— Зиновий Борисович, послушайте меня и постарайтесь поверить. Через пять минут вы обделаете салон своей машины, а через пятнадцать расскажете мне все, что знаете. Но я серьезно искалечу вам руки, и все оставшиеся вам на этом свете дни превратятся в сплошную муку. Подумайте, стоят ли эти пятнадцать минут того, чтоб их переживать. Для меня они ничего не решают, результат будет один и тот же. У вас десять секунд пока я достаю вторую иголку.
— Я вам все скажу. — "Если эта сyчkа покалечит мне руки, я не смогу воспользоваться ампулой. Все, что я скажу ей, не имеет никакого значения".
— Я вас слушаю.
— Пять лет назад, во время поездки во Францию меня завербовала французская разведка. — Она вогнала ему вторую иголку под тот же выломанный ноготь, забив ее до сустава. Борисович, с трудом удержав мочевой пузырь, понял, что пять минут — это с большим запасом.
— У вас десять секунд, пока я достаю третью иголку. — Она ухватила его средний палец.
— Я вас обманул. На самом деле меня завербовала английская разведка. — Борисович, закрыв глаза, приготовился терпеть, но ничего не происходило. Открыв глаза, он увидел, что она с интересом смотрит на него.
— Он уже переправил вашу семью, и вы боитесь его выдать. Поверьте, Борисович, вы не того боитесь. Он уже свое дело сделал и деньги перевел, иначе бы вы не пыжились. Давайте договоримся так. Вы рассказываете всю правду, а я приложу все усилия, вы должны знать — кое-что я могу, чтоб вашу семью не искали. Будете молчать — все будет наоборот.
— Сykа, — с ненавистью глядя в ее равнодушные глаза, сказал он, как выплюнул.
— Это ваши игры, Зиновий Борисович, я просто соблюдаю правила. И не переживайте вы так. То, что вы сейчас подпишете — это только для меня. Моему начальству значительно больше понравятся ваши сказки. Я так понимаю, вы волнуетесь из-за денег. Могу пообещать, что никто не покажет это Литвинову еще несколько недель. Ваше решение?
— Если вы мне обещаете, что мою семью не тронут и месяц эта бумага не попадет Литвинову на глаза, то я согласен.
— Честное комсомольское! — Он криво улыбнулся и откинулся на спинку сидения.
— Записывайте.
— Света, бери бумагу, садись на переднее сидение и записывай. Дай свой платок, я арестованному палец завяжу. Чего ты кривишься, ногтя оторванного не видела?
Она спрятала подписанные листы во внутренний карман пальто. Сильно кружилась голова. Через пять минут прибыл Артузов с оперативниками. Сдав им задержанных, Оля получила невероятный втык от перенервированного начальства, выпустившего на ней пар. Повод для этого оно имело отменный.
— Лейтенант Стрельцова, — от голоса Артузова двадцатиградусный мороз на улице понизился еще градусов на сорок. Все замерли, стараясь не привлечь к себе внимание бригадного комиссара. — Почему вы не доложили, что ранены?
— Забыла, Артур Христианович, — обезоруживающе улыбалась Оля, — так много всего доложить нужно было, мысли в голове путались.
— У вас голова есть на плечах? Немедленно в больницу!
— Не надо на меня кричать, покричите лучше на своего шофера, это он меня продал за бутылку водки, на секретаршу свою покричите, у которой язык как помело. Поговорите со старшим лейтенантом Заварницким, он вам много интересного расскажет о ваших сотрудниках. Кстати, голова у мужика работает, как швейцарские часы, операцию подготовил на пять с плюсом, получите истинное удовольствие.
— Иван Терентьевич! Подойдите сюда! Сдать оружие, вы арестованы. Савельев, определи его к тем двоим. Стрельцова, немедленно в больницу. С вами поедут лейтенант Аносов и Цветкова. Аносов, глаз с нее не спускать. Езжайте на этой машине, потом доставите в управление. Вашу мы заберем. Найдете лаборантку Ермольевой, фамилия то ли Кузакина, то ли Кузыкина, она с лекарством для Столетова будет ждать вас в приемном покое. Ждете меня в больнице, я приеду или позвоню.
