— Это правда, — подтвердил Йонгас, — мне моя прапрабабка рассказывала, что поначалу им было очень трудно. В лесу еще нормально, а к равнинам приходилось привыкать. Нужен дроу, привычный к отрытому месту. А кроме того, нам, видимо, нужно несколько наблюдателей, чтобы составить цепочку длиной от лагеря гоблинов до леса. Одной Роктис тут не хватит.

— Ну главное, чтобы именно наблюдатель видел в темноте, — заметил король, — остальные будут передавать...

— Передавать-то жесты придется, — возразил Йонгас, — то есть, наблюдатели должны видеть друг друга на расстоянии. Эльфы не настолько хорошо видят в темноте, чтобы разглядеть жесты в темноте с нескольких сотен шагов как минимум.

— Ну вот и обратимся к твоей прапрабабке и ее соплеменникам, — предложил король.

Тут Данила вмешался, так как перестал понимать, о ком речь:

— А где-то поблизости есть дроу?

— Не совсем, — покачал головой Валлендел и кивнул Йонгасу: — давай ты расскажи, я деталей не знаю.

Эльф пожал плечами.

— Как угодно. Раньше под этими горами был большой анклав дроу, четыре города. Пятьсот с лишком лет тому назад случилось землетрясение, и все здешнее Подземье обрушилось. Спаслось несколько тысяч дроу, они все поднялись на поверхность. Там история была сложная, едва не дошло до большого кровопролития. Стараниями тогдашнего короля Арлансии и королевы Латанны войны удалось избежать, хоть я и не представляю, как. Для дроу выделили территорию примерно между двумя нашими странами, и там они смешались с местными же эльфами. Что же до моей прапрабабки, то ей шестьсот лет с гаком, как и всем остальным спасшимся дроу. Солдаты из них уже никакие.

— А ее потомки? Вроде тебя?

Йонгас вздохнул:

— А ее потомки — уже не дроу. И я тут речь веду не о том, что выросшие наверху, среди эльфов, молодые дроу сами стали эльфами. Дроу-подземники обладают не только острым ночным зрением, но и способностью видеть тепло тела, к примеру. Однако этот дар есть лишь у чистокровных представителей народа. Полукровки видят тепло хуже. Среди моих прапрапредков — трое чистокровных дроу-подземников. Прадед мой тоже был чистокровным, но его дети тепло видели плохо. Я не вижу его вовсе. Я не думаю, что в последних двух поколениях ты найдешь хоть одного, сохранившего этот дар. Более того, моя жена — почти чистокровная дроу. У нее в роду, считая от прапрапредков — всего двое полукровок. То есть, она дроу на двадцать девять тридцатых. И она тепла не видит. Ее мать видела, но плохо, а отец, будучи чистокровнейшим дроу — не видел, так как был уже третьим поколением, выросшим наверху. Подземные дроу сохраняют дар тепловидения только пока живут под землей.

— Строго говоря, — сказал инженер, — нам ведь не уперлось это тепловидение. Достаточно, чтобы наблюдатель просто видел в темноте, как я понимаю, у дроу все равно ночное зрение лучше всех.

Роктис покачала головой:

— Мы видим ночью лучше других ровно настолько, насколько хуже — днем. Наши глаза до такой степени чувствительны, что дома, в Подземье, мы читаем и пишем, используя очень тусклые свечи, а некоторые предпочитают использовать в качестве светильника нагретый докрасна металл. Этого нам хватает, именно потому на поверхности мы слепнем. У меня в то злосчастное утро был капюшон, но я все равно ослепла даже с закрытыми глазами. Того света, который проник сквозь мои веки, оказалось слишком много. И когда наши глаза приспосабливаются со временем к дневному свету — они теряют чувствительность. Потому я хорошо вижу ночью только за счет тепловидения. Если же, предположим, меня засунуть в темный ледяной подвал — там мы с тобой будем одинаково незрячи. И потому жесты, которые я ночью буду подавать, увидеть с нескольких сотен шагов возможно только тепловидением. Нам нужны обязательно дроу-подземники, вышедшие на поверхность, родившиеся здесь уже не подходят. Кроме того, тепловидение необходимо, чтобы узнать, какие именно бочки — с порохом.

