Почему и нет? Часть первая.

— Разумеется, господин Черкасов в полном вашем распоряжении. — Васильев встал из-за стола, провожая штабс-капитана и барона до двери.

Так. А барон Шиллинг тоже птица высокого полета. Фамилия известная в финансовых кругах Германии и в двадцатом веке, но часть из них выехали в Россию при Екатерине. В родстве с Эйлерами. А Эйлеры...? Ну, математик Эйлер был. Во еще, мать Бенкендорфа — "Рижская волчица", она ведь из Шиллингов, или Эйлеров. Не помню точно...

Мы с Вениамином Андреевичем остались в кабинете вдвоем. Это вообще являлось противу правил, которые установились на наших встречах-пятиминутках. Обычно первыми отпускались младшие офицеры, а далее совет шел в узком кругу более посвященных, чем простые подпоручики. Сегодня правило нарушено, к чему бы?

Васильев кивком головы предложил мне пересесть поближе к столу и сам опустился на стул в несколько расслабленной позе.

Похудал капитан. Нелегко дался ему период времени, начиная от смерти полковника Смотрицкого и до сегодняшнего дня. Ох, нелегко. Если мы работали в каторжном режиме, то Васильев умудрялся перещеголять в этом всех нас. Создавалось ощущение, что он не спит вовсе. Всегда выглядел подтянуто, аккуратно одет, чисто выбрит, сосредоточен. Требователен ко всем членам нашей команды до жесткости, к себе — до жестокости. Но вот лицо у него сегодня довольное. Впервые, наверное, за зиму.

— Итак, Сергей Александрович, вы удивлены, что оставлены, так сказать, на десерт? А сему есть причина. Есть. Будем без чинов, уж больно много дел мне необходимо с Вами обсудить. Так, с чего же начать? Ну, хотя бы с этого...

Васильев вытащил из стопки исписанной бумаги лист, на котором я узнал свои каракули. Так и не смог толком освоить эти перья, будь они неладны.

— Ага! Вот тут вы, Сергей Александрович, написали мне неделю тому бумагу, обозвав ее служебною запискою, следующего содержания. Так, где это...? Вот! Вы рекомендуете силами небольшой группы людей разгромить печатный цех тайной типографии и физически уничтожить всех, причастных к разработке и исполнению технологии печатания фальшивок. При этом вы предполагаете местонахождение типографии в Варшаве. Так?

— Совершенно верно, Вениамин Андреевич. Готов лично возглавить сию вылазку.

— Никто и не сомневается в вашей смелости, но как вы думаете задуманное деяние? И откуда вы взяли, что типография находится именно в Варшаве? Ведь прежде, до сообщения князя Куракина, это было неизвестно.

— Ну, местонахождение я просто предположил, следуя логике. — Не буду же говорить, что знал об этом из прошлой жизни. — А вот метод исполнения...? Да просто повторил бы то, что мы делали здесь, в Смоленске. Главное захватить хоть одного причастного к этому человека, а там, ухватившись за кончик ниточки, найти место, где типография находится. А далее просто. Людей — в ножи, типографию — в огонь. И удирать, ходу во все лопатки ...

Васильев рассмеялся.

— Лихо! Вам бы в гусарах служить, это их привычки, или казачков. Те тоже мастера!

— Увы, Вениамин Андреевич. Увы...Тут лихим наскоком не ограничиться. Требуется определенная подготовка. Необходимо по первости тайно проникнуть на территорию Герцогства Варшавского, после, не вызывая подозрения, легально прибыть в Варшаву. Все выведать, а уж после напасть и уничтожить. При этом, количество людей не должно превышать десяти иль чуть более человек. Иначе, больно заметно. Собрать отряд отчаянных храбрецов в нашей армии не сложно, но этого мало, надо еще и с хитринкой людей, способных сойти за своих в самом городе.

На этот раз Васильев смотрел внимательно и без улыбки.

— Чувствую, эту затею вы, Сергей Александрович, обдумывали не раз. А ну как не выйдет?

