Спасти Ссср ч2

— Не бойся, чистая...

Прошли мимо придорожного кафе, дотла сожженного во время беспорядков. Говорили, что сожгла мафия по наводке — государственное кафе, чтобы не конкурировали со всякими забегаловками, которые тут работали почти в открытую.

Кофе был хороший — везде, где когда-то были турки, кофе варить умеют.

— Да... — сказал майор — посмотрел бы на это Иосэб Бессарионович*...

Буров промолчал. Отец его получил десять лет — попытался спасти товарища еще по Гражданской, обвиненного в шпионаже на польскую и германскую разведку, во время совещания высказал сомнения в виновности этого и других подследственных, отказывался применять ускоренное следствие. Загремел. Сослали на Колыму простым опером в колонию — кадров не хватало**, осужденные опера тогда тоже привлекались к работе, если в деле не было троцкизма. Товарища расстреляли.

Отец много не рассказывал о том, что тогда происходило. Но и из того что рассказал — Буров всё понял и выбор свой сделал. Навсегда.

— Еще будешь?

— Нет. И так сердце из горла выскакивает

Грузины не удержались, заулыбались

— Дядя Иосиф варил. Мертвого поднимет.

— А он кто?

— Дядя Иосиф? Ну, он кофе варит. И лагман жарит. Говорят, повара самого товарища Сталина учил...

— А что вы все Сталиным козыряете?

Грузины мигом посмурнели. Потом старший сказал

— Ты с Москвы?

— С нее самой.

— Ну... ты подумай. У русского народа героев много в истории. А у нас? И ханы нас били, и турки и татары. Один у нас есть — Сталин.

...

— И я тебя как брата прошу, не трогай Сталина. Все понимаю, много зла он вам, русским сделал. И нам тоже. Но все равно — не трогай...

— ...Как же у вас так получилось. Эти все наркоманы, они — откуда? Это все не один год ведь — зрело.

— Да как тебе сказать... между нами, да?

...

— Мы, грузины народ горячий, любим, э...

...

— На полной скорости жить, да? Если в жизни есть что-то, надо это попробовать. Вот привез кто-то. Один попробовал, другой

— А вы то — куда смотрели?

— Э... куда смотрели. Думаешь, я на это смотрел? Я все кулаки об этих ... избил, у моего друга сын начал, тот его в деревню отправил, в подвале запер, тот на стены бросался. Если бы я знал с кого началось, своими бы руками задавил, веришь?

Детский сад. Непуганый.

— Привлекать надо. По закону.

— Э, закон. Говорят, расстреливать будут, правда?

— Не знаю.

— Только это и поможет да. Я с одной телкой, она у меня на коленях в кабинете стояла — брошу. Как же. Они все... я не знаю как чума это.

— Верить им нельзя.

— Правильно сказал, э...

...

— Но мы сами разберемся, да?

Буров сделал вид, что не слышал

— Ты пойми, тут свои порядки. Много уважаемых людей, надо уважение людям оказывать. Вы этого не знаете, поэтому людей оскорбляете. А у нас как? Оскорбил одного человека — вэсь народ оскорбил!

...

— Правильно?

— Да... — протянул водитель

Буров подумал, что такое не могло появиться за месяц, за два и даже за год. Это все копилось годами — чванливость, национализм, превосходство, групповщина. И как это все допустили, куда партия смотрела? Тут что, совсем советской власти нет?

Зугдиди встречал БТРами на улице, блокпостами и висевшей над улицами дымкой страха. Буров кое-что знал про Зугдиди — одна из воровских столиц всего Союза. Про воров в законе было мало известно, только из специализированной литературы — но воры были. Если в РСФСР их трамбовали в Белом Лебеде — то еще в семидесятые МВД Грузии то и дело входило с ходатайствами о переводе осужденных для отбывания наказания в родную Грузию. И понятно, что в Грузии наказание отбывать легче, чем на севере Пермской области.