— Хм... Это как?

— Ну ты же говорил, порох от воды портится. Так что бочки будут просмоленные, а значит, днем нагреются сильнее и ночью будут хорошо видны любому, у кого есть дар видеть тепло.

— Гениальная догадка. Значит, надо любой ценой найти хотя бы несколько подземников. За любую награду, — сказал Данила. — Роктис, ты можешь указать путь к твоей родине?

— Я вышла на поверхность на границе между Латанной и северными лесами, — покачала головой та, — это не близко. Но дело в том, что твоих гонцов просто убьют, даже если они и достигнут цели. Никто ни за какие коврижки не пойдет на поверхность служить людям. Никто вообще не поверит, что это не ловушка. Поверь мне, я выросла в Подземье. И пребывала в непоколебимой уверенности, что абсолютно любой поверхностник — мой заклятейший враг. Даже сидя здесь, в темнице, я продолжала думать, что меня не убили сразу, чтобы убить позже. Когда восстановились мои глаза — обнаружила, что дверь в мою камеру не заперта, но продолжала думать, что мне развлечения ради устраивают побег, играют, как кошка с мышкой... Мысль о том, что король Рейнар и не собирался меня замучить, в мою голову уложилась не сразу. В общем, душенька, ты все равно не поймешь, как устроен наш способ мышления, потому просто поверь: никто из подземных дроу тебе не поможет. Ты ни с кем не сможешь договориться.

Тут вмешался эльфийский иерарх:

— На самом деле, есть один вариант. Лет двадцать назад стало известно, что одно из Подземий, которое находится под Тархалоном, вымерло подчистую от какой-то заразы. Эту весть принес отряд дроу-кадетов, и они действительно оказались последними дроу, виденными в тех краях. А теперь один из них возглавляет диверсионный отряд. Именно он, кстати, первым обнаружил те пушки и навел туда нашего гоблина-шпиона. Я думаю, что дроу, которые провели на поверхности двадцать лет, подходят для нашего дела. К тому же, у дроу очень развитый язык общения жестами.

— Отличная новость. А где их искать-то?

— А это уже сложнее. Двадцать лет назад их всех, вроде бы одиннадцать, пораздавали в разные селения. Если иногда мы принимаем к себе беглецов из Подземья — стараемся, чтобы нигде не было сразу двух дроу. Много на то причин есть.

— Боятся они нас, — хихикнула Роктис.

— Мера предосторожности. Как бы там ни было, тархалонские кланы двинулись в исход, сейчас эти одиннадцать кадетов где-то в наших лесах. Один известен — про остальных надо расспрашивать старейшин, которые их расселяли.

— Так найдите этих дроу! У нас всего три дня, если они не найдутся — будет очень плохо. Без корректировки нам уповать только на зыбкую удачу — а я предпочел бы надеяться на баллистику и радиус поражения!

* * *

Миномет — из всех современных видов оружия самое простое. Всего лишь труба с заглушкой с одного конца и со штырьком для накалывания капсюля на дне. И все. Опорная плита, сошки и прицельные приспособления, строго говоря, уже к самому оружию не относятся, это так, обвес.

Самый маленький из всех когда-либо производимых минометов, советский миномет-лопата, имел вес всего полтора килограмма и обходился всего лишь одной подпоркой и опорной плитой. Японский 'тип 89', так называемый 'коленный миномет', подпорок вообще не имел, удерживаемый всего лишь одной рукой стрелка. Он был настолько мал, что американцы, с легкой подачи горе-переводчика, назвавшего миномет 'коленным', питались применять это трофейное оружие именно что упирая плитой в колено, что гарантированно приводило к перелому. И хотя 'тип 89' записал на свой счет немало раздробленных американских ног, это никак не умаляло боевых достоинств оружия.

