Того, как его собратья-шулериты позволили своей целеустремленности и решимости пошатнуться перед лицом угрозы их смертным телам, было достаточно, чтобы Мейкела Жинкинса вывернуло наизнанку. Это было больше, чем просто отвратительно; это был провал перед Богом и нарушение Его самого святого повеления через самого Шулера. Несмотря на все, что он мог сделать, темп в лагере Диннис, несомненно, упал. Это отражалось везде, куда бы он ни посмотрел, от количества признаний заключенных до катастрофического снижения суммарных приговоров, составленных его агентами-инквизиторами, когда они просеивали улики. Они были осторожны, чтобы прикрыть себя, заполняя все пробелы, расставляя все точки над "i" и перечеркивая все "t". Они внезапно заново открыли для себя все мелкие узаконения, которые генерал-инквизитор Уилбир и сам великий инквизитор отложили в сторону перед лицом смертельной угрозы, которую порожденная чарисийцами ересь представляла для Матери-Церкви и Божьего плана для всего мира. Это была тактика магистра права, больше заинтересованного в бесплодном юридизме, чем в истинной цели закона, но это давало им прикрытие — по крайней мере, до тех пор, пока генерал-инквизитор, архиепископ Уиллим или великий инквизитор не осудили это — и на данный момент они на самом деле больше боялись "сейджинов", чем Матери-Церкви и инквизиции.
И что действительно подогревало ярость его гнева, так это глубокое, темное, никогда не признаваемое осознание того, что он так же боялся Дайэлидда Мэба, как и любой из них.
Если я прикажу Тимаку арестовать его, ублюдок, скорее всего, откажется. Он скажет, что Момотани не сделал ничего против армейского устава. И он укажет, что именно поэтому у меня есть инквизиторы. И в этом вся загвоздка, не так ли? Потому что у меня есть агенты-инквизиторы, которые согласно своим клятвам должны были бы повиноваться мне и арестовать маленького придурка... и они могут этого не сделать.
Вряд ли кто-нибудь был бы настолько глуп, чтобы открыто бросить ему вызов. Конечно, не тогда, когда весть об их неповиновении неизбежно дошла бы до великого инквизитора или Зиона! Но каждый из них попытался бы найти способ убедиться, что кто-то другой арестовал Момотани и — по крайней мере, теоретически — выдвинул свою кандидатуру на следующую пулю Дайэлидд Мэб. Приказ был бы передан, неправильно составлен, удобно пропущен или что-нибудь еще, что они могли бы придумать, чтобы отсрочить неизбежное. В конце концов, Момотани был бы арестован и почти наверняка отправлен в тюрьму, но тот простой факт, что это займет несколько дней — возможно, пятидневку — подорвет авторитет Жинкинса гораздо серьезнее, чем, возможно, могли бы нынешние действия Момотани.
Если только епископ не хотел лично арестовать паскуалата. Это был бы один из способов избежать этой потенциально опасной задержки.
И если Дайэлидд Мэб действительно существовал — что он и сделал — и если его демонические фамильяры донесли ему о действиях Жинкинса — что они могли — тогда имя Мейкела Жинкинса могло просто появиться на одной из записок, оставленных Мэб и его товарищами, запечатанных кровью инквизиторов.
Епископ сделал глубокий, успокаивающий вдох.
— Отец Эйзак, — сказал он, — Мать-Церковь находится в состоянии войны, и не просто войны. Это джихад, битва за само ее выживание и за душу каждого мужчины, женщины и ребенка, когда-либо родившихся или тех, которые родятся в будущем. Я понимаю различие, которое вы проводите между обвиняемым еретиком и осужденным еретиком, но сейчас не время для юридических тонкостей или ложной доброты, которая в конечном итоге побуждает еретика цепляться за свою ересь, а не отрекаться от нее и искать гостеприимных объятий Бога. Если вы будете упорствовать в этих действиях, если вы будете настаивать на том, чтобы выходить за рамки своих обязанностей перед своими товарищами в армии Бога, тогда у меня не будет другого выбора, кроме как представить свое сообщение о ваших действиях — и их вероятных последствиях — самому генерал-инквизитору. Не думаю, что он счел бы это сообщение приятным чтением... или чтобы вы сочли его реакцию на него особенно приятной. Вы понимаете меня, отец?