В Зугдиди советской власти, можно сказать, и не было...преувеличение конечно. Но в ГУВД по ротации назначили человека даже не из республики, а еще работали следственная группа и комиссия из Москвы от МВД СССР. Так что на действенную помощь местных ментов рассчитывать не приходилось.

К удивлению Бурова — он знал нового начальника Зугдидского РОВД. Это был Алексей Иванянц, опер из Еревана, они вместе учились в Горьковской школе МВД и вместе же проходили курсы повышения квалификации. Знакомому человеку тот обрадовался, вышли покурить...

— О, Мальборо. Откуда богатство такое?

— Мне немного надо.

Как некоторые опера Буров курил только, когда надо было кого-то разговорить. А так нет.

— Турецкие. Ну, давай. Откуда кстати?

— Тут продают.

Иванянц понизил голос

— Там восемь процентов каннабиса

— Серьезно?

— Да.

— Погоди, это что... заводские

* * *

?

— Именно.

Буров с сомнением покрутил сигарету в пальцах и вернул владельцу

— Откуда?

— Тут и не такое купишь. Ты как?

— Восстановили. Старший опер. С перспективой — начальник отдела через год

— А до того?

— Сослали от греха.

— А отдел какой дают?

— Организованная преступность.

Иванянц хмыкнул

— Так ее же нет, в Советском союзе

— Стебать я и сам умею. А это вокруг — что? То чего нет?

— Правда, что с самим Карпецом работаешь?

— Правда

Иванянц вздохнул

— Везет вам, к солнцу близко

— Не завидуй, сгорели многие. Здесь — что скажешь

— А что сказать? Люди разложились в край, увольнять и через одного — судить. Но тогда работать будет некому

Буров подумал — как же так. Придурки столько куролесили стольким людям карьеру сломали, многим и жизни — в чем они были виноваты? В чем он был виноват? За что их всех преследовали. Гнобили, ссылали, заставляли писать рапорты. И в то же время тут...

— Оперативной обстановкой... не вник еще?

— Тут полгода вникать

Буров не удержался

— Слушай, а почему так? Почему это здесь вообще возможно

Иванянц покачал головой

— Ты человек большого народа тебе не понять. В малом народе все знакомы. Как работать, как арестовывать?

— И у вас так же?

— У нас... у нас денег меньше, чем здесь — потому и совести больше. Но если не дать заразе укорот — то же самое через десять лет будет по всему Кавказу.

...

— А потом и по всей стране.

Сергеевы жили в Зугдиди на улице, которая есть в каждом городе Советского союза. Точнее в Зугдиди это был переулок — второй переулок Ленина.

Перед тем как идти, Буров оглянулся на машину — обычный милицейский УАЗ, только верхние части дверей сняты. Это для того чтобы из автомата стрелять, если что.

Докатились, ити мать...

Поднявшись на второй этаж, он позвонил в дверь. Никто не открыл. Он позвонил еще раз, потом постучал. Сильнее

— Нету тут никого!

— Простите, а Сергеевы тут проживают?

Старуха — колоритная, с проседью в волосах, с крючковатым носом — смотрела на него со смесью любопытства и раздражения от того что побеспокоили

— Съехали они!

— Давно?

— Месяц уже!

Буров понял — пустышка. Надо адресное бюро запрашивать. Но верный своему оперскому чутью, поспешил...

— А с вами простите можно поговорить?

...

— Я из милиции. Из Москвы.

— Это с чем?

Буров с сомнением смотрел в вазочку с варением

— Это с грецким орехом.

— С этим варение варят?!

— А как же. Да вы пробуйте.

Буров осторожно попробовал варение из какой-то даже на вид несоветской банки. Вкусно, хотя вкус непривычный, надо признать...

— Так вы значит из милиции... — поинтересовалась старуха

— Из нее самой. А вы своих соседей давно знаете?

— Давно? Ну, почитай еще до войны рядом жили... тут и заселялись.