— Там в машине, возле охранника, сумка с их оружием.
— Это все потом, выезжайте немедленно!
В больнице их окружила сонная тишина неспешного течения времени, невыносимо раздражающая после бурного потока событий последних нескольких часов. Оле промыли рану, перевязали и вкололи полграмма дефицитного лекарства, видно, Артузов не забыл перезвонить. Сережа еще был в операционной, о его состоянии никто ничего не говорил. Все обещали, что операция вот-вот завершится, и доктора сами все расскажут. Они по очереди сходили в столовку покушать, и ждали вердикта врачей.
Оля, прислонившись к стенке, вспоминала схватку, движения симпатичного светловолосого парня, которого ей с таким трудом удалось застрелить. Странные слова, странной песни звучали в ее голове.
"Запомнился номер твой чётко, мгновенно, почти буквально
Сердце кипит, волнуется, чую — влюбилась фатально я
В тебя, ты странный, скуластый и веришь в себя безумно
Ты — волк, я — волк, закапали кровью, слезами друг в друга мы...
О если бы ты был настоящим, стала бы тебе я подругой
Шептала бы нежно ночами: Юго, мой Юго, Юго мой...
А так — всё больше по миру шатаюсь, захлёбываюсь своим секретом
Бросаюсь навстречу, других бросаю и слушаю, слушаю песню ветра..."
Ей хотелось напиться, "гребаная жизнь, Боже, почему у тебя такое извращенное чувство юмора? Почему человека, который мог стать близким, я видела всего минуту и через прорезь прицела? ... Надо взять себя в руки, день еще не закончился, вечером наверняка на ковер к вождю, народ будет думать, как мне жить дальше. Упекут под стражу в какую-то закрытую дачу, где меня месяцев за шесть-семь кокнут. Думай, Оля, думай, неприятности проще предотвратить, чем потом исправлять". Совершенно дикая идея пришла ей в голову, и чем больше она над ней думала, тем больше она ей нравилась.
— Это единственный вариант, нужно только еще раз продумать все аргументы.
— Какой вариант?
— Не обращай внимания, это я сама с собой уже от волнения говорить начинаю. Скорей бы уже операция закончилась...
Оле жалко было Сергея, вместе с тем она испытывала глухое раздражение его совершенно идиотским поведением. Ворвавшись в помещение, он должен был сразу уйти вправо, так чтоб держать в поле зрения обоих. Вместо этого он, оставив старшего лейтенанта за спиной, перекрыл ей сектор стрельбы, оружие к бою не подготовил, спрашивается, какого хрена ты бежал? "Не на кого тебе злиться, подруга, кроме как на себя. Могла и натаскать парня, время было, чуть меньше в лаборатории сидеть, но кто знал... на открытом пространстве он вел себя совершенно грамотно. Специальные упражнения для работы в закрытых помещениях, видно, в НКВД еще не изобрели. Да и действовал он нормально, единственное, не остановился вовремя, старший лейтенант его ловко мимо пропустил, но Сергей сразу в сторону прыгнул, понял, что я сзади. Зря я злюсь, видно, выверты подсознания, чтоб оправдать свой выстрел. Ведь это я его ранила...".
— Это они! Товарищи, как там Сергей наш?
— А вы кто будете ему, товарищи?
— Лейтенант НКВД Аносов, сержант Цветкова, мы сослуживцы.
— Я его жена.
— В рубашке ваш Сергей родился. Сквозное ранение в живот, ни один жизненно важный орган не задет. Жена — молодчина, видно, завтракать не дала мужу, желудок пустой оказался. Операция прошла хорошо. Ему пять дней будут колоть новое лекарство, я уже с ним работал, чудо, а не лекарство. Не буду загадывать, но пока скажу так — причин волноваться нет, можете идти домой. Нести больному ничего не надо, пять-шесть дней у него в рационе только кипяченая вода. Если вопросов нет, то жду вас завтра, и извините, меня ждут больные.
