— Добрый вечер,— сказал он.— Входите, присаживайтесь. Кофе?
— Сп-пасибо,— пробормотала она, несколько сбитая с толку его дружелюбным тоном,— но м-мне пока нельзя кофе...
— Из-за Алонсо?— ничуть не удивился его сиятельство.— Ну, на этот счет можете быть спокойны, от благородного напитка здесь только одно название. Настоящий кофе, увы, мне тоже нельзя.
— О,— сказала Лавиния. И, войдя, после некоторых колебаний опустилась на краешек кресла напротив. Маркиз Д'Алваро, судя по всему, настроен был на мирный лад. Немного приободрившись, его супруга бросила взгляд на столик между двух кресел, где стоял кофейник, две чашечки, сахарница и молочник, и, чуть осмелев, спросила:— А разве к-кофе бывает... н-ненастоящий?..
— Еще как. Этот вот желудевый. Слабая замена, конечно, но лучше свекольного — и со сливками куда вкуснее, чем может показаться. Попробуете?
Лавиния нерешительно кивнула. Подождала, пока муж наполнит чашечку, сдобрит густую черно-коричневую жидкость доброй порцией сливок, и осторожно протянула руку. Такая внезапная забота супруга была для нее внове, точно так же, как его спокойный голос и вообще эта просьба о встрече — ведь они никогда, даже в те два коротких месяца затишья, не проводили вечеров вместе! Нельзя было терять бдительность.
— Сахар?— спросил маркиз, и Лавиния на всякий случай качнула головой, хотя сладкое любила. 'Да что с ним такое?— тревожно подумала она, делая маленький глоток. Напиток и впрямь был далек от кофе, но на вкус недурен.— Что он хочет? Только бы не Алонсо!..' В душе вновь зашевелилось беспокойство. Чтобы хоть как-то его унять и ничем себя не выдать, Лавиния поставила чашечку на блюдце и, помолчав, спросила:
— Как в-вы себя чувствуете? Анни сказала, что сегодня в-вам лучше?..
— Не особенно,— его сиятельство наклонил к себе кофейник.— Но спасибо за участие. А что насчет вас?
Маркиза Д'Алваро недоуменно моргнула.
— М-меня?..
— Вы всем довольны? Вам всего хватает?
— Я... я да,— пролепетала она,— у м-меня всё хорошо... всё есть...
— Я рад,— задумчиво отозвался маркиз. Сделал несколько глотков кофе, вернул чашечку на стол и посмотрел на жену:— Я хотел поговорить с вами, Лавиния. О вас, о нас, о нашем браке, который, боюсь, трудно назвать удачным... Почему вы за меня вышли?
Маркиза застыла с блюдцем в руках. Внезапность вопроса застала ее врасплох. Муж понимающе склонил голову:
— Знаю, переговорщик из меня так себе. Но все-таки? Вы совсем не знали меня, и я никогда вам не нравился, что, в общем, неудивительно. Вам так велел отец?
— Н-нет... То есть, да...— совсем запутавшись, Лавиния подняла на мужа растерянный взгляд:— Мы н-не спорим с батюшкой, и если он... Я н-не понимаю, ваше сиятельство!.. Разве это в-важно?
— А разве нет?— задумчиво глядя на нее, вопросом на вопрос ответил маркиз Д'Алваро.— Это ведь ваша жизнь, Лавиния. Почему вы все-таки связали ее со мной?
— Я... я п-просто...— она, не в силах выдержать этот странный взгляд, опустила голову.— Я думала, что мне п-повезло... И у меня будет семья, свой дом... д-дети... Думала, мы будем счастливы. Глупо, к-конечно...
Лавиния умолкла. И опустила голову еще ниже, сжав пальцами края фарфорового блюдца. Зачем он спросил, зачем она это сказала? А если теперь... 'Ох, нет, только не Алонсо!— в отчаянии подумала она.— Он заберет его у меня! Заберет!'