Буров изобразил удивление. Хотя удивляться было нечему — это в Москве порой не знают как зовут соседа по лестничной площадке. Здесь же — древний город, традиции... стоило ожидать. Повезло можно сказать.

— А сейчас почему тут не живут?

— Да съехали. Тамара Ильинична то на родину вызов получила, вот и отправилась...

Евреи — отказники. Этого только не хватало. Где евреи, там жди неприятностей.

— Одна отправилась?

— А Илью Иосифовича то схоронили.

— Давно?

— Да в том году. Йоська не приехал стервец...

— У них детей сколько было?

— Один у них был. Иосифом звали. Имя у него в честь деда, но получилось, имя как у Сталина, а отчество как у Владимира Ильича

— А Илья Иосифович ... ему сколько было то?

— Как припомнить... с тридцать пятого он.

— Молодой. Что же он?

— Рак, сынок. Раковый он был

— Как же... живешь, живешь...

Помолчали.

— Йоська... любимый сын был. Как они с отцом... хвостиком за ним ходил. Отец тоже для него все делал. На завод водил, в секции устраивал.

— В какие секции? — спросил Буров

— Да вроде в Динамо ходили...

Тир там был. Это точно.

— Как же он не приехал? Не смог?

— Кто его знает, чужая душа... его в последнее время видно не было.

— Говорили о на северах... — подбросил Буров

— Тамара Ильинична говорила... на золото его сманили. Хотел отца спасти этими деньгами... не успел.

— А кто его на север поехать надоумил, не знаете?

— Наверное Гоги, кто ж еще. Он с северов Волгу привез.

— Тут живет? Фамилию знаете?

— Тут, где ж ему еще. Фамилия Николошвили...

В Москве — Буров пошел бы отрабатывать информацию немедленно. Он уже понял, что произошло — Иосиф пытался помочь отцу, нужны были деньги, он завербовался на север. Через знакомых. Там его обломали и поставили на него пропажу оружия — уголовное дело. И поставили перед выбором — либо делаешь то что скажем, либо садишься в тюрьму, а отцу уже никто не поможет. Не может быть чтобы Николошвили не был связан с уголовниками, вопрос в том — какими.

Но это была не Москва, рядом не было испытанных товарищей из МУРа, а был чужой город, чужая республика и может быть чужая страна. Потому что в Советском союзе такого что тут происходит — такого просто не бывает. И потому Буров окоротил себя и решил сначала поднять у местных сыщиков данные на этого Николошвили, если они там есть, взять при необходимости подмогу, и только потом — соваться.

Но выйдя на улицу, он понял, что если бежать от неприятностей, неприятности найдут тебя сами. Улица была перекрыта, сразу четыре белые Волги были расставлены по ней. И около его машины терлись люди с откровенно уголовными физиями — а у него на все про все был пистолет Макарова с запасной обоймой.

Но ученый в МУРе тому что если загнали в безвыходную ситуацию, при буром, может и выскочишь, Буров направился к машине.

— Чего забыли, граждане уголовные? — спросил он — документики имеются.

— Ты с Масквы сыщик да? — спросил один из уголовных

— А право имеешь интересоваться?

— Тут с табой пагаварить хотят, да...

— Так говори, что встал.

— В машине хатят пагаварить.

— А чего на улицу не выйдут, вон, солнышко какое?

Второй, восточного вида — приложил типичным жестом руку к груди

— Извини, дарагой, тут нет неуважения никакого. Просто хозяин наш выйти не может совсем, да. Никто тебя пальцем не тронет, хозяин слова сказать хочет. Горе у него.

Буров решил, что если бы хотели убить — убили бы. Это просто. И четыре машины за ним не посылали бы.

— В какой машине?