Наименьший из послевоенных минометов, предназначенный для использования спецподразделениями, обходился даже без опорной плиты. Просто ствол с ремнем для переноски и упор. Все! Воистину, проще просто некуда, и потому миномет с полным на то основанием делит звание простейшего огнестрела в истории с первыми кулевринами и мортирами.

Однако если современный миномет является безоговорочно простейшим оружием, того же нельзя сказать о его боеприпасах, и потому Данила не обманывал себя формулировкой технической задачи. Спроектировать миномет — ничто. Даже не полдела, а едва ли один процент. Мина — вот главный вызов.

Сразу после совета инженер засел за чертежи. Мина должна обладать дальнобойностью в три километра как минимум и при этом быть предельно простой в изготовлении. Конечно, три километра для современного миномета — не вопрос, модели с калибром свыше ста миллиметров и на шесть бьют. Но что делать, если из взрывчатых веществ — только дымный порох?!

Любые иные артиллерийские концепции Разумовский отверг с ходу, еще во время совета. Во-первых, стрельба должна быть навесной, чтобы бить из лесу, а не с опушки. Во-вторых, дальность в три километра предполагает большую отдачу, а ее предпочтительнее гасить, направляя в землю, других способов, реализуемых в три дня, нет. В-третьих, миномет отличается большой скорострельностью: закинул мину в ствол, дождался выстрела — закидывай новую. При том, что точность орудия наверняка будет минимальной, для гарантированного уничтожения вражеских бомбард придется сделать много выстрелов при малом запасе времени: противник пойдет в контратаку, как только очухается.

Первым делом Данила озадачил алхимиков. Единственный возможный механизм детонации мины — временная огнепроводная трубка, потому что капсюли он еще не запустил в производство, кроме того, мина, подрываемая капсюлем, предельно опасна в обращении и транспортировке, а оснастить ее предохранителем нереально: слишком сложно в производстве, это раз. Данила понятия не имеет, как устроена система, взводящая детонатор мины в момент выстрела, это два. Потому алхимики ушли, получив задание изготовить пороховую смесь с замедлителем из угля.

Вторым ключевым моментом стало использование более эффективного пороха. Флорн, тот самый алхимик, заверил, что бочку своего состава он изготовит в течение полутора суток, если ему дадут кое-какие реагенты и пару помощников.

Затем Данила спроектировал корпус мины таким образом, чтобы детали — всего семь штук — изготовлялись литьем. Литейщики быстро посовещались, затем министр Радвэн сказал:

— Мы можем это сделать, но нам понадобится на изготовление формы дня три-четыре, и потом мы сможем отливать в сутки по сотне комплектов.

Разумовский покачал головой:

— Через четыре дня ваши мастерские станут руинами, а вы все будете уже мертвы. Коли хотите жить — у вас от силы день и две ночи. Если послезавтра к утру у меня не будет полсотни комплектов — все пропало.

Ствол миномета, в количестве двух штук, он поручил изготовить все тому же Кадиасу: старый кузнец дело свое знает, на него можно положиться. Остальные детали — заглушку, плавно переходящую в опорную плиту с жаровней внутри, лафет-двуногу и винты для тонкой наводки — роздал другим кузнецам. Классическая система Стокса, только до предела упрощенная — десятку мастеров работы на день. Самая сложная деталь — опорная плита с жаровней — мера вынужденная. Капсюлей нет, потому воспламенять вышибной заряд придется банальным поджогом: мина касается раскаленного дна фитилем — и бабах.