— Да, глупо,— услышала она,— учитывая того, кто достался вам в мужья. Но с этим уже ничего не поделаешь. Если бы не сын, я бы вернул вам свободу, однако теперь это невозможно. Я не должен был соглашаться на этот брак и вести себя так с вами не имел права — вы ни в чем не были виноваты. Я был плохим мужем. Не уверен, что смогу стать хорошим, но все же... Хотя бы ради Алонсо я должен попытаться. Если вы мне позволите.
— Я?..— прошептала Лавиния, уже совершенно не понимая, на каком находится свете.— Ради Алонсо?..
— Вы ведь любите его, не так ли?
— О, конечно!— с жаром воскликнула она, поднимая голову.— Больше всего на свете!
Темные глаза напротив на миг сощурились.
— Что ж,— помолчав, сказал Астор Д'Алваро.— Значит, хоть что-то я всё же смог вам дать.
Лавиния смотрела на неподвижную фигуру в кресле, освещенную лишь пламенем камина, слушала мирное позвякивание фарфора и негромкий спокойный голос — не безжизненный, как тогда, в детской, скорей просто очень усталый, задававший один странный вопрос за другим, и все никак не могла понять — к чему всё это? Зачем он ее позвал? С какой стати в нем вдруг проснулся интерес к ней, и не игра ли это — как в прошлый раз?.. Маркиз был не похож на себя прежнего, но ведь такое уже случалось, и теперь Лавиния, наученная горьким опытом, не спешила воскрешать былые надежды. Она всё так же не знала этого человека и не была уверена, что хочет узнать, но то, что он говорил, против воли находило отклик в ее душе. Он едва ли не впервые называл ее по имени, он спрашивал о сыне... Он сказал, что был плохим мужем, а она ни в чем не виновата, и у Лавинии немного отлегло от сердца.
— Значит,— ободренная его спокойствием, все-таки рискнула спросить она,— вы б-больше не сердитесь на меня? И н-не заберете у меня Алонсо?..
— Заберу?— переспросил маркиз. В голосе его промелькнуло искреннее удивление.— Боги с вами, куда и зачем? И почему я должен на вас сердиться?
Лавиния смущенно потупилась, пробормотав что-то о детской. Его сиятельство невесело улыбнулся.
— Вон оно что,— сказал он.— Забудьте. Памятуя о том, в каком виде я вернулся с заставы, удивительно, как вы вообще гарнизон по тревоге не подняли!.. Вы так боитесь меня, Лавиния?
Она молча покачала головой.
— Это радует,— обронил его сиятельство. И добавил после короткой паузы:— Но за Алонсо всё же тревожитесь. Почему? Неужели вы думаете, что я могу причинить ему вред?
Маркиза уткнулась взглядом в ковер. Перед глазами ее встало окаменевшее лицо мужа там, в гостиной, когда она собиралась обрадовать его новостью о своем положении, потом разлетевшийся на осколки винный бокал, хриплый голос, больше похожий на рычание зверя, велящий ей 'убираться отсюда' — и то утро, когда на свет появился Алонсо. 'Поздравляю, ваше сиятельство!— сказал доктор, протягивая маркизу завернутое в пеленку дитя.— У вас сын!', и Лавиния, подняв взгляд на супруга, вздрогнула: вид у него был такой, словно в облике невинного младенца ему явилась собственная смерть. 'Сын',— лишенным выражения голосом повторил он и вышел из спальни, даже не взглянув на ребенка. А потом исчез на два месяца — когда же вернулся... Лавиния поёжилась. Она вдруг вспомнила глухой голос, долетевший до нее от порога детской. 'Что мне теперь с тобой делать?' — вот что он спросил. И ей стало страшно. Маркиз не был рад своему отцовству — откуда же ей было знать, насколько сильно?
— В-вы...— отчаянно заикаясь, пробормотала она,— в-вы ведь... н-никогда не хотели д-детей. Вы так рассердились, когда узнали... И сразу уехали, к-когда родился Алонсо, а п-потом... В-вы сказали — 'что мне с тобой делать?' и... и я...
Она, не договорив, стиснула в ладонях вот-вот готовое треснуть блюдце. Его сиятельство молчал. Долго — так долго, что его супруга не раз и не два успела пожалеть о своей откровенности, однако когда он все-таки заговорил, тон его не изменился.