— Вон в той, дорогой — восточный забежал вперед, чтобы открыть дверь

В Белой волге было жарко, но окна завешены шторками из плотной ткани, видно ничего не было. На лобовом стекле наверху была надпись "Автоэкспорт" на переводной пленке — последний писк моды. Водитель, как только Буров сел сразу вышел и он остался на заднем наедине с хозяином машины. Тот был такой толстый, что Буров не понимал, как тот влез в машину.

Буров вдруг с удивлением понял, что человек в Волге — инвалид.

— Кто вы? — спросил он

Хозяин Волги усмехнулся

— Паспорт тебе показать?

— Просто представиться будет достаточно.

— Я Евграф Шеварднадзе.

Буров припомнил — на ориентировке давали. Евграф Шеварднадзе, родной брат грузинского партийного босса, глава Гурийского района, официальный и неофициальный. Один из лидеров мафии. Увлекается футболом, в населенном пункте Ланчхути с населением четыре тысячи человек, построил стадион — тридцатитысячник, в команде Гурия зарплаты достигают трех — пяти тысяч в месяц, а то и десяти тысяч, команда идет в высшую лигу Союза. В районе находится ключевой железнодорожный узел всего Закавказья, на станции грузы пропадают не вагонами, а целыми составами. Привлечь его к ответственности было невозможно пока был жив брат. Да и сейчас — не отдадут, наверное.

— Соболезную — коротко сказал Буров...

— Соболезнуешь ... — сказал инвалид — слова, все слова. На похоронах много слов сказали, а толку?

— Вы хотели поговорить со мной?

— Хотел, хотел. Послушай, дорогой. Я брат Эдика, мне как никому больно от того что произошло. Душа болит, да. Но что произошло — то произошло, да? Эдика не вернешь...

— О чем вы хотели со мной поговорить? — спросил Буров

— Спешишь. Если так, давай прямо к делу. Мы сдаем вам убийцу. Это настоящий убийца, без подставы, как блатные говорят. А вы уезжаете. Не надо мутить тут воду, и так намутили, кровь пролилась. Дальше только хуже будет.

— Для начала — кто это "мы"?

— Мы? Люди, дорогой.

— Какие люди? Людей много.

— Какие надо люди. Грузины.

— Если вам что либо известно о том, кто убил вашего брата, вы должны прийти в милицию и сказать об этом. Этим вы окажете помощь следствию, да и просто поступите по-человечески. Эдуард Амбросьевич был вашим братом, не моим.

— Ты прав — инвалид повернулся на сидении и смотрел ему в глаза — только Эдик мертв. Ему не помочь, ничего не исправить. Люди отдали мне убийцу, а я отдам его тебе. Но ты должен передать своему начальству — чтобы ушли из Грузии и не мутили воду.

— Я не могу такое решать.

Евграф улыбнулся

— Знаю, ты человек маленький. Но от тебя и не требуется решать. Просто передай.

Буров решился — убийца ему был нужен и он понимал, что взывать к совести или гражданской сознательности этого человека — все равно, что говорить со стеной.

— Хорошо, говорите.

Евграф начал говорить.

Обратно в Тбилиси — Буров вылетел практически немедленно, вертолетом Внутренних войск. При этом он никого не предупредил и не закрыл командировку, что для командированного — смерти подобно. Но именно на это он и рассчитывал — передать информацию до того, как другая сторона решит ее перехватить и уничтожить носителя.

В Тбилиси — он позвонил из аэропорта, вызвал прямо в аэропорт Кравца и все ему рассказал. И то что он узнал сам и то что ему сказал Евграф Шеварднадзе

— Так и сказал?

Буров кивнул

— В точности.

Кравец только покачал головой

— Тут что... советской власти нет совсем?

— Ну... подзапустили... подзапустили.

На самом деле, Кравец мог бы сказать об этом обо всем куда жестче, даже при всей его интеллигентности. Но промолчал. В такие дни подслушивают стены ... а дерьма всплыло столько, что виноваты тут все. И лучше не попадаться под руку с высказываниями, которые потом перевернут как угодно.