Эадор. Книга третья. Чужие воспоминания

Залпом выпив остатки клюквы, я оценивающим взором посмотрел на рыцаря. Вернее, попытался. Лицо Джонатана вдруг стало каким-то расплывчатым и начало двоиться.

Ладно, воин как воин! С клюковкой потянет! Меч есть, и ладно!

— Так что насчет мертвяка, святой отец? — нетерпеливо спросил Джонатан.

— Злобное тьмы порождение убило сегодня утром двух невинных селян!

— Где? — воскликнул рыцарь, рука его уже потянулась к стоявшему у стены мечу. К сожалению, оружие находилось несколько дальше, чем показалось воину. Не дотянувшись буквально с ладонь, Джонатан упал со стула и развалился на полу.

— Недалеко отсюда есть развалины старой церкви, — сообщил я, — никто из селян толком не может рассказать их историю. По слухам, когда-то здесь стоял скит святого отшельника. Позднее рядом с ним начали селиться желающие благословения люди. Именно они вместе с отшельником выстроили старую, ныне заброшенную, церковь и собрали для неё много замечательных рукописных образов. Подобные иконы могли бы украсить даже столичный храм, если их, конечно, отреставрировать.

Джонатан начал медленно подниматься. Видимо, клюковка сбила ему меткий глаз или ослабила твердую рыцарскую руку, или, самое вероятное, произошло и то, и другое. За краешек стола Джонатан сумел ухватиться лишь с третьей попытки. Стол, разумеется, тут же поднялся на дыбы. По счастью, в последний момент я успел завалиться на него всей массой, случайно оказавшись лицом в кадке с капустой.

— Ммм... Ммм... Хрум-Хрум..., — продолжил рассказ я.

— Чего Вы говорите, святой отец? — спросил Джонатан.

Встав на четвереньки, рыцарь пополз к своему бравому мечу. Правда, в последний момент он благоразумно сменил направление и двинулся к ближайшей лавке.

— Потом в Чертовы Кулички пришла армия короля, присоединив деревню и весь окрестный лес к Великому Королевству. Местные, в общем-то, почти и не возражали. Солдаты построили собственную церковь, правда, полковой капеллан приказал в скорости долго жить. За воинами потянулись переселенцы. Отшельник сперва отнекивался, но позднее согласился стать местным священником. На сходе было решено перевезти иконы в новую церковь, старую все покинули, перебравшись в деревню. Спустя несколько лет старый отшельник умер, и Отцы Церкви направили в местный приход меня. Я, как ты сам убедился, сын мой, всеми силами стараюсь блюсти высокие моральные принципы, установленные предшественником. О том, что развалины старой церкви могут представлять опасность, до сегодняшнего дня никто и подумать не мог!

Странно! Голос мой оставался по-прежнему внятным и твердым. Видимо, сказывался опыт частых проповедей, а вот лицо из капусты я вытащить решительно не мог. Голова вдруг стала очень тяжелой. Даже упершись руками в стол, я не смог приподняться. Джонатан тем временем пытался взобраться на лавку. К сожалению, в его состоянии низенькая лежанка превратилась в почти недосягаемую высоту. Впрочем, рыцарь на то и рыцарь, чтобы совершать подвиги! Неимоверными усилиями Джонатану удалось взобраться и улечься на лавку, словно на красну девицу, животом вниз.

— Сейчас пойдем убивать темную тварь! — сказал воин, свесив руки на пол, — только вот отдохнем чуть-чуть!

Вдохновленный подвигом рыцаря, я сумел-таки выбраться из кадки с капустой и даже поднялся.

— Конечно, сын мой, — произнес я и, пошатываясь, направился к печке. Хм... И как мне на неё залезть? М-да, согрелись мы с Джонатаном знатно.

Удивительно, но мне удалось даже превзойти славного рыцаря и с первого раза забраться на печь. Всё-таки хорошо, что воин пришел, если бы я взялся приговаривать настойку один....

— Откровенно говоря, святой отец, — подал голос Джонатан, — я ещё никогда не бился с упырем. Да и с любым мертвяком!