— Доктор, а когда его можно будет увидеть?
— Завтра, все завтра...
— Ну вот, два слова сказал и убежал. Сидишь тут два часа, волнуешься, а у них времени нет тебе пару слов сказать.
— Все нормально, Света, не волнуйся. Вот если бы он нас минут пятнадцать успокаивал, тогда надо было бы волноваться. А пару слов он как раз нам и сказал, так что претензий не выставляй. — К ним по коридору быстрым шагом шла медсестра.
— Вы, лейтенант Аносов?
— Так точно, красавица!
— Вас к телефону. — Вернувшись, он сообщил,
— Звонил товарищ Артузов. Интересовался, как дела у Сережи. Нам приказано отвезти тебя в Кремль. Пропуск для тебя заказан. Товарищ Артузов будет ждать тебя в приемной товарища Сталина. — Он с нескрываемой завистью смотрел на Олю. "Вот они, недостатки знаний в области классической русской литературы. Не знает лейтенант про барский гнев и барскую любовь. А может, и знает, просто аналогия такая ему в голову не придет никогда".
— Поехали.
* * *
По дороге она спохватилась, что под пальто у нее облитые кровью рабочий халат и рубашка. Являться в таком виде в свете предстоящего разговора было категорически невозможно. Одежда Светы тоже в крови, Сергея перевязывала, вся измазалась. Денег ни у кого не было. Вспомнив про чемодан Зиновия Борисовича, решила в нем покопаться, хотя это было чревато. Формально говоря, это уже не чемодан, а вещдок. "Может там деньги есть, грабанем Борисовича на новую одежду, в конце концов, по его вине я в таком виде".
В багажнике она с удивлением обнаружила три чемодана. В каждом оказалась толстая пачка денег, тысяч по десять рублей в каждой, в одном запасная форма лейтенанта в другом — старшего лейтенанта. "Предусмотрительные оба. Кто знает, что на задании случится, а тут свежая форма наготове". Схватив гимнастерку и галифе лейтенанта, она нырнула в подъезд. Вернувшись, коротко скомандовала.
— В военторг.
— Зачем?
— Мне фуражка по форме нужна. Не пойду же я в лейтенантской форме без фуражки.
Охранник на входе в Кремль придирчиво рассматривал ее удостоверение лейтенанта НКВД.
— В пропуске указано старший лаборант завода "Радиолампа". — Оля молча вытянула удостоверение лаборанта и дала охраннику.
Он рассматривал его вдвое дольше, чем первое. Затем вызвал начальника караула. Минут через десять пришел недовольный капитан. Выслушав сержанта, осмотрев удостоверения, пропуск и объект, на который этот пропуск выписан, он задал неожиданный вопрос.
— Фамилия вашего непосредственного начальника и телефон, по которому с ним можно связаться.
— Бригадный комиссар Артузов Артур Христианович. В настоящий момент ждет меня в приемной товарища Сталина. Позвоните товарищу Поскребышеву, он в курсе. — Капитан задумался на секунду, протянул ей удостоверения с пропуском,
— Проходите, товарищ Стрельцова.
В приемной было как всегда прохладно, тихо и спокойно. На кожаном диване сидел Артузов и просматривал газету. Она села рядом. С трудом узнав ее, он прошипел,
— Что это за фокусы, Стрельцова?
— Мне что, надо было в рабочем халате и в кофточке, залитой кровью, прийти?
— Где вы взяли мужскую форму?
— Знакомый лейтенант одолжил.
— Вы знаете, что ему за это будет?
— Ему не страшно. — Артузов заинтересовано смотрел на нее. Через секунду в его глазах появилось понимание.
— Ты смотри, а размер почти ваш.
