Ларал поджала губы. Кал почувствовал неодолимый стыд.
Джост, сконфуженный, опустил дубинку.
— Ну, — сказал он. — Теперь ты видишь, что мой па хорошо обучил меня. Может быть, это послужит тебе уроком. Па говорит только правду и...
Кал взвыл от гнева и боли, схватил с земли палку и прыгнул на Джоста. Старший мальчик выругался, отступил назад и поднял свое оружие. Кал заревел, кидаясь с оружием вперед.
В это мгновение что-то изменилось. Кал почувствовал волну энергии, смывшую боль, дубинка стала легче перышка. Он крутанулся и ударил дубинкой Джоста по руке.
Джост закричал, его рука повисла. Кал перевернул дубинку и ударил ею мальчика в бок. Он никогда не держал ни этого, ни любого другого оружия раньше и никогда не сражался в поединках, разве что боролся с Тьеном. Но сейчас его пальцы чувствовали всю длину оружия. Удивительное мгновение!
Джост застонал и отступил. Кал поднял оружие, собираясь размозжить Джосту лицо. И застыл. Из руки Джоста шла кровь. Немного, но шла.
Кал ранил его.
Джост зарычал и ринулся вперед. Прежде чем Кал успел отреагировать, более массивный Джост сбил его с ног. Кал упал, выбив из легких весь воздух, в боку опять полыхнуло пламенем; спрены боли, как оранжевый поток, помчались по земле, наслаждаясь болью Кала.
Джост отступил назад. Кал лежал на спине и тяжело дышал. Это было незнакомое ему чувство, но в то мгновение держать дубинку было чудесно. Невероятно. Одновременно он увидел Ларал. Она встала и, не собираясь помогать ему подняться, повернулась и пошла прочь, к особняку отца.
На лице Кала появились слезы. С криком он перевернулся на живот и дотянулся до дубинки. Он не сдастся!
— Не сейчас, — сказал голос сзади.
Кал почувствовал, как в спину уперся сапог Джоста и придавил его к камню. Джост забрал дубинку из рук Кала.
Я проиграл. Я потерпел поражение... Он ненавидел это чувство, ненавидел больше, чем боль.
— Ты хорошо сражался, — нехотя сказал Джост. — Но на сегодня хватит с тебя. Я не хочу избивать тебя по-настоящему.
Кал наклонил голову, уткнувшись лбом в теплый, освещенный солнцем камень. Джост убрал ногу, и мальчики ушли, переговариваясь, их сапоги скрипели по камню. Кал заставил себя встать на четвереньки, потом поднялся на ноги.
Джост настороженно повернулся, держа дубинку одной рукой.
— Научи меня, — сказал Кал.
Джост от удивления мигнул. Потом посмотрел на брата.
— Научи меня, — взмолился Кал, шагнув вперед. — Я буду собирать червей вместо тебя. Отец дает мне два свободных часа после обеда. Я буду работать вместо тебя, если вечером, когда твой отец учит тебя, ты будешь учить меня.
Он должен научиться. Должен опять почувствовать оружие в руках. Должен понять, было ли то мгновение случайной удачей.
Джост какое-то время думал, потом покачал головой.
— Нет. Твой па убьет меня. Покрыть мозолями эти руки хирурга? Нет, это будет неправильно. — Он отвернулся. — Ты будешь тем, кем ты есть, Кал. А я тем, кто я есть.
Кал долго стоял, глядя, как они уходят.
Потом сел на камень. Вдалеке виднелась фигурка Ларал. По склону холма спускалось несколько служанок, чтобы помочь ей. Должен ли он побежать за ней? Бок болит, и он наверняка рассердил ее, приведя вниз к остальным. И, самое главное, он до сих пор в замешательстве.
Он лег на спину, переполненный противоречивыми чувствами, в которых не мог разобраться.
— Каладин?
Он повернулся, со стыдом ощущая слезы в глазах, и увидел Тьена, сидевшего на земле рядом с ним.
— Давно ты здесь? — рявкнул Кал.
Тьен улыбнулся и положил камень на землю. Потом встал и побежал куда-то, не остановившись даже тогда, когда Кал позвал его. Недовольно бурча, Кал встал на ноги и подобрал камень.