— Что ж,— сказал маркиз Д'Алваро.— Правда за правду: я не отличаюсь чадолюбием, и известие о том, что скоро нас будет трое, застало меня врасплох. Я привык жить один, а дети так или иначе многое меняют... Но, боюсь, мои слова вы поняли слишком буквально — до Алонсо я в жизни ни одного младенца в руках не держал, и действительно понятия не имею, что с ними следует делать. Ничего дурного у меня и в мыслях не было. Может, я не так привязан к сыну, как вы, но я никогда его не обижу. И другим не позволю.
Щеки Лавинии залил густой румянец.
— П-простите, п-пожалуйста,— жалко выдавила из себя она, не смея поднять глаз на мужа.— Я н-не знала... Я б-была неправа... Я д-думала, вы так н-не хотели ребенка, что...
— Что спал и видел, как бы от него избавиться?— с добродушной усмешкой закончил за нее он, и Лавинии захотелось от стыда провалиться сквозь землю.— Ну, это даже для меня слишком!.. Впрочем, вас тоже можно понять — вёл я себя тогда и впрямь не лучшим образом. В любом случае, не беспокойтесь об Алонсо. Не буду врать, его рождение в некотором смысле было для меня разочарованием, но теперь это уже в прошлом.
Лавиния моргнула.
— Разочарованием?..— в замешательстве переспросила она, чуть приподнимая голову. Его сиятельство пожал плечами.
— Видите ли,— просто сказал он,— я-то ждал дочь.
Маркиза, широко раскрыв глаза, уставилась на мужа.
— Я д-думала, все мужчины мечтают о сыновьях,— вырвалось у нее. Астор Д'Алваро снова пожал плечами.
— А я не все,— заявил он. И, очевидно, оценив выражение ее лица, тихо фыркнул себе под нос.— Впрочем, как я уже сказал, это дело прошлое... И дочь у нас с вами или сын, в сущности, не важно — в отличие от его будущего. Алонсо наследник графства Алваро и следующий хранитель второй заставы, тогда как нынешний в моем лице, увы, наломал слишком много дров, чтобы пытаться теперь исправить всё в одиночку. Вы хорошая мать, Лавиния, но этого мало. Нужен еще отец. И семья, чью репутацию никто не ставит под сомнение — а с этим на нынешний день, боюсь, у нас дело обстоит плохо. Это моя вина, я знаю, но без вашей помощи мне ее не искупить.
Лавиния растерянно смотрела на супруга. Она еще не вполне пришла в себя после его упоминания о дочери и сейчас не могла взять в толк, что он пытается ей сказать. Репутация, семья, Алонсо... А разве с этим что-то не так? Они муж и жена — пред людьми и богами, сын их рожден в законном браке, кто в этом может усомниться? И почему?
— Простите, в-ваше сиятельство,— робко призналась она,— но я не понимаю... О какой помощи вы говорите? Что я д-должна сделать?
Маркиз Д'Алваро, помолчав, повернулся и посмотрел ей в глаза.
— Будьте моей женой,— неожиданно произнес он, и фарфоровое блюдце в руках Лавинии, вздрогнув, с треском распалось на две половинки. Если бы не маркиз, в последний момент успевший подхватить стоявшую на нем чашечку с кофе, платью его супруги неминуемо пришел бы конец.
— Кем быть?!— изумленно выдохнула Лавиния. Астор Д'Алваро вернул чашечку на стол и выпрямился в кресле.
— Женой,— спокойно повторил он.— Понимаю, это звучит странно, но не смотрите на меня, как на сумасшедшего. Конечно, мы и так женаты. Но, увы, скорей на словах, чем на деле... Речь не о супружеском долге — относительно этого можете быть спокойны, на ласку и любовь я не претендую. А вот остальное?.. Мы с вами живем в одном доме, но порознь, как чужие. Мы не общаемся, нигде не появляемся вместе и даже едим отдельно — может, это и не такая редкость, как принято считать, но в любом случае мало похоже на семью.