— Не волнуйся, сын мой, — утешил воина я, — в монастыре меня научили средству верному! Надежному! Упыря легче легкого упокоим. Главное — найти его!

— Всё равно, — отозвался Джонатан, — стыдно признаться, но я немного бою... ээээ... опасаюсь подвести людей! Что, если не удастся нам упыря одолеть? Что крестьяне бедные подумают?

— Думаешь, ведьма лучше справится? — поинтересовался я.

Рыцарь попытался гневно подскочить, но, решив не искушать судьбу новым подъемом на лавку, ограничился сердитым сопением.

— Конечно, нет! — отрезал он. — Ведьма... Она... Она... Не знаю за что, но она поплатится! Мы не дадим ей присвоить всю славу!

"И сто золотых в придачу", — подумал я.

— От Ковена Магов совсем житься не стало, — пожаловался Джонатан, — ходят колдуны по деревням и у честных людей деньги отбирают. Монстров всяких за плату истребляют, не за честь или подвиги, а за звонкую монету! Сие же неправильно, правда, святой отец?

— Конечно, — отозвался я, поудобнее устраиваясь на печке, — рыцарю славному добро вокруг себя творить надлежит. Увидит еретика или иную тварь богомерзкую, пущай тут же во славу Светлого Владыки истребит. А честный селянин на добро ответит добром. Добровольно поможет рыцарю, чем сможет. Затем вместе они в церковь отправятся и жертву Творцу вознесут. Так сразу на три добрых дела в Эадоре больше будет, а ежели заранее деньги требовать, и зло не от чистого сердца, а по работе истреблять, то сие уже не добро, а рынок! А рынок — он везде рынок, как на него ни смотри! Кто и с каким намерением на рынок ни пришел, уйдет в сердце не с благом, а с алчностью! Понимаешь, сын мой? Думать люди начинают, подсчитывать! Что выгодно, что не выгодно. Тот, кто рынком одним живет, не о добре думает, а о кошельке своем. Если выгоды нет, то и со стула не встанет. Выгодно ли со злом бороться, или не выгодно, а необходимо! Иначе зла не станет меньше! Оно будет лишь плодить смертные грехи, главным из которых будет алчность. Нет! Сначала, конечно, ересь. А затем точно — алчность! Понимаешь, сын мой?

— Хр-хр-хр хр-хр-хр, — послышалось со стороны лавки.

— Да? — слегка расстроился я. — Ну, ладно. Спи! Набирайся сил! Даже со средством верным, трудная работа предстоит. Ничего! Ничего! Мы ещё покажем этой су... су... сударыне Глиронде! Эх... И где я только мог о ней раньше слышать?

* * *

Отпевание прошло спокойно. Правда, с утра меня разбудил громкий противный стук в дверь, отдававший в голову, словно удары колокола. Приволоклась безутешная вдова. Её-то я и отрядил найти чего-нибудь опохмелиться, сказав, что ночью ко мне явился странствующий рыцарь, и мы всю ночь читали псалмы, прося благословенья Божьего. Во рту так пересохло, что захотелось пить. Беспокоить среди ночи честных крестьян мы не стали, а воды, как назло, в доме не оказалось. Только настойка, отсюда и перегар изо рта. Вдова, если и не поверила, виду не показала, сбегала до корчмы и принесла холодненького эля, после пары кружек которого мы с Джонатанам вернулись к жизни. Рыцарь даже схватился за меч, решив сей же час направиться на поиски упыря, но я его остудил, сообщив, что мне нужно время на подготовку. Рыцарь сильно беспокоился, что ведьма может нас опередить. Впрочем, насколько я знал, вчерашнюю ночь Глиронда провела в деревне. За дополнительную плату староста убедил безбожную ведьму погостить у себя в доме. Похоже, он боялся ночного нападения упыря, ведь, по легенде, нежить вставала из могил именно после захода солнца. Днём милостивый Светлый Владыка сжигал оживших мертвяков своими лучами. Легенда красивая, но, как показала практика, неверная.

