимум дважды) в общий порядок общерусского княжеского наследования, обгоняя, по воле Великого Князя, даже и родных его братьев.

Вариант "зять-наследник" и проворачивает Скородум. Невеста — единственный ребёнок в обезлюдевшей семье с нищей вотчиной. Часть владения получает сразу в качестве приданого. Остальное — по смерти тестя.

* * *

Скородум всё это изложил Софрону. Оглядел горделиво:

— Во какую я хитрость удумал!

Пивком горло промочил. Отфыркнулся.

А Софрон молчит. Думу думает.

— Ага. Ну. А князь как?

— Ещё не знает. Но ему-то с чего поперёк вставать? Я ж его, муромский. А не тесть — нищий, болящий, суздальский.

Ну... учитывая репутацию Скородума и его невеликие успехи в деле повышения обороноспособности Пронска...

— Отец Елизарий уже благословение дал и день венчания назначил.

— Ну ежели так... тады конечно... А причём здесь сто тыщ жита?

— Как причём?! С этой тыщи десятин я стока хлеба возьму!

— Э-эх, боярин, с десятин хлеба не насыпется. Их сперва пахать надо. Сеять-боронить, жать-молотить. А у тя смердов нет.

"Чужих имений мне ль не знать?!".

Софрон — местный. Всю жизнь в прасолах. "Всё врут календари" — ему без разницы, он и сам знает, чего у кого сколько. И в десятинах, и в душах.

— А вот и есть! Батюшка мой с Бряхимова ещё расхворался. Нынче и вовсе чуть ходит. Отписывал, чтобы я домой ехал, вотчинку нашу под себя брал. А он, де, только молиться ноне годен. Постриг принять собирается.

— Да уж... годы идут, старем-слабеем, о боге думать надобно... Только вотчина твоя тама, под Муромом. А тута — пустой "Погорелый лес".

— Во! И я про то! В вотчине поболе ста семейств смердячих. На пустых песках бьются. Каждый год лебеду лопают. А тута...! Раздолье! Чернозём! Хоть на хлеб намазывай. Переведу смердов в тот "Погорелый лес". Сам-тридцать! По полтыщи пудов с десятины!

— Ты эта... не ори так. Руками-то не маши. Пятьсот тысяч пудов... А мне предлагаешь сто. И что ж так? Остальное-то куда?

Скородум смутился, заметался глазами, ухватив кружку, начал, было, хлебать жадно, да поперхнулся. Под неотрывным, внимательным взглядом Софрона суетливо утёр ладонью усы и бородку.

— Ну... вы робята хваткие... да... вам палец в рот не клади — руку по локоть отхватите. А что, нет?

— Бывало с иными. Врать не надо.

— А я не вру! Не вру я! А... сумлеваюсь. Мало ли как оно... Да и не поднять тыщу десятин за раз. Пахарь пашет пол-десятины за день. А всего-то четыре-пять дней, не более.

— Эт ты верно думаешь. Эдак тебя не Скородумом, а "Вернодумом" звать надо.

— А то! Я ж не пальцем сделанный...!

— Мда... Две десятины на круг... ежели худого чего не... Пахота, да сев, да бороньба... а земелька тута сохнет быстро, бегом надо... лесовики твои к такому непривычные... опять же — целина... по дернине степной — вовсе не по пескам пустым... а плугов у твоих нету — сохи да рала... им и обустроиться надо... помрут людишки... а кто сбежит...

Польщённый только что "вернодумом" боярин, раздражённо вскинулся:

— Ты не юли, купчина, ты прямо ответствуй: возьмёшь ли?

— Возьму. По полторы. Снопами без обмолота.

— Чёрт с тобой! Давай тыщу гривен. Вперёд.

* * *

Хлеб покупают трижды. В смысле: в три разных момента времени заключают сделку.

"По факту": намолоченное зерно на торгу в мешках или в яме.

"На корню": летом, глядя на поднявшиеся всходы и площадь поля.

Или вот так, "вперёд" — под имеющуюся землю и намерение. Иначе называют: кредит под будущий урожай.

Тема... болезненная. Вечно. Со "сна фараона" и Иосифа Прекрасного: семь тучных коров и семь тощих. После той библейской хохмочки всё население страны, кроме жрецов, стало рабами. Так то Египет, разливы Нила — по расписанию со световой индикацией Сириусом, ирригация. Что уж говорить про нашу "зону рискового земледелия". Крестьянство постоянно, из-за длительности сельскохозяйственного цикла, из-за скачков урожайности, вынуждено брать кредиты. И постоянно оказывается не в состоянии их вернуть. Это один из основных путей формирования крепостного крестьянства на Руси и второй волны закрепощения в Германии.

В новгородских документах этой эпохи есть завещание купца с перечислением 11 деревень, которые ему долг выплачивают. Т.е. "крепостные" ("закупы") появляются и у купцов. Другое дело, что за спиной ростовщика должен быть отряд вооружённых "коллекторов". У бояр — дружины. Что поддерживается княжеской властью. Купцам, в этой части, сложнее.

* * *

Скородум — умом остёр. Но — боярин. Софрон — медленнее. Но — купец. Он таких разговоров в год сотню разговаривает.

Ситуация мне знакома по собственному опыту попандопулы: как не шевели извилинами, а всех мелочей не просечёшь, нужны наработки конкретно вот в этом деле.

— Значит, жито. А чего не пашеницу?

— Семян нету.