— Бог не выдаст, свинья не съест. Никто ведь не ожидает подобной дерзости. Сейчас, после разгрома сети распространителей и контрабандных троп охрану типографии, и прежде неплохую, еще усилят. А это нам в помощь. Охраны станет больше, да охранять станут плоше. Ну, кто решится на такое предприятие, как нападение на типографию? Полный сумасшедший! Вот и они так думают. Я готов рискнуть.

— И что вам для этого нужно?

— Семеро-восьмеро верных людей, отличных бойцов, согласных принять смерть от товарищей в случае пленения либо раны. Любое подозрение в причастности России должно быть исключено. — Бровь Васильева полезла вверх, а я продолжил.

— Все должны быть родом с Западных земель, знать польский язык. Еще кто-нибудь из контрабандистов, работающих на нас, для тайного пересечения кордона. Деньги. Много. Документы купеческие и мелкой шляхты. Настоящий купец, лучше из жидов гешефтмахер, который и проведет сани в Варшаву. Кони для отрыва от погони. Их тоже можно вроде как гнать на продажу. Значит два купца. Оружие и порох на месте диверсии, возможно и горючие материалы, масло там... Цивильное платье, подходящее под историю, которую выдумаем для правдоподобности. И еще. Полная секретность. Об этом не должен знать никто, кроме вас и меня, коли решимся на сие. И я, и все люди, которые будут задействованы, официально должны находиться в России и их должны видеть особы, коим, случись что — поверят. Юристы называют это алиби. — Я заторопился продолжить, начиная заводиться от непонятной злости на французов. Мне ведь действительно стало до жути обидно за своих.

— Вениамин Андреевич! Ведь они руку на Государя подняли. Неужто не ответим? Пусть знают, что диверсии — оружие обоюдоострое.

Васильев побарабанил пальцами по столешнице. Проговорил, словно раздумывая вслух.

— Вы предлагаете русскому офицеру...? Но это — против чести дворянской. Тайком, без мундира... Да и войны у нас нет с французами! Откуда такие мысли? Вы — шляхтич древней фамилии, а предлагаете ... Нет, не понимаю. Дело нужное, лихое. Но...

— Позвольте объяснить. — Васильев кивнул.

— Войны изменяются, Вениамин Андреевич. Но то, что я предлагаю совсем не ново. Нанести врагу урон можно по-всякому. Считайте — это воинская хитрость. Тем более, на нее мы идем в ответ на его коварство. То, что творится — это война, пусть и не объявленная официально. А на войне — как на войне. Мы, дворяне — народ служилый. Ежели надо для державы, чтобы мы дрались в открытом бою — возьмем в руки меч, а если надо чтобы мы дрались хитростью да умом — будем изворотливей лисы и опаснее змеи.

Надо шпионить — будем шпионить. Надо тайно уничтожить врага — будем уничтожать.

И сделаем это хорошо, поскольку дворянину делать что-либо плохо — невместно. Вот, где-то так ...

— Да это я понимаю. Но отчего именно вы рветесь на такое? Вот кабы из тайной канцелярии, будь она сейчас при деле, людишки на это дело подписались... Тут я бы понял. Я знаю ваше щепетильное отношение к дворянской чести оттого и удивлен. Уж простите великодушно.

— Сходу трудно объяснить. Больно неожиданно вопрос возник, но я попробую... Не обессудьте, если сумбурно изложу. — Кажется, меня понесло. Может и не стоило вообще затевать этот разговор? Но если начал, так чего теперь...

— Чем крепилась прежде держава? — Задал я вопрос, и тут же сам на него стал отвечать.

— Основой были три опоры. Первая — народ, вторая — военная дружина, третья — вера. Прежде воевал воин с воином, победитель брал дань да на этом война и заканчивалась. Воин по праву считался самым нужным человеком в державе, он шел на бой за собственную честь, за державного государя и за добычу, храня труд иных людей и границы своей страны. Бывали еще войны за веру. А сейчас ...

