Вид на сельскую местность из окна небоскреба

— Что? — повторил капитан, но садясь на стул, — ты ничего не перепутала?

— Я — дура, по-твоему? Минет от маникюра не отличаю?

Олег Николаевич глянул вниз — на кота. Тот покачал головой.

— И что? — спросил он неестественно ровным голосом.

— Что, "что"? — не поняла Таня.

— Согласилась?

— Ты дурак!!! — взвизгнула она, — этому рыжему только покажи! Не отстанет!

— Понял! Ну, я этому уроду точно покажу! Он мне лично минет делать будет!!! Слушай, Танюха, если этот гад и вправду заложит, то можешь ссылаться на меня. Мол, Авраменко попросил узнать, не нужно ли ему чего. Он ведь все-таки кавалер моей сестры...

— Уф! — глаза Татьяны негодующе посмотрели по сторонам, но бардака пока не замечали, — налей еще, господин капитан, бедной девушке, сумевшей отстоять свою честь в борьбе с рыжим маньяком.

Выпили еще по половине стакана. Закусили половиной от первоначального количества пельменей. После того, как жажда с голодом отошли на задний план, Таня наконец заметила некоторые особенности окружающей обстановки.

— Квартирка конспиративная? — проявив осведомленность, спросила она.

Дело конечно было не при Союзе, но и теперь в распоряжении РОВД находилось несколько малометражек. В основном, жилплощадь канувших невесть куда жильцов и кое-что из подменного фонда комунхоза. В таких квартирках ютились командированные сотрудники органов, ожидали очереди на квартиру работники РОВД, они использовались для банальных неслужебных отношений и прочего веселого времяпровождения. Ну как оперу сидеть на такой квартире инкогнито, когда его половина населения Петровска знает в лицо и прекрасна осведомлена о месте работы и занимаемой должности! Или встречаться с ценным агентом-стукачом, когда половина города знает тебя, а другая половина — стукача.

По тайному неписанному закону существование подобных квартир допускалось, а значит некоторое их количество было на балансе РОВД. Но квартира Авраменко не имела к "конспиративным хатам" никакого отношения, она досталось ему от дедушки, добровольно отправившемуся в изгнание, то есть — в дом престарелых. Не та профессия была у внучка, чтобы он успевал в свободное время ухаживать за девяностолетним дедом. Поэтому Олег Николаевич сделал очень удивленное лицо.

— Моя квартира! Правда, порядок бы здесь навести не мешало бы...

— Ай да капитан! — восхитилась девушка, — и как же ты до этого допер? Кот подсказал, не иначе! Кстати, как его зовут?

— Петрович! — буркнул он, — а я... я не грязнуля, некогда просто!

Услыхав свою кличку, котяра оторвался от колбасы и подошел к хозяину.

— Вэ? — спросил, подняв голову и задрав трубою пышный хвост

— Критикуют нас, Петрович! — вздохнул Авраменко, — и критикуют, заметь, правильно.

Кот негодующе фыркнул и вернулся к своей ливерке. Мылся он регулярно языком, своих вещей у него не было, а остальное — не его проблемы.

— Ладно, — вздохнула девушка, давай допьем водку, и я посуду помою. А то тебе все некогда, понимаешь... тараканы не достают?

— Петрович их на дух не переносит, — ответил Олег Николаевич, — лапами давит.

— Надо же! — фыркнула Таня, — на "Матроскина", конечно, твой Петрович не тянет, а так мужчина ничего... слушай, я ведь тебе так ничего и не рассказала!

Авраменко в это время пил водку. Смачно хекнув, он бросил в рот пару пельменей и вопросительно глянул на нее.

— Газета, в которой работает новый муж старой жены Артема, называется "Время Новостей".

— А фамилия?

— Какая фамилия? Ах, приятеля? Орлов!

— Не понял, они что, однофамильцы? — капитан допил юшку из миски и поставил ее на столик рядом с раковиной.

