Мой напарник бегал вокруг машины, вскрикивал и чуть ли не рвал на голове волосы.
— Пиздец! — он бегло осмотрел двигатель, хлопнул себя по лбу, отскочил от машины, затем подбежал снова, закрыл капот, полез в кабину, а через несколько секунд опять гипнотизировал мотор. — Пиздец, пиздец, пиздец!
— Не суетись! — рявкнул я. — Собери всё, что можно, и пошли!
— Тебе легко говорить! — ощерился напарник. — Ты не голый. И не босой. Не тебе сейчас бежать хрен знает сколько по камням и колючкам!
Я посмотрел на Эрвина, который разве что на месте не подпрыгивал от злости и безысходности, покачал головой и стянул мокрый от пота плащ. Отодрав от полы несколько длинных полос ткани, я протянул остальное напарнику:
— На! Оторви рукава и сделай обмотки. Но остальное чтоб надел и застегнул. До последней пуговицы, ясно?
— Ясно, ясно, — скаут раздражённо вырвал у меня из рук одежду. — Фу! Весь мокрый! Ты там от обезвоживания не умер?
— Нет, но почти, — ответил я, перематывая израненную голову. Мне и в самом деле жутко хотелось пить и есть. Раньше я не чувствовал этого из-за опасности и адреналина, но сейчас организм настойчиво напоминал о неудовлетворённых потребностях. — Так что не тупи и давай быстрей.
Два старых пердуна, скачущие по саванне огромными прыжками, как дикие антилопы, — прекрасное зрелище. Но не для самих старых пердунов. Кровь стучала в ушах, перед глазами висела красная пелена, распухший от обезвоживания осклизлый язык не ворочался, а ноги кричали, что следующий шаг совершенно точно станет последним. Часто приходилось менять направление, чтобы обойти участки непролазного буша, — досадная трата времени и сил, которых и без того не было. Спуск с невысоких каменных холмов чередовался с подъёмом на такие же невысокие каменные холмы, усыпанные огромными выветренными булыжниками, о которые мы спотыкались и скатывались вниз. Высокая трава цеплялась за лодыжки, в ней прятались сломанные ветки, колючки и прочие приятности — будто сама Африка восстала против нас и не желала отпускать, но мы всё равно бежали.
Бежали, бежали, бежали.
Внутренний пессимист шептал на ухо, что вся эта гонка бессмысленна, что у наших преследователей есть вертолёты и транспорт, а у меня очень скоро не останется даже и ног, потому что дурацкие жёлтые туфли приспособлены для бега примерно так же, как я для спортивной гимнастики. Эрвин молчал и не жаловался, но я чувствовал, что ему куда хуже: мчаться по камням в несчастных обмотках было, должно быть, тем ещё адом.
К тому же мы, как выяснилось, во время погони лишь отдалились от города. Карта с отметками наших перемещений показала, что с самого начала полиция погнала нас вглубь континента, а мы и рады были давить на педаль. Даже не подумали сменить направление, когда оторвались, кретины.
Но были и хорошие новости: относительно недалеко от нас пролегала Седьмая магистраль — одна из крупных трасс, ведущих в Корп. «Семёрка» была не просто дорогой, а настоящим логистическим монстром, который включал в себя не только скоростной хайвей, но и железную дорогу, воздушный коридор, трубопроводы и бог знает, что ещё.
Этот шедевр инженерной мысли протянулся на многие сотни километров с севера на юг, в ЮАР, где сливался с транспортной системой Претории.
Тонкая линия жизни посреди бесконечной саванны. И до неё оставалось всего-ничего, надо было лишь пересечь...
— Вода! — раздался отчаянный вопль за моей спиной. — Вода!
В ту же секунду Эрвин обогнал меня и помчался вперёд, в небольшую низину, которая открылась нам с вершины очередного холма.
Земля там выглядела темнее из-за густой зелёной травы и, присмотревшись, я действительно заметил несколько больших луж, заросших высоким тростником. Туда и нёсся со всех ног мой напарник.