Маркиза медленно склонила голову набок.
— А в-вы хотите, чтобы было похоже?— неуверенно спросила она.— Как... как тогда, когда еще н-не было Алонсо?..
— Нет. Я хочу забыть о том, что было тогда. И в этот раз сделать всё правильно,— заметив промелькнувшую в глазах жены тень сомнения, он склонил голову.— Да, помню, на этом вы уже обжигались. Но больше такого не повторится, даю слово — а его цена вам известна. Подумайте над моим предложением, Лавиния. Я знаю, брак наш не из счастливых — что ж, не всякую войну можно выиграть... Но можно постараться хотя бы не проиграть.
Глава XVIII
В тот вечер маркиза Д'Алваро вернулась к себе около полуночи и в глубокой задумчивости. На сонные вопросы горничной, успевшей задремать в ожидании госпожи, ее сиятельство только вяло пожала плечами, справилась о сыне — тот мирно сопел под крахмальным пологом — и удалилась в спальню. 'С платьем я сама,— сказала она, отсылая служанку.— Доброй ночи, Анни' Горничная присела в поклоне и вышла, про себя удивляясь странному поведению хозяйки.
А Лавиния, уже лежа в постели, без сна смотрела в потолок, привычно прислушивалась к тишине и думала — о сыне, о себе самой, об их общем будущем в этом доме и о его хозяине. Маркиз опять открылся ей с новой стороны. Что это, очередная маска? Или на сей раз все-таки его истинное лицо?.. Последнюю фразу мужа о войне, которую можно 'хотя бы не проиграть', маркиза не поняла — однако кивнула, обещая подумать. И теперь мучительно размышляла о том, что со всем этим делать дальше. Маркиз, кажется, говорил искренне. Он дал слово — а уж в том, что держать свои обещания он умеет, Лавинии грех было сомневаться. Может быть, и здесь ему все-таки стоить поверить?.. Где-то внизу, приглушенное толстыми стенами, послышалось знакомое пение половиц. Скрип-скри-и-ип, скрип-скри-и-ип... Верить или нет? Оставить всё как есть или рискнуть ступить вновь в ту же реку, в надежде, что на этот раз вынесет к берегу? Лавиния, тихо вздохнув, закрыла глаза. Она разучилась мечтать, но надежда на лучшее все еще жила в ней, не смотря ни на что.
На следующий день, когда маркиз Д'Алваро вернулся с заставы и отдыхал у себя перед обедом, в дверь его комнаты постучали.
— Войдите,— сказал он. И обернувшись, увидел застывшую на пороге жену. Лицо ее было бледным, но в прозрачных глазах читалась невиданная доселе решимость.
— Я п-подумала, ваше сиятельство,— тихо сказала она в ответ на его вопросительный взгляд.— Н-над тем, что вы сказали. Если так б-будет лучше... д-для Алонсо... Я согласна.
Муж улыбнулся.
— Я рад,— отозвался он. И сделал приглашающий жест рукой.— Входите же. Обед уже вот-вот, и сегодня я распорядился подать его в столовую. Надеюсь, вы составите мне компанию?..
К середине декабря потеплело. Снежный ноябрь остался позади, но обычной для юга резкой оттепели не случилось, и пограничье радовало глаз белым сверкающим полотном, растянувшимся от Туманного хребта до самого Разнотравья. Дни стояли ясные, солнечные, до февральских метелей было еще далеко, так что никто не спешил оседать у родных очагов до весны — зима выдалась не хуже. На фронтирах было спокойно, даже данзарские передовые дозоры, что большую часть осени мельтешили над хребтом как саранча, с наступлением холодов поумерили пыл, и хранители юга выдохнули с облегчением. Треволнения ноября тоже потихоньку стирались из памяти — охранный гарнизон до сих пор стоял в Даккарае, а раненые кадеты уверенно шли на поправку и один за другим покидали лазарет. Тень войны не рассеялась, нет, но к ней понемногу привыкли: всему свое время. И пока час не пробил, стоит радоваться каждому мирному дню, ведь одни боги знают, сколько еще их впереди осталось!.. Жизнь южной границы понемногу вернулась в привычную колею. Игрались отложенные с осени свадьбы, звучали в жарко натопленных гостиных господских домов рояли и клавесины, скользили по гладко раскатанному снегу дорог вставшие на полозья возки и экипажи — от одного поместья к другому...