— Конечно, милорд.
Возможно, в глазах Момотани мелькнул крошечный проблеск страха — или, по крайней мере, беспокойства, — но молодой паскуалат только кивнул.
— Тогда идите и очень тщательно обдумайте то, что я сегодня сказал вам, — ледяным тоном сказал Жинкинс, пытаясь притвориться перед самим собой, что он не просто пнул банку по дороге, вместо того, чтобы разобраться с ней. — Я бы искренне посоветовал вам больше не стоять передо мной по той же причине.
Он выдержал пристальный взгляд Момотани, медленно, размеренно считая до десяти. Затем он холодно кивнул.
— Это все, отец.
.XIX.
Эвиртин и канал Ширил-Сиридан, Саутмарч, республика Сиддармарк
— Черт!
Рядовой Лейри Гэнзалвез съежился на дне своей грязной норы, когда над головой пронесся грохочущий, разрывающийся звук снарядов еретиков. Они звучали на весь мир, как треск паруса на сильном ветру. Этот звук Гэнзалвез слышал однажды, когда имел глупость выйти в море на рыбацкой лодке своего шурина, чтобы провести траление у берега Долара. Воспоминание о той штормовой катастрофе — он и шурин, о котором идет речь, провели два дня, цепляясь за киль своего перевернутого судна, прежде чем их нашел другой траулер, — вот почему он поклялся, что никогда больше не выйдет в море.
Однако в данный момент простой ураган был бы желанным отвлекающим маневром.
Снаряды с шипением пронеслись вперед, а затем ударили по костям Гэнзалвеза сотрясением от их взрывов. Извержения с красной сердцевиной разрушили и без того разбитую церковь, на шпиле которой один из сигнальных отрядов барона Трейлмина установил свой флагшток. Черепица, куски резных фигур ангелов и архангелов, сверкающие осколки витражного стекла и зазубренные куски строительного камня взлетели вверх и в стороны в огненном вихре, а затем обрушились обратно смертоносным дождем обломков, и рядовой схватился обеими руками за голову в шлеме в тщетной попытке самозащиты.
В этом грохочущем, рычащем потоке обломков виднелись обрывки того, что когда-то было связистами, и Гэнзалвез пытался — он действительно пытался — не думать, что это послужило им на пользу. Он был не слишком доволен решением командира отряда связи использовать таким образом одну из Божьих церквей. Он сказал себе, что поступает неразумно. Конечно, Бог не стал бы возражать, учитывая, против кого они сражались. Это все еще шло против правил... И тот факт, что церковь находилась всего в двухстах ярдах к западу от его собственной позиции, не сделал его ни на йоту счастливее. Шан-вей знала, что артиллеристы-еретики были дьявольски точны, но они не были идеальными стрелками, и он видел, что может сделать один из тяжелых снарядов этого броненосца, когда он попадает прямо на позицию человека.
И, судя по тому, что только что произошло с церковью, о которой идет речь, возможно, Бог был против того, чтобы один из Его домов оказался втянутым в войну. Гэнзалвез не мог придумать никакого другого объяснения тому, как не менее трех снарядов еретиков могли попасть в одно и то же здание за один залп. Это было смешно! Ни у кого артиллерия не была такой точной, и...
Снова громыхнули орудия еретиков, и это было совсем другое дело. Тяжелая пушка не должна была стрелять так быстро, черт возьми! Во всяком случае, никто в королевской доларской армии не смог бы.
Очевидно, стрелки-еретики не понимали, что они уже разрушили церковь, — подумал он, пытаясь зарыться еще глубже, когда новые взрывы заполнили вселенную. Один не долетел до цели, и он снова выругался, когда осколки снаряда просвистели в воздухе над его дырой. Один из этих осколков действительно с шипением вонзился в его дыру и зарылся в грязную грязь менее чем в футе от правого уха рядового.
В данный момент, — размышлял уголок мозга Гэнзалвеза, — та рыбацкая лодка и тот ураган звучали все лучше и лучше. На самом деле, почти по-домашнему.