К сожалению, с рассветом ведьма отправилась в путь. При всём желании мы уже не поспевали к развалинам первыми, значит, и торопиться не имело смысла. Оставалось лишь надеяться, что либо Глиронда заблудится, либо упырь разорвет самоуверенную магичку на части. Нам же следовало не бросаться в бой очертя голову, а надлежащим образом собраться.

Быстро проведя отпевание и отказавшись посетить поминки (народ аж ахнул, люди искреннее обеспокоились: "не прокляла ли наглая ведьма нашего батюшку?"), я отправился в церковь, пригласив на исповедь Любавушку — внучку зловредной любительницы гаданий.

— Итак, дочь моя, — наставительно начал я, заперев девушку в исповедальне, — желаешь ли ты в грехе покаяться?

— В каком грехе, батюшка? — ласково переспросила хитрая девица.

Я внимательно оглядел Любавочку. Хороша! Ничего не скажешь! Высокая, статная. Вот не понимаю я городских мужиков, взявших моду на худосочных баб. Морят своих жён голодом, а потом удивляются, почему те такие злые. Уж не знаю, как остальные, но я любил, когда действительно есть за что подержать! И сзади, и спереди у Любавушки придраться было не к чему. Не став изводить себя голодовкой, девка щеголяла и сверху, и снизу богатыми достоинствами, а проглядывавший в складках платья мягкий животик гармонично вписывался в её фигуру. Округлое лицо девушки смотрелось необычайно мило. Пышные розовые губки, тонкая шея, румяные щечки, немного задорных веснушек. Большие зеленые глаза светились озорной хитринкой. Длинные, заброшенные на плечи русые косы спускались почти до стройных белых ножек, аппетитно выглядывавших из-под юбки. Ммм... диво, как хороша! И почему я раньше не обращал на неё внимания? Совсем замотался в делах праведных, всё о состоянии церкви да о вере паствы думал, про себя, родного, забыл. В монастыре за мной такого не водилось.

— О грехах своих тебе лучше меня должно быть известно.

Любавушка стрельнула глазками и выпрямила осанку.

— Не понимаю. О чём вы толкуете, отче, — сказала она.

Девушка намеренно оттянула вниз юбку, изобразив скромность. Дескать, честная я прихожанка, о каких таких грехах мне, дурочке сельской, помышлять? Но озорные глаза выдали её с головой.

— Ну, начни с того, как ведьма в ваш дом попала, дабы тебе завидного жениха нагадать, — сказал я.

Любавушка надула губки.

— Это не я, а бабушка.

— Ябедничать тоже грех!

— А правду говорить?

— Не грех, — уступил я, — но, положим, у бабки твоей основания гадать имелись. Раз она решила лучшего ухажера в мужья выбирать, стало быть, не один хахаль за тобой хаживал. А разве не грех одновременно двум парням глазки строить?

Девушка насупилась, обдернув юбку ещё ниже. Оно и правильно, во время исповеди слуге Божьему на ноги бабские любоваться не пристало. Я твердо посмотрел девушке в глаза, та засмущалась и отвела взор. Закрытый верх тугого платья не закрывал, а подчеркивал достоинства Любавочки. На таких подушках я бы с удовольствием покемарил часок-другой, а лучше бы и не покемарил!

— Подумаешь, строила! — обиженно произнесла девушка, не поднимая глаз, — сначала один несколько раз до дома проводил, затем другой, я и не просила!

— Конечно, не просила, но и не отказалась.

— Ну, а чего плохого-то?

— А когда два ухажера кости друг дружке из-за тебя пересчитывать начнут, тоже скажешь, что ни при чем?

— Мужики, они без выпивки да драки не могут. Не из-за девушки подерутся, так еще какой повод найдут!

— Ну, сие вилами на воде писано, а ответственность за ближнего должна быть. Светлый Владыка одну жену и одного мужа выбирать повелел. Закон Божий тверд! Чтим мы завет сей, хотя благодаря оному, до сих пор южных варваров в истинную веру обратить не можем. Привыкли дикари держать в доме по дюжине жен, а раз поделить их между собой по справедливости не могут, то за топоры и хватаются. Варвары! Но мужики-то по природе везде одинаковы. С двумя ухажерами одновременно любезничать будешь, помяни моё слово, они не только с кулаками, с ножами друг на друга бросятся! Вот если один умрет, а второй себя грехом убийства запятнает, тоже скажешь, будто не виновата? Люди, может, и не осудят, но Творец-то с неба всё видит!