Обыкновенный скучный камень. Тьен любил находить их и думать, что они невероятно драгоценны. Дома он хранил целую коллекцию. Он знал, где нашел каждый, и мог сказать, что особенного было в любом из них.
Вздохнув, Кал пошел к городу.
Ты будешь тем, кем ты есть. А я тем, кто я есть.
Бок жгло. Почему он не ударил Джоста, когда была возможность? Сможет ли он обучиться не застывать в сражении? Он может научиться ранить людей. Или нет?
А он хочет?
Ты будешь тем, кем ты есть.
А что делать человеку, который не знает, кто он такой? Или кем он хочет быть?
Наконец он добрался до Хартстоуна. Около сотни зданий стояло в ряд, каждое напоминало клин, направленный в штормсторону. Крыши из толстого дерева, просмоленные из-за дождей. На северной и южной стороне окон обычно не делали, зато фасад — находившийся на западной стороне, противоположной штормам, — был сплошным окном. В штормстранах жизнью как людей, так и растений, управляли сверхшторма.
Дом Кала стоял почти на окраине. Он был больше других из-за пристройки с операционной, имевшей отдельный вход. Дверь была приоткрыта, и Кал заглянул внутрь. Он ожидал увидеть мать, убирающую дом, но нашел отца, уже вернувшегося из особняка светлорда Уистиоу. Лирин сидел на краю операционного стола, сложив руки на коленях и склонив лысую голову. Очки он держал в руке и выглядел очень усталым.
— Отец? — спросил Кал. — Почему ты сидишь в темноте?
Лирин с мрачным отрешенным лицом взглянул на него.
— Отец? — озабоченно спросил Кал.
— Светлорда Уистиоу унесли ветра.
— Умер? — Кал настолько поразился, что забыл о своем боке. Уистиоу всегда был здесь. Он не мог уйти. И что будет с Ларал? — Еще неделю назад он был здоров!
— Он всегда был нездоров, Кал, — сказал Лирин. — И, наконец, Всемогущий призвал его в Духовное Королевство.
— И ты ничего не сумел сделать? — выпалил Кал и немедленно пожалел о своих словах.
— Я сделал все, что мог, — сказал отец и встал. — Возможно, более знающий человек мог бы... Сейчас уже поздно сожалеть. И бесполезно.
Он прошелся по комнате и снял черное покрывало с лампы, наполненной бриллиантовыми сферами. Лампа засияла, как маленькое солнце, в комнате немедленно стало светло.
— Теперь у нас нет лорд-мэра, — сказал Кал, подняв руку к голове. — У него нет сына...
— Из Холинара нам пришлют нового лорда, — сказал Лирин. — Пусть Всемогущий поможет им сделать мудрый выбор.
Он посмотрел на лампу. Все эти сферы принадлежали Уистиоу. Небольшое состояние.
Отец Кала опять накрыл лампу-кубок тканью, как если бы только что не убирал ее. Комната погрузилась во тьму, и Кал заморгал, привыкая к ней.
— Он завещал их нам, — сказал отец.
Кал вздрогнул.
— Что?
— Как только тебе исполнится шестнадцать, я буду должен послать тебя в Харбрант. Эти сферы оплатят твою дорогу — светлорд Уистиоу потребовал, чтобы это было сделано, последний акт заботы о своем городе. Ты поедешь и станешь настоящим мастером-хирургом, а потом вернешься в Хартстоун.
И в это мгновение Кал понял, что его судьба решена. Если уж светлорд Уистиоу потребовал, Кал должен ехать в Харбрант. Он повернулся и вышел из операционной на яркий свет, не сказав отцу ни слова.
Он присел на ступеньки. А что он хочет? Он не знал. Главная проблема. Слава, честь, все, о чем говорила Ларал... ничего не имело значения для него. Но когда Кал держал в руках дубинку, он почувствовал что-то. И внезапно решимость покинула его.