— Нет. Настоящая фамилия Марка — Розенцвейг. Просто он взял фамилию жены.

— А она взяла ее у Артема!

— Ага! Фамилия ее была ранее... держись за табурет... Блефельд!

Авраменко присел на табурет и скрестил ноги иксиком.

— Вот так и жила обычная еврейская семья со старинной русской фамилией — Орловы. С претензией на графский титул, как потомки знаменитых фаворитов Екатерины Великой. Ты адрес или телефон взяла?

— Не успела! — виновато опустила голову Таня, — Пирогов налетел, так я сразу и...

— Ну, ничего! — обнял коллегу за плечи Олег Николаевич, — главное мы знаем.

— Да, — согласилась она, — старший лейтенант Пирогов — сука и извращенец.

Глава 15

Три контрданса в неглиже

Первого сентября далекие предки нынешних славян отмечали наступление нового года. От сотворения мира — когда старик Яхве впервые открыл для себя "что такое хорошо". Воленс-ноленс, бомбардир Петр Михайлов отучил славян от этого глупого пережитка старины: "По примеру всех христианских народов — считать лета не от сотворения мира, а от рождества Христова в восьмой день спустя, и считать новый год не с первого сентября, а с первого генваря сего 1700 года. И в знак того доброго начинания и нового столетнего века в веселии друг друга поздравлять с новым годом".

Триста лет спустя уж многие и не помнят, чем славилась эта дата. Все передовое человечество давно почитает первое сентября днем начала учебных занятий во всяческих "альма-матер" — то есть, в учебных заведениях различной степени продвинутости.

В День Знаний, первого сентября 20.. года Артем Орлов сидел в своей одиночке и смотрел через наполовину закрашенное окно в белый свет, по которому метались опадающие листья и капли первого осеннего дождя. Порой первые смачивались вторым и прилипали к грязному оконному стеклу. Затем порыв ветра бросал горсть атмосферных осадков, и стекло очищалось, то есть, оставалось таким же грязным, но уже без листьев.

— Погода — это состояние атмосферы в определенном месте в определенный промежуток времени, — сформулировал Артем, вспомнив пару строк из энциклопедии.

Вот уже неделю он разговаривал сам с собой по любому поводу, просто для того, чтобы услышать звук голоса. В полной изоляции он, конечно, не был — пару раз за время своей смены дежурный мент перебрасывался с ним парой слов: о погоде, футболе и жратве. Один из охранников даже принес ему за свой счет полуторалитровую бутылку пива, только попросил, чтобы пустую посудину утром парень отдал ему.

— Курить ты все равно не хочешь, а чем тебе еще помочь — я не знаю! — сказал ему сорокалетний прапор с большим брюхом, — на вот пивка хоть пососи.

Пива он выпил с удовольствием. Кабы не отсутствие рыбки, да присутствие компьютера... жрать дают, спи ради бога, сколько хочешь! Почти курорт. Менты даже исправно носили книжки: авантюрно-приключенческие романы и фэнтезийные боевики в формате "покет-бук". Нижние милицейские чины сочувствовали парню и подбадривали его. Через пару дней после ареста Артему разрешили держать в камере маленький телевизор (Авраменко передал свой из автомобиля), регулярно доставляли газеты.

— Точно Ленин в камере номер 193! — шутил Артем, получая очередную прессу, — только писать не о чем. Развитие капитализма в России приняло угрожающие темпы, а уж размеры! Покойничек в Мавзолее ворочается.

Между тем, на воле друзья Орлова не дремали. Авраменко связался с бывшей супругой Артема по телефону и попросил разрешения ее навестить. Та, к удивлению Олега Николаевича, не стала делать стойку у телефона и простым человеческим голосом поинтересовалась у капитана, что случилось. Узнав, что ее бывший муж арестован, она без колебаний сказала:

— Ну, хорошо! Раз такое дело, то конечно — приезжайте.