Сейчас держава крепится по иному, ибо появилась четвертая опора — банкир да промышленник. Люди, владеющие средствами и способами производства различного товара в больших количествах, назовем их, к примеру, капиталистами. Просто, пришло их время ... Меркантильный народ, но необходимый. Ведь именно они ради увеличения наживы двигают прогресс и науки. Такой вот парадокс. — Я вздохнул.— Время рыцарей уходит безвозвратно. Увы. И вроде как крепче должна стоять страна на четырех опорных столбах, да не тут-то было. Если хоть одна из опор станет меньше или напротив, выше иных — где уж тут быть устойчивости. Все чаще скрытая воля золота диктует, куда пойдет воевать воин и какое решение примет владыка державный. Владельцы капитала, действуя на пользу себе, порою пренебрегают интересами других составляющих опоры страны. Их не интересует честь, им не важны заповеди библейские. Это звучит кощунственно, но, увы — это так. А важно им одно — нажива. И еще — возможность властвовать.

Ради их доходов происходят революции и строятся флоты, ради них собираются миллионные армии и ведутся войны. И царит над всем этим жадность. Телец золотой набирает мощь и заставляет служить себе всякую человеческую тварь, а самое страшное — светлые и выдающиеся человеческие умы. — Васильев слушал внимательно. С некоторым удивлением даже, таких перлов прежде он от меня не слышал. А я продолжал.

— Взять те винтовки английские, которые мы у вражин захватили. Хорошо, что неожиданно на них напали, а кабы отстреливаться стали?

Ведь придумали, шесть выстрелов в минуту сделать можно, да с казны заряжались . Хоть лежа, хоть с колена пали. (Винтовка Фергюсона позволяла вести огонь именно в таком режиме) Корабли без парусов плавать могут, на паровом ходе. Артиллерия совершенствуется из года в год, как заряды, так и пушки. А дальше ведь хуже будет. Тактика изменится коренным образом. И с каждым десятилетием..., да что там, с каждым годом война перестанет быть войной держав, а превратится в бой интересов капиталов. Ведь по большому счету все компании Наполеона служат на пользу французским буржуа. Война стала выгодна держателям капитала. Это обороты колоссальных средств, это новые рынки сбыта товара, это доходы. Люди гибнут, так что ж. Зато деньги рекой текут. В этих обстоятельствах должна быть сила в противовес человеческой жадности. А ограничить ее может лишь одно. Контроль закона. Жесточайший контроль. И производить его должны люди долга и чести, не боящиеся ни труда, ни грязи, ни крови. Я идеалист, сам понимаю... — Меня уже действительно несло и я мешал в одну кучу святое и грешное выплескивая еще не сформированные толком, но жгущие изнутри мысли.

— Россией должны править закон и государь, а не золотой истукан из пустыни Синайской. Единый закон для любого человека любого сословия и вероисповедания. Обеспечить это может лишь самодержец, а мы, служилые дворяне, его основная опора. Против золота должна стоять сталь, иначе держава погибнет в этих новых временах. И как знать, может, в этих новых войнах мы окажемся ловчей и сильней иных держав. А уж они будут стараться..., да что будут, уже стараются...

Я замолчал. Честно говоря, не готов был к этому разговору, но как вспомню, сколько чужого груза взвалили на мою страну в следующие два столетия мировые державы, такая злость берет. А со злости чего только не брякнешь...

— А вы, однако, философ. — Голос за спиной заставил меня вздрогнуть.

Борис Алексеевич Куракин стоял у полуоткрытой двери и внимательно разглядывал мое лицо в свой пижонский лорнет. — А вот горячность ваша, да и неосторожность в высказывании — это плохо. Такие дела, как тайная операция, господин подпоручик, требуют холодного размышления и кладбищенской тишины. Знаете, как тихо на сельском погосте зимней ночью? Вот, примерно, такой...

Интересно девки пляшут...

Я четко помнил, как Васильев провожал барона и плотно закрывал дверь. За дверью, на страже фельдфебель, должен был хоть знак подать. Не понял...?

Князь откровенно и спокойно разглядывает мою растерянную физиономию. Угроза?