* * *
Какими бы ни были пределы эффективной дальности стрельбы нарезных орудий в открытом море, по неподвижным целям они могли стрелять очень далеко. Армейские нарезные угловые пушки уже продемонстрировали это. И что бы ни делали другие военные корабли, КЕВ "Делтак" был специально разработан не для того, чтобы сражаться на голубой океанской воде. Коричневая вода реки была его домом, и поскольку его двигатели мягко пульсировали, с достаточной силой приводя в движение винты, чтобы удерживать его положение против течения Сиридана, он был идеальной неподвижной орудийной платформой.
Он не мог поднять стволы своих орудий так высоко, как угловые пушки, поэтому его максимальная дальность стрельбы была ниже, чем могла бы быть, но в данный момент каждый дюйм Эвиртина был в пределах его семимильной досягаемости. А это означало, что корабль Барнса мог уничтожить любую цель, которую могли увидеть корректировщики артиллерийской поддержки графа Хэнта.
— Сигнал от полковника Овиртина, сэр! — объявил Абукира Мэттисан.
Хэлком Барнс опустил свою двойную трубу и повернул голову, чтобы поднять бровь, глядя на молодого старшину.
— Группа поддержки сообщает: — Цель уничтожена, сэр. — Мэттисан говорил достаточно громко, чтобы его было слышно через затычки в ушах, которые носили они оба, и Барнс кивнул, затем оглянулся через плечо через открытую дверь боевой рубки.
— Прекратить огонь!
Его приказ пришел слишком поздно, чтобы остановить следующий залп, и он закашлялся, когда плотное коричневое облако дыма вырвалось через открытое крыло мостика. Сотрясение от дульного разряда сорвало бы с его головы шляпу, если бы он уже не снял ее.
Знаешь, тебе действительно не обязательно стоять здесь, — сказал он себе. — На самом деле, тебе было бы чертовски легче, если бы ты был достаточно умен, чтобы оставаться в боевой рубке с юным Канирсом!
Ну, конечно, так и было бы. Он не смог бы видеть так хорошо, а внутренняя часть боевой рубки оставляла желать лучшего с точки зрения комфорта и воздухопроницаемости при стрельбе их больших пушек, но, по крайней мере, броня предотвратила бы его ощущение, как будто бейсболисты Теллесберг кракенз решили использовать его для тренировки отбивания. Все это было правдой, но на самом деле это не имело значения. Ему нужно было быть здесь, на открытом месте, где он мог видеть и слышать. Где он мог следить за препятствиями в воде или за любыми другими бочонками с порохом, которые доларцы сплавили вниз по реке, чтобы поприветствовать их.
— Новая цель, сэр! — крикнул Мэттисан, вглядываясь в береговую сигнальную группу через закрепленную на рейке подзорную трубу, которую он мог поддерживать здоровой рукой, и капитан Барнс кивнул с улыбкой мрачного удовлетворения.
* * *
— Это подтверждено? — спросил сэр Фастир Рихтир, отрываясь от семафорной депеши. — Так далеко?
Он стоял на вершине холма над каналом Ширил-Сиридан, в пятнадцати милях к западу от Эвиртина, где конный курьер настиг его небольшой отряд. Ветер снова дул с запада и был достаточно сильным, чтобы тихо шуметь в голых деревьях и зимней траве, что, вероятно, объясняло, почему никто из них ничего не слышал.
— Боюсь, что это так, сэр, — мрачно сказал полковник Мортинсин, затем взглянул на помощника Рихтира. — Нам нужна артиллерийская карта Эвиртина, Жулио.
— Конечно, сэр. — Лейтенант Жулио Гозейл быстро пролистал карты в своем кейсе в поисках той, которую хотел получить Мортинсин. — Вот, сэр, — сказал он, опускаясь на колени на влажную траву, чтобы развернуть крупномасштабную карту. Он утяжелил ее углы удобными камешками, и Рихтир опустился на одно колено, чтобы посмотреть на нее.