— Что может иметь совершенно неожиданные последствия. — На этот раз Артузов смотрел на нее две секунды. Затем рассмеялся.
— Нет, даже не мечтайте, хотя ... — он задумался. — Мысль, нужно признать честно, очень оригинальная, но вы не понимаете, какие трудности в быту вас ожидают.
— Посылаете Свету Цветкову, я селюсь к ней, и все трудности позади.
— Вы даже это успели продумать... знаете, мне ваша идея нравится, но боюсь, это ничего не значит. Товарищ Сталин будет вопрос с вами решать лично, тем более что свое обещание он сдержал.
— Да, осталось начать и кончить, — грустно вздохнула Оля.
— Товарищи Артузов и Стрельцова, заходите.
* * *
Максим Максимович ждал звонка. Прошло больше трех месяцев после памятного визита Арчибальда Смита, который своими осторожными расспросами обратил внимание Литвинова на некоторые факты. Сложив их с тем, что было известно ему, он поделился подозрениями со своими английскими и американскими друзьями. И хотя это все было бредом, с точки зрения материализма, они отнеслись к этому очень серьезно и велели искать причину, не считаясь с затратами.
Давным-давно, когда Максим Максимовича звали совсем по-другому, он вступил в партию большевиков по совету отца. Английские и американские партнеры его семьи вкладывали серьезные деньги в русскую революцию и просили найти человека, которому можно доверять и который понимает, как вести учет, и сколько стоят деньги. Отец сказал:
— Это хороший шанс, сын. Ты будешь иметь дело и познакомишься с людьми, которые крутят сотнями мильйонов. Как бы ни сложилась твоя жизнь потом, поверь, эти люди, если ты проявишь себя, тебя в беде никогда не бросят.
Так Максимович стал главным банкиром революции. Он организовывал работу газет, рассчитывал финансовую часть любой операции, а часто и руководил самыми дорогими из них. Когда денег не хватало, он советовался со своими друзьями. Если операция того стоила — деньги находились. Никто не знал, откуда он берет деньги, впрочем, революционеров такие приземленные вопросы интересовали редко.
Его английские друзья хотели максимально порвать Россию на части, но возражали американские. Резкое ослабление России привело бы к усилению какой-то из европейских держав, а это САСШ было совершенно не нужно. Единственное, в чем сходились их интересы — оторвать от России Кавказ и Закавказье с единственным крупным источником нефти, куда были вложены их немалые средства. Это давало возможность, накинув нефтяную удавку, полностью контролировать темпы развития и политику будущего правительства России.
Сколько пароходов с оружием он переправил на Кавказ и в Закавказье, кому оно поставлялось, и откуда он брал на это деньги, никто в партии не знал. Известно только, что два парохода сели на мель, и груз был арестован. Десятка два, а то и больше, благополучно добралось. И вроде все было продумано по уму, сто раз просчитано, но все эти деньги пропали. Не захотели гордые горцы бороться с большевиками за свою свободу. Видимо, поняли, что борьбы не получится, а даром гибнуть неохота никому. Сложили борцы за независимость с таким трудом доставленное оружие по первому требованию новой власти, и влились в дружную семью народов СССР.
После революции Максимович, по совету друзей, занялся внешней политикой. Его знали, с ним не боялись откровенно говорить, понимая, что и ему тоже что-то надо, пытаясь найти компромисс между своими интересами и интересами новой страны, которую он представлял. Да и особого интереса к этой стране не было до 33-го. Все изменилось после прихода к власти в Германии нацистов с их явно реваншистской идеологией. В Европе запахло новой большой войной. Это очень обрадовало его американских друзей и несколько расстроило британских. Американские друзья вкладывали большие деньги в военную промышленность и экономику Германии. Они просили выстроить союзные отношения в Европе по образцу Первой мировой — Россия, Франция, Англия против Германии, государств, входивших в бывшую Австро-Венгрию и Италии, примкнувшей к этому традиционному союзу.