— А мы дадим.

— Не надо. Возьмёте дорого.

— Твои сохами земельку не взметнут. Так только, почесуха поверху. Плуги надобны.

— Ни чё. Мы раненько по мокренькому. "Сеешь в грязь — будешь князь".

— Лады. Но зерно должно быть полновесное. Чтоб тыща зёрен на десять золотников тянуло. Коли нет — в полцены.

— По рукам.

Софрон несколько... поймал неука.

Такое — уровень сорта ржи "Свитанок":

"Период вегетации — 120-130 дней. Длина колоса — 8-10 см. Высота растения — 1,2-1,6 м. Зерно крупное, масса 1000 штук — 40 г.".

Таких сортов здесь нет. Золотник — 4.26 г. Набрать тысячу зёрен на 10 золотников можно. Посади баб, пусть песни поют, да перебирают. Но "в среднем" — не получится. От этого одного "по рукам" урожай подешевел вдвое.

Собеседники, окончательно протрезвев, перебрались в факторию, где продолжили рядиться. Процедура заняла четыре часа. Софрон, всю жизнь торговавший хлебом, наглядевшийся на разное, последовательно уточнял условия:

— А когда дашь знать? Ну, что жатва пошла.

— Как пойдёт — так и скажу.

— Не, не гоже. Под твой хлеб надо сотню учанов в Проню затянуть. Аж от Стрелки. Такое быстро не сделается.

Проня — речка мелкая, узкая, извилистая. Расшивой здесь не пройти. В РИ на Проне, как и на соседней Мокше, строили в 19 в. невеликие дощаники, ими сплавляли хлеб до Оки. Там перегружали на барки, которые везли или вверх, к Москве, или вокруг, к Рыбинску и в Питер.

— Да как я тебе скажу "когда"?! Как зерно в колосе нальётся. Про то только господь бог знает.

— Да уж... одной только милостью господа бога и живём... От Стрелки до устья Прони шестьсот вёрст. Да здесь сотня. Как не крути, а тащить учаны четыре седьмицы, не менее.

— Как тащить — твоя забота. Хоть нынче выходи.

— Само собой, моя. А вот когда... День простоя учана — гривна. Так?

Софрон, как и Николай, вполне уловили мою манеру составлять "американские" договора. В которых прописываются все представимые ситуации. Считают особым шиком, показателем профессионализма. Что я начал подобное практиковать не понимая местного "по обычаю" — не рассказываю.

Софрон предлагал семенное зерно, скот, плуги, серпы... Боярин, учуяв, что его "объегоривают" ушёл "в отказ" — только серебром. А под что? Земля — вотчинная, не отчуждаемая, смерды — не холопы, даже не крепостные. Пушкин для своей свадьбы заложил две сотни крестьян — здесь подобное не пройдёт. Цацки-висюльки? У молодого городового боярина из Пронска?

— Конь? Три коня? Красная цена — пять. В заклад — не более двух. Шапка боярская? Молью трачена? В полугривну. Не маши на меня. Не любо — не слушай. Ищи другого дурня для беседы.

Четыре часа тяжёлых переговоров, отказ в кредите, взаимная неприязнь... и составленный договор.

Боярин пару раз порывался послать купца. Но такой объём — только Софрон. Связываться с другими... можно. Нужно иметь хранилища, крытый ток. И таких денег не взять: вывалив объём на Рязанский рынок, он сразу собьёт цены.

— Та-ак. Забавно. А почему я не знаю?

— А не об чём ещё. То ли будет, то ли так только, разговоры. У нас каждый год знашь сколь таких пустых рядений бывает!

— Что-то там делается?

— Ага. С осени боярин погнал артель. Лес таскали, землянки строили. Он же — городовой. Вот и сунул городовых мастеров поселение себе мастырить. В марте перетащил туда смердов с-под Мурома. С приключениями. Отец его дорогой помре. В Ижеславле, что в устье Прони, похоронили. Вроде, сеять собираются. Но что, как — не скажу.

— Ну что сказать? Молодец! А ещё плачешься: не смогу, не осилю... Большая выгода может получиться. Парня этого, Скородума, до исподнего не раздевай. Знаю я вас, искусников. Дай ему... сотен пять-шесть. Громко дай. Чтобы и другие про то узнали.

Здешние рынки очень... "трестнутые". От "трест". Все друг с другом имеют взаимоотношения. Часто — не формализованные.

— Пока Заславские коней не продадут, Загряжские табун на торг не пригонят. Спокон веку так ведётся.

Минимум свободы торговли. И, соответственно, "баланса спроса и предложения на основе общественно значимых издержек". Баланс будет. На вековом интервале времени.

Мы, вламываясь на рынок очередного городка, имели несопоставимые с туземными возможности. Но "круговую поруку" продавцов и покупателей не преодолели бы, если бы не работали с "второй и третьей производными" — с новыми "секторами рынка". Плюс админ.ресурс в лице Живчика заставлял местных, хотя бы внешне, вести себя прилично. Поджоги факторий бывали, но не часто.

Мы — система. Поэтому местную систему пробили. Скородум — одиночка. Перетащив смердов, распахав земли, он оказывается лицом к лицу с целой стаей "акул феодализма" — с сообществом прасолов Рязанско-Муромского княжества. И не только их: масса людей, связанных между собой длительными, в несколько поколений, деловыми, родственными, соседскими отношениями. Паутина мира, кубло кланово-сословного общества "Святой Руси".