— Полковник Уикмин не просто гадает о дальности стрельбы, сэр. — Мортинсин, возглавлявший штаб Рихтира, вытащил свой меч и использовал его в качестве указки. — Он подтвердил, что еретический броненосец прямо здесь. — Он коснулся точки на карте, на расстоянии двух третей пути через реку шириной в шестьсот ярдов. — И он также подтвердил, что тот не только разрушил сигнальную мачту в Эвиртине, но и подверг обстрелу эту батарею двенадцатифунтовок прямо здесь. — Кончик меча снова постучал, и выражение его лица было мрачным, когда он посмотрел на своего генерала. — У них должны быть где-то наблюдатели, которые могут это видеть, потому что артиллеристы на борту этого корабля точно так же, как Шан-вей, не могут. Но мы не имеем ни малейшего представления о том, где находятся эти наблюдатели или что еще они могут увидеть.
Челюсть сэра Фастира сжалась. Он на мгновение уставился на карту, кивнул и снова встал. Одной рукой он провел по влажному пятну на колене, другая сжала рукоять его собственного меча. Его глаза несколько секунд были расфокусированы, уставившись на что-то, что мог видеть только он. Затем он глубоко вздохнул, раздувая ноздри, и повернулся к верховному священнику-шулериту, стоявшему рядом с ним.
— Это даже хуже, чем я боялся, отец, — сказал он ровным, бесцветным голосом.
— Что ты имеешь в виду, сын мой? — Отец Пейрейк Метцлир, специальный интендант армии Сиридан, оглянулся на него с обеспокоенным выражением лица. — Конечно, мы знали, что еретики направят на Эвиртин все свое оружие?
— Конечно, знали, отец, — кивнул Рихтир. — И мы видели, что это означало в Чирике и у Тривира.
Выражение лица Метцлира сменилось с озабоченного на горькое, и настала его очередь кивнуть. Они действительно видели, на что способны стреляющие в упор орудия КЕВ "Делтак". Ни одно из орудий майора Силвстира не уцелело, чтобы покинуть свой редут на берегу реки, но, насколько кто-либо знал, броненосец с его нелепо длинноствольными пушками не потерял ни одного человека и после этого продолжал поливать огнем берег. Армии Рихтира удалось отступить, не распавшись, только благодаря предусмотрительности генерала, перекрывшего судоходный канал последовательными цепями затопленных барж. Он все еще нес тяжелые потери, и три его полка пожертвовали собой, удерживая морских пехотинцев, которых Хэнт перебросил через реку, чтобы отрезать отступление остальной части его армии. Но, по крайней мере, перекрытый канал помешал адскому броненосцу продолжить бомбардировку, как только он разорвал контакт и сумел отступить вверх по реке к Эвиртину.
— Я знал, что они придут на зов, как только преодолеют препятствия, — продолжил Рихтир тяжелым голосом. — Я надеялся, что это займет больше времени, чем это произошло. Или что нам, возможно, повезет со взрывными плотами.
Инквизитор снова кивнул, на этот раз тяжело и прерывисто — и не потому, что он был зол на Рихтира или от пессимизма в голосе генерала.
Плохо скрытое презрение к суждениям Рихтира, которым были пропитаны депеши покойного герцога Харлесса, привело Метцлира в ярость. Учитывая, как эффектно Харлесс бросился в пасть уничтожения с армией, в шесть или семь раз превосходящей армию Рихтира, презрение деснейрского герцога следует считать знаком чести!
Правда, подчинявшийся Рихтиру гарнизон Чирика был застигнут врасплох внезапным нападением еретиков, но Чирик был понижен в значении до чуть более чем передового поста прикрытия Тесмара, когда генерал Алверез повернул на Сент-Эйлик к своему основному маршруту снабжения. Укомплектование Чирика достаточно большими силами, чтобы отразить серьезную атаку с юга, потребовало бы сокращения гарнизона Тривира не более чем до четырех или пяти тысяч человек, и Рихтир решил, что важнее быть уверенным, что он удержит то, что стало самым важным пунктом снабжения армии Шайло. Если повезет, отряд прикрытия, который Харлесс выделил для этой конкретной цели, удержит Хэнта и его еретиков взаперти в Тесмаре, и он удержит оба; однако, если ему придется потерять один из них, он (и генерал Алверез) просто не могли позволить себе сдать Тривир. И не только это, но если имперский чарисийский флот когда-нибудь выйдет на реку, сам Тривир, скорее всего, будет невозможно удержать, и в этот момент любые войска, развернутые к востоку от него — как, например, в Чирике — будут отрезаны и обречены.