А вот Васильев растерянным не выглядел. Напротив. Довольное выражение вернулось на его лицо. Та-ак, похоже — очередная проверочка.

И не надоест им.

У меня такое ощущение, что сейчас пошлют, вот только куда? Либо по пешему маршруту далеко и надолго, либо на очередную амбразуру. Или опять на меня пари заключили, начальнички? С них станется. А дверь-то все-таки заперта была...

— Виноват, ваше сиятельство! Более не повторится. — Самообладание вернулось быстро. Напускаю на себя браво-глуповатый вид тупого рубаки. Впрочем, этим вызываю только новую волну веселья на лицах у князя и графа.

— Ох, Горский, не скоморошничайте ради Бога. — Васильев махнул рукой. — Верно, вы догадались, что сей водевиль нами с Борисом Алексеевичем был разыгран, чтобы он мог взглянуть на вас в разговоре, так сказать, почти приватном. — Вроде как оправдывается. — Так надо, Сергей Александрович. Вы сами все поймете, если... Да вот Борис Алексеевич вам все сам обскажет, если найдет нужным.

— Найду непременно, Вениамин Андреевич. Наш разговор остается в силе. Вы меня убедили. Осталось убедить самого Сергея Александровича. — Князь еще раз внимательно осмотрел меня. Без лорнета, кстати. Так он просто выделывается с ним или это прием вроде сталинской трубки или сигары сэра Уинстона?

Васильев вышел из кабинета, оставив нас наедине. Куракин собственноручно закрыл за ним дверь и уселся за стол на то же место где сидел и прежде. Кивнул мне, давая разрешение присесть.

Помолчали.

— Итак, я хотел бы предложить Вам, подпоручик, принять участие в одном предприятии.

Понятно. Значит на амбразуру.

Князь уже набрал воздуха в грудь, чтобы начать толкать речь, но, взглянув на меня, медленно его выдохнул. Речь была отложена. Видно на моей физиономии он увидел нечто, заставившее его изменить первоначальное намерение. Хмыкнул понимающе.

— Вы знаете, подпоручик, что-то мне подсказывает, что с вами нужно говорить напрямую. Нет? Для меня это, скажу честно — непривычно, поскольку дипломатический язык мне ближе и понятней, но я попробую...

Вы сказали, что время рыцарей уходит, а вот мне как раз и нужен, м-да, именно человек рыцарского характера. Как вы говорили, военная хитрость? Вот как раз для нее. Несоответствие, скажите? Отнюдь... Нам требуется, чтобы вы заменили меня в поездке в Ригу. Мы с вами примерно одного телосложения и даже несколько схожи внешне, так что моя подмена может пройти незаметно для наблюдателей. Видите ли, меня хотят убить и покушение, скорее всего, произойдет в дороге. А поскольку вам предстоит заменить меня, то рисковать головой придется вам. Как вам задача? Согласны?

— Позвольте вопрос, ваше сиятельство, перед тем как отвечу? — Куракин кивнул.— Кто и за что вас так не любит? Мне это необходимо, чтобы знать, чего опасаться.

— Извольте, отчего не ответить. Но вначале и вы мне, подпоручик, расскажите, как вы видите политическую обстановку в самой России? В зависимости от вашего ответа будет и мое разъяснение. Не возражаете?

Здорово он меня окучивает. На каждый мой вопрос в ответ собственный. Дипломат, однако.

— Я не политик, ваше сиятельство, я — солдат. Но ответить попробую.

В Российской империи в данный момент существуют несколько политических сил, ориентирующихся на союз России с различными мировыми державами. На Францию, Британию, Австрию и Пруссию.

Поддерживающие в нашей державе последние две германские страны в связи с их вхождением в сферу интересов Франции, сейчас в некоторой растерянности. Если уж совсем грубо, то есть силы, которые ратуют за войну с Францией и за союз с Британией, а есть, напротив, за войну с Британией в союзе с Бонапартом. Каждые из них имеют свои резоны и свои интересы.