Камни, которые дал ему Тьен, все еще лежали в кармане. Он вытащил их, потом снял с пояса фляжку и смочил их водой. На первом немедленно появились белые завитки и прожилки. И другой, как оказалось, тоже имел скрытый рисунок, который выглядел как улыбающееся лицо, сделанное из белых кусочков камня. Кал улыбнулся, против своей воли, но очень быстро опять помрачнел. Камень не может решить его проблемы.
Он долго сидел, думая, и с сожалением понял, что не может найти ответов на вопросы, которые его мучили. Он не знал, хочет ли он стать хирургом, но жизнь внезапно сузилась и не оставила ему выбора.
Но в нем пело то единственное мгновение, когда он держал в руках дубинку. Единственный момент ясности в этом непонятном мире.
Глава семнадцатая
Кроваво-красный закат
Могу ли я быть предельно откровенным? Раньше ты спрашивал, почему я так волнуюсь. Вот тебе причина.
— Он стар, — с восхищением сказала Сил, порхая вокруг аптекаря. — На самом деле стар. Я и не знала, что человек может быть настолько древним. Ты уверен, что он не спрен разложения, надевший человеческую кожу?
Каладин улыбнулся, когда аптекарь прошаркал вперед, опираясь на палку и не подозревая о невидимом спрене ветра. На его лице было не меньше расщелин, чем на Разрушенных Равнинах. Морщины причудливо переплетались в сложный узор, в который были вписаны глубоко посаженные глаза. На кончике носа красовались очки с толстыми линзами, и он был одет во все черное.
Отец Каладина рассказывал ему об аптекарях — людях, которые занимали положение между травниками и хирургами. Обычные люди глядели на искусство исцеления настолько суеверно, что аптекарям было очень просто казаться загадочными и таинственными. С деревянных стен свисали драпировки с символами охранных глифов, стилизованными под мистические узоры, за прилавком располагались полки с рядами кувшинов. В дальнем углу находился полный человеческий скелет, кости которого скреплялись проволокой. Комнату без окон освещали несколько гранатовых сфер на потолке.
На удивление, место было чистое и опрятное. Пахло антисептиками, знакомый запах, неразрывно связанный с отцовской хирургией.
— А, юный мостовик. — Невысокий аптекарь поправил очки. Он сгорбился и пробежал пальцами по редкой белой бороде. — Пришел за оберегом против опасности, а? Или, может быть, твой взгляд привлекла юная уборщица? У меня есть зелье, которое, если подлить его в питье, заставит ее благосклонно посмотреть на тебя.
Каладин поднял бровь.
Сил, однако, удивленно открыла рот.
— Ты должен дать его Газу, Каладин. Вот будет здорово, если он полюбит тебя еще больше.
Очень сомневаюсь, что оно для этого предназначено, с улыбкой подумал Каладин.
— Юный мостовик? — спросил аптекарь. — Быть может, ты желаешь заклинание от сглаза?
Отец Каладина рассказывал о всех этих вещах. Многие аптекари готовили предполагаемые любовные заклинания или зелья, вылечивающие любые болезни. Обычно они содержали немного сахара и несколько щепоток самых обычных растений, усыплявших или возбуждавших человека, в зависимости от цели. Все это была полная чушь, хотя мать Каладина хранила огромные запасы охранных глифов. Отец всегда с разочарованием говорил о ее упорном "пристрастье к суевериям".
— Мне нужны бинты, — сказал Каладин. — И фляжка с листеровым маслом или соком черного василька. А также игла и кишки для шитья, если они у вас есть.
Глаза аптекаря от удивления широко раскрылись.
— Я сын хирурга, — объяснил Каладин. — И он сам обучал меня. А его обучал человек, учившийся в Великой Харбрантской Академии.
— О, — сказал аптекарь. Он как-то выпрямился, отставил в сторону палку и поправил одежду. — Бинты, ты сказал? И немного антисептика? Давай посмотрим...
Он стал рыться под прилавком.
Каладин прищурился. Аптекарь не стал моложе, но уже не казался таким дряхлым. Твердый шаг, из голоса исчез дребезжащий шепот. Он внимательно проверял свои бутылки, бормоча про себя, как если бы читал этикетки.
— Ты должен пойти в зал для хирургов. Там с тебя возьмут намного меньше.