Вся конструкция миномета, по расчетам Данилы, будет весить около двухсот килограммов. Многовато, конечно, но мера, опять же, вынужденная. Современные минометы используют хитрую схему, когда газы от сгорания метательного заряда истекают из мины не прямо, а в стороны, в пространство между стабилизаторами, благодаря чему давление нарастает постепенно, а отдача — уменьшается. Но это усложнило бы производство, что неприемлемо. Впрочем, излишняя массивность конструкции — не проблема при наличии таких артиллеристов, как Гаскулл.

Саму мину Данила тоже спроектировал с большим запасом как прочности, так и объема камеры метательного заряда. Вопрос дальности упирается в скорость полета. Сто метров в секунду — начальная скорость, позволяющая забрасывать мины на восемьсот метров, а советские минометы времен второй мировой стреляли на три километра уже при скорости мины чуть выше двухсот, а при трехстах метров в секунду — так и на все шесть. Однако мина для такого результата должна обладать оптимальной аэродинамикой, а у Данилы с этим дела не очень. Вентиляторы проектировать и минометные мины — все-таки очень разные занятия. Потому Разумовский предусмотрел возможность увеличения заряда, для чего в поход потребуется взять еще и запас пороха и принадлежности для выплавки воска.

Поужинав, Данила лег спать, но отдыхал недолго. Вернулась победоносная армия, и город снова сошел с ума от ликования. И когда народ, наконец, накричался, за инженером снова прислали слугу.

Разумовский, вполголоса матерясь, оделся и пошел в зал совещаний. Тут, несмотря на позднее время, уже собрались король, кузнец Кадиас, рядом с ним — незнакомый парень в солдатской куртке и кольчуге, с перевязанной рукой. Йонгас, Кэлхар и прочие знакомые лица, а также Роктис.

— Что стряслось? — сонно поинтересовался инженер.

— Я послал своего ученика вместе с войском, — сообщил министр кузнецов, — и он посмотрел, как устроены драконы.

— Оп-па! — удивленно приподнял брови Данила, — а вот это уже интересно!

Парню в кольчуге принесли бумагу и эльфийский стилус, и тот, держа его здоровой левой рукой, принялся чертить корявый рисунок.

— Дракон изнутри — это вроде такая здоровенная бочка, — рассказал он, — деревянная, но не полностью, сверху все оббито металлическим панцирем, и внутри металлические распорки, для прочности. В самой бочке — кишки, сердце, желудок и прочие потроха. Только все это, само собой, не из плоти, а из металла. Есть сталь, есть чугун, есть металл дварфов и неизвестные мне сплавы.

— Ты хоть что-то понял, мастер Данила? — спросил Валлендел.

— У механизма кишок нету. Это все агрегаты, боюсь, здешним мастерам неизвестные. Вот что, парень, давай по порядку. Кишки — что это? Что они собой представляют?

— Трубки из металла. Разной толщины, ними там все оплетено, но какие и куда — не понять. Я не мог заглянуть внутрь того дракона, которому голову оторвало, а вот второй буквально лопнул, все потроха либо наружу, либо видны хорошо. Только там все изорвано и покорежено.

— Хм... А желудок какой?

— Желудок — продолговатый цилиндр на дне корпуса. К нему идет толстая то ли кишка, то ли артерия от сердца. Сам желудок был разорван частично, внутри он похож на мясорубку. Длинная ось, на которую надето множество ножей по спирали — вот я и подумал, что желудок, ну чтоб, значит, пищу перемалывать...

— Понял! Дай сюда стилус! — Данила набросал схему паровой турбины: — это оно?

— Да, да, мастер! Очень похоже...

— А от желудка шли какие-нибудь оси к колесам? Или оси колес прямо через желудок шли?

— Да! Как вы догадались?

Разумовский, заметив, что все взгляды сошлись на нем, самодовольно хмыкнул:

— Делов-то. У нас такое в школах для детей учат. Это не желудок, а паровая турбина, механизм, где сила раскаленного пара превращается в верчение колес. Так, как выглядела та штука, из которой шла труба?