— Стой, придурок! — прохрипел я и откашлялся, потому что раскалённое горло издало нечто совсем непохожее на человеческие слова. — Стой!..
Пришлось припустить вслед за этим идиотом. Нагнать его не составило труда, потому что напарник хромал на обе ноги и бежал на одном лишь энтузиазме.
— Да стой же, твою мать! — я схватил Эрвина за предплечье, но покачнулся, и мы вместе с ним кубарем покатились вниз, к берегу лужи, который представлял собой перепаханное копытами месиво из грязи.
— Пить! — мне в скулу прилетел слабый удар. — Пить! Пусти!
— Нельзя! — рычал я в ответ. — Нельзя, идиот! Там грязь! Инфекция! А может и крокодилы!
— Плевать! — не сдавался обезумевший напарник. — Пить! Сейчас сдохну!
— Блядь, да возьми ты себя в руки! — я не сдержался и отвесил скауту пару оплеух, после которых он затих. — Нельзя отсюда пить, идиот! Нельзя! Кишки выплюнешь!
— Новые вырастут!
— Ты что, не видишь, что это сраная лужа, из которой пьют зебры с буйволами?!
— Я буйвол по гороскопу, пусти! — Эрвин продолжал трепыхаться и больно укусил за руку.
— Ай! — я дал ему по голове. — По какому гороскопу?
— По отъебись-и-дай-попить-гороскопу! — скаут изловчился и врезал мне под дых, я ойкнул и выпустил его.
— Да и хуй с тобой! — прорычал я, глядя на то, как напарник стоит на четвереньках и с хлюпаньем втягивает в себя мерзкую мутную жижу. — Подохнешь — не жалко! Тебе и так недолго осталось! Страшно подумать, что ты там от Мамы подцепил!..
Скаут пил долго и жадно, а я жутко ему завидовал, потому что был слишком благоразумен и мог только долго и жадно ругаться. От жажды темнело в глазах.
— Фу! — когда тяжело дышащий Эрвин упал в траву, я отодвинулся подальше. — Пошёл нахрен отсюда! Не хочу даже лежать с тобой рядом! Знаешь, сколько кишечных паразитов ты только что проглотил?
Довольный донельзя напарник вяло отмахнулся:
— Ой, заткнись, а то тебе придётся проглотить кое-что похуже. Дай мне пять минут — и опять побежим. Сколько там до трассы?
Я сверился с картой:
— Семнадцать километров. Ну, верней, чуть больше. Смотри, там…
— Я вижу, да, — похоже, скаут тоже открыл карту. — Ближе к городу небольшая гостиница для дальнобойщиков.
— Ага, я тоже обратил на неё внимание. И мне она не нравится.
— Думаешь, нас там будут ждать копы?
— Ни о чём я уже не думаю, — это было чистейшей правдой: я измучился до полного безразличия к собственной судьбе. — Только о том, что там можно найти бутылку воды и помыться. А что будет дальше — решим.
— Справедливо, — Эрвин заохал, шумно отрыгнул и с чудовищными звуками ревущего тираннозавра изверг выпитую воду.
— Понеслась, — я отодвинулся ещё дальше, борясь с желанием язвительно заметить: «Я же говорил».
Снова звуки тираннозавра.
— Что ж я наделал?..
И опять.
«Замечательно. Только этого, блядь, нам и не хватало».
— Маки! Почему ты не остановил меня?
— Что?! — я чуть не лопнул от ярости. — Да как ты смеешь!? Как ты вообще смеешь меня в этом обвинять!?
Я прыгал вокруг блюющего напарника и орал как резаный, высказывая всё, что накопилось, — будто и не было никакой усталости.
— Семнадцать километров, пиздец, — простонал напарник, когда я закончил и упал в траву рядом с ним. — Я не переживу.
— Соберись, солдат, — слова давались с большим трудом: я не столько говорил, сколько хрипел и скрипел. Голос бился о пересохшую глотку и застревал в мерзкой вязкой слюне. — Бывало и хуже.
— Неа, — возразил Эрвин, поднявшись и ощупывая живот. — У меня — не бывало.