От Теплограда до Москвы ходил прямой поезд. Двое суток — и ты в Москве. Еще двое суток — и ты дома. Денег на билет всего-ничего необходимо. Туда-сюда в плацкартном вагоне стоило сто тысяч рублей — четверть зарплаты периферийного участкового без надбавки за звание. Но неожиданным спонсором выступила тетка — мать Надежды. Галина Петровна вручила "племяшу с капитанскими лычками" сто долларов в конверте и благословила в путь-дорогу.

— Не знаю, насчет лычек, но лыч у твоего племянника, несомненно, капитанский, — сказал Геннадий Николаевич на вокзале в Теплограде.

— Пап, ну что ты в самом деле! — воскликнула Надя, — Олежка, он славный!

— И он славный, и поступь у него славная, и член у него восемь сантиметров! — бурчал Пешеходов по дороге домой.

— Что? — не расслышала Галина Петровна.

— В диаметре! — уточнил муж.

— Да брось ты дуться! — недовольно сказала она, — хватит уже.

— А я может, собой недоволен! — проворчал Геннадий Николаевич, — но тока я себя один простить могу. И все никак не прощается...

Осознал свои ошибки Пешеходов или не осознал, стал другим человеком или нет — это тема для отдельного романа в духе Григория Медынского. Проследим третьим глазом за путешествием в Москву капитана милиции Авраменко. Тем более что Олег Николаевич туда направляется не на заработки, в отличие от полусотни своих соседей по вагону, так называемых попутчиков.

Плацкартный вагон, отмеривший при жизни на колесах не менее сорока полновесных лет, катился по Восточно-европейской равнине, приближаясь к цели своего назначения. На стрелках вагон поскрипывал и просился на пенсию, или хотя бы в капремонт. Сорок лет для вагона — это почти две жизни, но поскольку парк вагонов пополняется крайне медленно, то и ползают в по заповедным путям сообщения ветераны войны и труда, и возят потенциальные человеческие жертвы. Если бы в начале шестидесятых на Калининском вагоностроительном заводе узнали, что их продукция в первоначальном состоянии будет кататься по рельсам еще сорок лет, то работники завода бы сначала возгордились, а затем насторожились.

Обо всем этом не думал капитан Авраменко, развалившись на нижней полке места с прозаическим номером пять. Ментовский менталитет не располагает к мышлению на отвлеченные темы, а требует конкретики. Иначе это не мент, а ворона в мундире. А думал капитан о том, что следовало бы доложить денег из своего капитала, и купить билет в купе. И он будет последней сукой, если в Москве этого не сделает. Потому что уроды, расхаживающие взад-вперед с пивом и водкой достали. Еще контингент частенько бегал в сортир, чем окончательно заколебал нашего бравого сотрудника внутренних органов. Ему то и дело приходилось поджимать под себя ноги, так как длинна вагонной полки — где-то около ста семидесяти сантиметров. Куда девать еще двадцать пять, Авраменко себе не представлял.

На исходе суток капитан устал настолько, что готов был крушить черепа и отрывать уши бестолковым пассажирам, снующим по проходу с регулярностью метронома. Слава богу, хоть попутчики не доставали. В первый же вечер устроившийся напротив специалист по поглощению пива в больших количествах (так его для себя охарактеризовал Олег Николаевич) предложил ему выпить по сто грамм водки, и капитан согласился. Чтобы не вызывать явную антипатию. Но уже назавтра при повторном предложении извинился, мотивировав свой отказ мигренью. Попутчик проникся непонятным термином и далее глушил спиртное на другом конце вагона, где у него обнаружилась знакомая душа.