Девица начала старательно накручивать косу на левую ручку. Я поднажал.

— Нехорошо, дочь моя.

— Простите, святой отец, — робко сказала осунувшаяся Любавушка.

Я покровительственно кивнул.

— А бабка твоя места себе не находит. Жениха тебе выбирает. Ведьму — стерву безбожную, в дом к себе пригласила. Ворожбой да презренными рунами гадательными стены крова своего осквернила. Тоже ведь не о себе, а о тебе думала! Видишь, сколько грехов уже совершилось, а сколько ещё может совершиться, и всё из-за легкомыслия твоего.

Любавочка совсем поникла.

— Простите, святой отец!

На белое платье девушки упало несколько слезинок.

— Полно-полно, дочь моя, — сказал я, только ещё женского рева мне тут не хватало, — вижу, что по глупости своей, а не со зла в грех впала. Значит, дело поправимое. Господь тебя простит. Я отмолю, а ты свечечку возьми, да святому Родиану поставь, он тоже за тебя словечко перед Светлым Владыкой замолвит!

— Спасибо, отче! — обрадовалась девица.

— Главное, что ты раскаялась, — произнес я, а затем решил перейти к главному вопросу, — только скажи, дочь моя, соблюла ли ты честь свою девичью? Не порочным ли цветком к мужу на ложе пойдешь?

Гневно тряхнув косами, Любавушки уперла руки в бока.

— Конечно, сохранила! — уж слишком сердито произнесла она. — За кого вы меня принимаете, святой отец!?

Девушка поднялась со стула, намереваясь обиженно уйти.

— Не серчай, дочь моя, — миролюбиво произнес я, — дело важное у меня, посему и спрашиваю. Если грешна — покайся, отмолю. А лгать в Божьем Храме не пристало!

Любавушка обратила на меня сердитые очи, но села обратно на стул.

— Пред Светлым Владыкой клянусь, не было ещё у меня никого! — сказала она. — Я честь свою девичью храню, и мужу законному отдаться намерена!

— Вот и отлично! — сказал я. — Сейчас дочь моя, подожди немного!

Приподняв рясу, я запустил руки в штаны, начав искать необходимое. У девицы глаза на лоб полезли.

— Что вы делаете, отче? — испуганно спросила она. — Да ещё в церкви!

— В церкви и пристало каяться, да слезы девичьи проливать! — наставительно произнес я.

— Каяться? — девушка вжалась в стул.

— Ага, на вот! — сказал я.

Вытащив из штанов руку, я протянул девушке маленькую стеклянную бутылочку с деревянной пробкой.

— Поплачь в неё!

— Поплакать?!

— Да.

— А зачем? — удивилась девица.

Решив не кривить душой, я честно признался.

— Слезы девичьи великую силу против упыря имеют!

— Против упыря?! — глаза девушки расширились от испуга.

Я кивнул.

— Наш староста — мужик вроде и умный, но ведьме, да недостойно имя её в сих стенах упоминания, верит больше, чем силе чистой, божественной! Красивы чары колдунов, волнуют они умы. Слаб человек, на зрелища падок. Покажи ему молнию с ясного неба или шар огненный, или ещё какие чары богомерзкие, тут же про всё забудет и еретикам в ноги упадет. Грех это! Истинная сила, она в Светлом Владыке. Разве может хоть один колдун проклятый светилом небесным стать и всю землю обогреть? Не может! Не может и жизнь он сотворить, только мертвяка создать, да голема безжизненного собрать! А все потому, что взалкали! На себя маги надеются, а в Творца не верят. Потому магия их за показухой непотребной слабость свою прячет. А истинная сила в Светлом Владыке, и в созданиях его непорочных.

— Во мне? — ахнула девочка.

— В душе чистой, — ответил я, — а слезы — они от сердца самого идут. Стало быть, от души.