Снова напряжённый и сосредоточенный бег. Тело превратилось в механизм и силы уже, казалось, не были нужны — знай себе перебирай ногами на автомате. Вдох в два приёма, затем выдох в три, левой-правой, левой-правой.
Посовещавшись во время одного из привалов, мы решили не срезать путь до гостиницы, а бежать прямо к трассе: двигаться по обочине было бы всяко легче и приятнее, чем скакать по холмам, кустам и оврагам.
Эрвин постоянно останавливался: беднягу жутко чистило, и по-хорошему его стоило бы пожалеть, но для этого я был слишком зол на идиота, который не прислушался ко мне и пошёл на поводу сиюминутного желания.
— Я не вынесу этого, господи, — бормотал он, сбивая самому себе дыхание, — я просто, блядь, этого не вынесу.
Вскоре небо посветлело и показался периметр — ограждение из зелёного пластика, отделяющее от остального мира коридор шириной в пару километров, в самом центре которого пролегала седьмая магистраль.
Её охраняли, как государственную границу: стену и широкую контрольно-следовую полосу за ней освещали сотни прожекторов, то и дело пролетали патрульные дроны с оружием — и не какой-нибудь нелетальной ерундой, а огнестрелом и ракетами.
Перейти через магистраль можно было лишь в низинах, где весь комплекс отрывался от земли и какое-то время вёл по высоким эстакадам. Но и через эти участки удалось бы пройти только будучи зеброй или бородавочником. К людям же очень часто возникали вопросы — взрывчатые или огнестрельные. Корп крайне внимательно относился к торговым путям и не доверял местным жителям, которые периодически задумывались, а почему бы не пустить поезд под откос или заставить водителей пары-тройки машин поделиться содержимым контейнеров.
Тут, на фронтире, бои никогда не прекращались полностью, лишь затихая на то время, пока не появлялась очередная непуганая банда.
Бег действительно давался легче — земля ровная, без резких подъёмов и вездесущего буша, знай себе отмахивай километр за километром, однако проще не стало, поскольку силы были на исходе, а жажда причиняла почти физическую боль.
— О! — выдавил я из себя, когда увидел впереди небольшую бетонную площадку с серой дверью технического прохода. — О!..
— А! — Эрвин, которого уже откровенно шатало, тоже не смог произнести ничего членораздельного. — А! А-а-а!
— Ага! — радость придала сил, и мы помчались наперегонки, а затем рухнули возле стены, тяжело дыша. Темнота в моих глазах пульсировала красным, а ржавый привкус на языке требовал сейчас же его смыть. Индикатор энергии после забега опустился почти до нуля: тонюсенькая багровая полоска на самом дне стилизованной батарейки. Совсем немного — и мой организм начнёт переваривать сам себя.
— Господи… Господи… — причитал скаут, лежавший справа от меня. — Я просто… Господи… — его опять вывернуло, но у бедняги не осталось даже желчи. Что ж, я предупреждал. В том, что он усугубил собственное обезвоживание, нет никакой моей вины.
Полежав несколько минут и приведя дыхание в порядок, я поднялся на дрожащие ноги и, кое-как переставляя конечности, подошёл ко входу. Над ним в дополнение к фонарям и прожекторам загорелась маленькая белая лампочка — сработал датчик движения.
Дверь сплошным ковром покрывали затёртые маркировки — жёлтые треугольники, красные треугольники, какие-то гаечные ключи, лопаты, бульдозеры и ещё чёрт знает что. Поверх всех этих иероглифов была начертана крупная надпись «Не стучать!»
Разумеется, первым же делом я нарушил этот запрет и забарабанил в дверь, стремясь не столько вызвать кого-нибудь, сколько проверить её на прочность.
— Ты сдурел? — послышался слабый голос напарника.
— А у тебя есть идеи? — проверка показала, что вломиться внутрь я не смогу при всём желании.
Эрвин хихикнул:
— Подсади меня.