Ранним утром ненастного сентябрьского дня Олег Николаевич Авраменко сошел с поезда, прибывшего на Белорусский вокзал столицы, и поспешил в метро. Как и все жители периферии, он не любил такси, а в связи с наличием СМИ побаивался и самого харизматичного транспорта — метрополитена. Как, извините, должен чувствовать себя человек в московском метро, если из телевизора узнает о буквально еженедельных террористических актах в нем? Особенно, если он не москвич. Однако, на момент приезда капитана Авраменко террористы решили сделать себе выходной. По крайней мере, до Новогиреево он добрался без приключений. А там сел в троллейбус и доехал до означенной улицы Саянской — конечной точки своего маршрута. Судьба хранила его и здесь: поплутав минуты полторы, он совершенно случайно уткнулся в нужный дом, хотя при других обстоятельствах искал бы его долго и упорно.

То, что в Петровске было модой, здесь являлось предметом первой необходимости. Все без исключения подъезды всех, без исключения, домов были оборудованы домофонами. Нетвердо помня, как этой штуковиной пользоваться, капитан потыкал клавиши. Затем до него дошло, что нужно набрать номер квартиры. Почти тотчас хитрое устройство запищало, а женский голос из динамика кокетливо спросил:

— Кто?

Подавляя в себе естественное желание отрекомендоваться конем в пальто, Олег Николаевич ответил:

— Капитан Авраменко из далекой и очень Белой Руси.

— Да что вы говорите? — удивились на том конце линии, — заходите.

Чего-то запищало — за дверью щелкнул электромагнит. Капитан вошел в подъезд и принялся кататься на лифте, пытаясь попасть на нужный этаж. В отличие от Петровска, здесь в подъездах не указывали расположение квартир по жилым уровням. Наконец, цель достигнута. Из приоткрытой двери на него пялится жгучая брюнетка с красивым мясистым носом — мечтой ваятеля.

— О, боже мой, — воскликнула она, — я вас вовсе не таким представляла! Заходите же — здесь ужасный сквозняк.

Супруга дома не оказалось, но общительная дамочка пообещала, что сегодня он обязательно должен быть. Бывшую жену Артема звали простым русским именем Наташа, но это имя ей катастрофически не шло. Хотелось называть ее Розочкой, Рахилью или Сарой, но только не Натальей. По телефону Авраменко ей в общих чертах объяснил суть проблемы, теперь же его пригласили на кухню (такого оборудования и обстановки он не видел даже у "новых русских" из Петровска) и в процессе приготовления двойного усиленного завтрака выпытывал подробности.

— Ничего не понимаю! — призналась Наташа, накладывая в тарелку гостю картофельное пюре и молочные отварные сосиски, — вы ведь совсем не про Артема мне рассказываете. Точнее, не про моего Артема.

— Извините? — склонил голову над тарелкой Авраменко.

Он вдыхал пар экологически чистой пищи (уж в этом он не сомневался — такие снобы и эстеты жрать абы что не будут) и чувствовал, что хочет три вещи: сожрать, все что есть на столе и в двухметровом "Эриксоне", задрать хозяйке подол и основательно показать ей отличие ядреного русского мужика от маломощного иудея, а потом уснуть в нормальной человеческой постели часов на шесть.

Наташе его желания были неизвестны, поэтому она принялась философствовать. Артем в прошлой жизни был парнем неплохим, но ей хотелось большего. Это большее она нынче получила, вот только угнетает занятость Марка — ее нынешнего мужа. Теперь вот мучается бедняга вопросом, то ли она получила, что хотела, или ее все-таки подло обманули. Вечное нытье интеллигента, который не знает, на которой половине задницы ему приятнее сидеть.

Олег Николаевич насыщался и время от времени делал соответствующие замечания. Мол, всего на свете не ухватишь, если где-то густо, то где-то и пусто, а богатые, говорят, тоже плачут. Проблемы у них просто иные, недоступные среднему обывателю. А если серьезно относиться ко всем проблемам, то это может очень невыгодно сказаться на собственном здоровье, которое, как известно, не купишь за любые деньги. Хозяйка выслушала внимательно всю эту белиберду, а затем поставила на стол початую пузатенькую бутылку и два лафитника. Вино, между прочим, оказалось обычным "Кагором".