Зимний сезон был открыт. И главной его новостью явилась чета Д'Алваро, без которых теперь не обходился ни один званый вечер. Местные кумушки, всю осень перемывавшие косточки маркизу и его молодой жене, едва успели остудить языки, как их вновь пришлось вынуть из ножен: на свадьбе дочери барона Дэшела, куда Астор Д'Алваро, конечно, был зван, и где его, как всегда, не ждали, его внезапное появление произвело фурор. Явись он еще один, боги с ним! Но в двери парадной залы его сиятельство вошел, ведя под руку супругу — и несмотря на худобу, вид имел столь цветущий, что даже счастливые молодожены померкли на его фоне. Смуглое, гладко выбритое лицо над белоснежным воротничком мундира улыбалось, горделиво расправленные плечи слепили серебром эполет, а в чуть прищуренных глазах ясно читалось полное удовлетворение жизнью. Его молодая супруга, в бархате винного цвета — точь в точь родовой герб Д'Алваро — смотрелась рядом с ним совсем тоненькой и юной; рука ее в белой лайковой перчатке доверчиво покоилась на локте мужа, а вокруг гибкой шейки поблескивало колье из тяжелого старинного золота, украшенное плотным рядом крупных, один к одному, кровавых рубинов. Вдовствующая баронесса Дэшел, мать хозяина дома, наведя на украшение гостьи свой верный лорнет, немедленно опознала в нем семейную реликвию рода Алваро — в последний раз покойная маркиза надевала его, должно быть, больше полувека назад, сказала баронесса своей приятельнице, вдовствующей графине Овертон. 'Редкая драгоценность, нынче таких не делают',— авторитетно заявила она, не без ехидства покосившись в сторону едва не скрипящей зубами от досады графини Вэйделл. О несбывшихся мечтах последней заполучить маркиза себе в зятья знало всё пограничье. А рубины и впрямь были чудо как хороши. Слова старой баронессы быстро разлетелись по зале, и вскоре к маркизе Д'Алваро выстроилась целая очередь любопытных — всем была охота разглядеть поближе и колье и его хозяйку, ведь молодую маркизу до нынешнего дня знали в лицо лишь ближайшие соседи... Лавиния с честью выдержала этот шквал внимания. Она была немногословна, держалась скромно, улыбаясь тихой, чуть смущенной улыбкой, и мило розовела от комплиментов, изредка обращая к супругу взгляд своих удивительно прозрачных глаз — словно ища поддержки, что все сочли невероятно трогательным. Д'Алваро не остались на бал, откланявшись сразу после ужина, но вердикт общества был единодушен: прекрасная пара! А молодая маркиза — очаровательна!.. 'Конечно, ей недостает лоска,— заметила баронесса де Фоли,— да и красавицей ее тоже не назовешь — но очень изящна. А какие манеры!' Визави баронессы, графиня Пэйтон, степенно кивнула. 'Пожалуй,— сказала она.— В свое время я была знакома с герцогиней эль Виатор — такое умение держать себя редко встретишь... Дочери, конечно, далеко до матери, но маркизу Д'Алваро, безусловно, повезло. Прелестное дитя, и сама скромность' Ее товарки, качая веерами, хором с ней согласились. Одна только графиня Вэйделл, некстати вспомнив о рубинах и крахе своих матримониальных планов, чуть пожала плечами. 'Мила, несомненно,— обронила она.— Разве только немного бесцветна... И слишком робка, но, думаю, это у нее скоро пройдет. Если только маркиз после ее сегодняшнего успеха вновь не запрет бедняжку дома!' Она с деланым сочувствием покачала головой, и стоящая позади нее баронесса Д'Освальдо спрятала за веером насмешливую улыбку: в голосе графини, как бы она ни старалась это скрыть, звучала откровенная зависть.