— Смешно, — я смерил взглядом пятиметровую стену, над которой торчали гусиные шеи фонарей. В их свете пейзаж саванны казался чужим и холодным, будто мы очутились на планете, которая вращалась вокруг голубой звезды. — Эй! — я продолжил ломиться. — Кто-нибудь! Человеку плохо!
— А вот это очень верное замечание, — согласился скаут.
— Заглохни! — раздражённо огрызнулся я. — Э-эй!..
Сверху послышалось жужжание. Я вскинул голову и увидел зависший над ограждением серый дрон, который шевелил объективом камеры, присматриваясь к двум странным старикам.
Вместе с объективом шевелился и короткий, но пугающе крупнокалиберный ствол, торчавший из брюха патрульного летуна. В нахождении под прицелом не было ничего приятного (кто знает, что творится в электронных мозгах?), но думать следовало раньше.
Я поднял руки:
— Не стреляйте! Мы граждане Корпа! Нас похитили! Тут пострадавший! Помогите!
Пауза затягивалась, с каждой секундой усиливая моё беспокойство.
Наконец дрон скрылся за стеной (я с облегчением выдохнул), но через пару секунд вернулся и принялся нарезать над нами круги, охватывая всё больший радиус. Похоже, смотрел, не привели ли мы незваных гостей.
— Всё равно это дурацкая идея, — подал голос Эрвин. — Копы уже наверняка всё оцепили.
— Не факт, — я так и стоял с поднятыми руками, провожая взглядом дрона, к которому присоединился напарник.
— Это почему?
— Мы на чужой территории. Сильно сомневаюсь, что операция за чертой города была официальной, а это означает либо ограниченные силы, либо определённый уровень секретности. И то и другое может сыграть нам на руку.
— Складно излагаешь…
Складно-то складно, но я сам не особо полагался на свою теорию: просто не было больше ни сил, ни желания придумывать ещё один хитрый план по скрытному проникновению на суперохраняемый объект. Хотелось либо попить и прилечь, либо наконец умереть и прекратить весь этот ужас.
А ещё — вытащить осколки стекла изо лба, чтобы любое движение мимических мышц не вызывало ощущение, будто меня прикладывали мордой о поднос с хрусталём.
— Ну и ладно, — то ли согласился со мной, то ли просто подумал вслух Эрвин. — Всё равно мы давно спалились.
Дроны просканировали саванну вокруг нас и зависли, всё так же пугающе уставившись на нас линзами камер.
— Не улетели, не атаковали… — заметил я. — Значит, помощь уже в пути. Как ты?
— Отвратительно, — простонал Эрвин. — Ты был прав. Не стоило мне пить ту воду.
— Да неужели, блядь, — прошипел я и сел на бетон, прислонившись спиной к холодной шершавой стене. Хорошо. Прохладный ветерок приносит горькие травяные запахи и охлаждает разгорячённое тело. Громко стрекочут насекомые, где-то далеко гудят двигатели машин и стучат колёса поездов, а над головой сверкают звёзды и перемигиваются пассажирские самолёты. «Не отключиться бы…»
Из-за сильного жара Эрвин в тепловизоре светился ярко, как костёр. Бедолага лежал на спине, тяжело дыша, и оранжевый воздух из его лёгких взмывал вверх, меняя цвет, растворяясь и остывая. Это очень напоминало картинку с прогноза погоды на ТВ: всякие красно-жёлто-зелёные завихрения циклонов и антициклонов, области с разным давлением и так далее.
«Скорее», — мысленно умолял я тех, кто спешил к нам. Или не спешил?.. Чёртовы дроны не умели говорить, и потому оставалось загадкой, обратили на нас внимание или проигнорировали.
«Скорее», — и всё равно кто там, хоть полиция, хоть бандиты, хоть головорезы Мамы, хоть сам дьявол.
Последние силы уходили, ветерок обдувал лицо, покрытое коркой грязи и запекшейся крови. Я закрыл глаза, чувствуя, как мир вращается и уходит из-под ног. Нет-нет, сознание сейчас точно терять нельзя, как бы ни хотелось пустить всё на самотёк.