— Не для мостовика, — сказал Каладин, скривившись. Там ему отказали, заявив, что эти запасы для настоящих солдат.
— Да, — согласился аптекарь, ставя на прилавок бутылочку. Потом наклонился и стал рыться в каких-то ящиках.
Сил вилась вокруг Каладина.
— Каждый раз, когда он наклоняется, мне кажется, что сейчас он треснет, как высохший сучок. — Она все лучше и быстрее понимала абстрактные понятия.
Я знаю, что такое смерть... Он все еще не знал, жалеть ли ее или нет.
Каладин взял маленькую бутылку, развинтил крышку и понюхал.
— Слизь лармиса? — Он опять скривился, почувствовал противный запах. — Она совсем не так эффективна, как те две, которые я просил.
— Но намного дешевле, — сказал старик, выпрямляясь с большим ящиком в руках. Открыв крышку, он вынул оттуда несколько стерильных бинтов. — А ты, как ты сам заметил, мостовик.
— И сколько стоит слизь? — забеспокоился Каладин; отец никогда не говорил о цене лекарств.
— Две кровьмарки за бутылку.
— И это ты называешь дешевле?
— Листеровое масло стоит две сапфировые марки.
— А сок черного василька? Я сам видел растущий за лагерем тростник. Он не может быть редким!
— А ты знаешь, сколько сока дает один стебель? — спросил аптекарь.
Каладин задумался. Из стеблей выжимали не сок, но молочно-белую субстанцию. Во всяком случае, так говорил отец.
— Нет, — признался Каладин.
— Одну каплю, — ответил аптекарь. — И то, если повезет. Дешевле, чем листеровое масло, конечно, но намного дороже слизи. Даже если слизь воняет, как задница Смотрящей в Ночи.
— У меня столько нет, — сказал Каладин. Одна гранатово-красная марка стоила пять бриллиантовых. Десять дней работы за маленькую бутылочку антисептика. Отец Штормов!
Аптекарь презрительно хмыкнул.
— Игла и кишки стоят две чистмарки. Это ты можешь себе позволить?
— С трудом. А сколько стоят бинты? Два полных изумруда?
— Это старые, уже использованные. Я вычистил их и прокипятил. Два чистых обломка за бинт длиной в руку.
— Даю марку за весь ящик.
— Идет. — Каладин потянулся в карман за сферами, а старый аптекарь продолжал:
— Вы, хирурги, все одинаковые. Даже не думаете, откуда берутся ваши запасы. Только используете их, да так, как будто они бесконечны.
— Человеческая жизнь не имеет цены, — ответил Каладин.
Одно из изречений отца. И главная причина, по которой Лирин не брал деньги за свои услуги.
Каладин вынул свои четыре марки. И заколебался, внимательно оглядев их. Только одна еще светилась мягким хрустальным светом. Остальные три погасли, внутри едва виднелся кусочек бриллианта.
— Ого, — сказал аптекарь, прищурившись. — И ты пытаешься всучить мне погасшие сферы?
Прежде чем Каладин успел что-то сказать, он выхватил одну из сфер, пошарил рукой под прилавком и вытащил ювелирную лупу. Сняв очки, он поднял сферу на свет.
— Ага. Нет, камень настоящий. Ты должен зарядить их, юный мостовик. Не всякий поверит тебе, как я.
— Еще утром они светились, — запротестовал Каладин. — Наверно, Газ заплатил мне истощенными сферами.
Аптекарь убрал лупу и вернул на место очки. Он выбрал три марки, включая светящуюся.
— Могу я эту оставить себе? — спросил Каладин.
Аптекарь нахмурился.
— В кармане всегда должна быть светящаяся сфера, — сказал Каладин. — На счастье.
— Ты уверен, что не хочешь любовного зелья?
— Если тебя схватят в темноте, у тебя будет свет, — коротко ответил Каладин. — Кроме того, как ты и сказал, большинство людей не так доверчивы, как ты.
Аптекарь неохотно заменил светящуюся сферу тусклой — хотя и осмотрел ее через лупу. Тусклая сфера стоила столько же, сколько и светящаяся — надо было только оставить ее сверхшторму, и потом она могла светиться около недели.
