Он смотрел на безмолвные скамьи собора секунд десять, затем глубоко вздохнул и снова повернулся лицом к алтарю и огромным лицам Лэнгхорна и Бедар, подняв руки в молитве.
Мерлин посмотрел на прямую, как меч, спину епископа, когда слова молитвы Мейкела пронеслись над ним. Он почти не слышал самих слов, хотя идеальная память ПИКА могла бы вспомнить их позже, если бы он захотел. Но важные слова уже были сказаны, и Мерлин задался вопросом, подозревали ли Хааралд и Кэйлеб, к чему клонилась проповедь их епископа.
.XVI.
Дворец архиепископа, Теллесберг
— Может быть, вы потрудитесь объяснить текст вашей проповеди, епископ? — ледяным тоном осведомился епископ-исполнитель Жирэлд Адимсин, поворачиваясь от окна своего кабинета лицом к своему "гостю".
— Простите меня, ваше преосвященство, — спокойно сказал Мейкел Стейнейр, — но я не уверен, на какую часть текста вы ссылаетесь.
Его глаза спокойно встретились с каменным взглядом епископа-исполнителя, и кулаки Адимсина сжались в ниспадающих рукавах его сутаны. Он никогда не был рад восшествию Стейнейра на столичный престол. Этот человек тоже был таким... слишком... слишком харизматичным. Но упрямая настойчивость Хааралда в назначении на пустой трон в Теллесбергском соборе священника по его собственному выбору заставила предыдущего архиепископа призадуматься. Он мог бы отклонить эту кандидатуру. Что касается Адимсина, то он, черт возьми, должен был отказаться от нее, и епископ-исполнитель сказал об этом в то время.
Но архиепископ отступил перед непреклонной волей короля Чариса. Архиепископ Рожир был старым и усталым, уже увядающим. Он хотел только мира в последние годы своего архиепископства и, возможно, боялся, что, если он будет слишком сильно давить на Хааралда, это создаст ситуацию, которая заставит действовать совет викариев и инквизицию.
И вот, вместо того, чтобы разобраться с этим самому, он оставил это мне на закуску, — с горечью подумал Адимсин.
— Мне сказали, — сказал он Мейкелу, — что ваша проповедь поставила под сомнение первенство и авторитет Матери-Церкви.
— Ваше высокопреосвященство, — сказал Мейкел с выражением абсолютной невинности на лице, — боюсь, я просто не могу себе представить, как что-то, что я мог сказать, могло поставить под сомнение законное первенство и авторитет Матери-Церкви! Какая часть моей проповеди могла заставить кого-либо на мгновение задуматься, что таково было мое намерение?
Кулаки Адимсина сжались сильнее, а его ноздри раздулись, когда он глубоко вдохнул.
— Говорили ли вы или нет, что ответственность любого благочестивого человека заключается в том, чтобы самому решать, что является правильным или неправильным?
— Конечно, я это сделал, ваше преосвященство. — Удивленный тон Мейкела не смог бы улучшить самый искусный из актеров, — подумал Адимсин. — Разве не этому учат нас и Писание, и Комментарии? Что Бог и архангелы, — его пальцы коснулись сердца, затем губ, — ожидают, что все мы будем защищены от зла? Что наш долг как благочестивых мужчин и женщин — вечно быть настороже и распознавать зло для себя, когда мы его видим?
Зубы Адимсина заскрежетали, когда мышцы его челюсти напряглись. Ему хотелось протянуть руку и влепить пощечину стоявшему перед ним чарисийцу с мягким лицом. Оба они знали, что на самом деле говорил Мейкел, но бойкий ответ епископа был взят непосредственно из самых центральных доктрин Церкви.
— Я не могу спорить с утверждением, что Бог и архангелы, — настала очередь Адимсина прикоснуться к своему сердцу, а затем к губам, — ожидают, что мы распознаем зло, когда видим его. Но опасно, как в доктринальном смысле, так и с точки зрения поддержания законной власти Матери-Церкви, как в этом мире, так и в следующем, предполагать, что ее учения могут быть ошибочными.
— При всем моем уважении, ваше преосвященство, но я ничего подобного не говорил, — твердо заявил Мейкел. — Я говорил об ответственности родителей за то, чтобы научить своих детей отличать добро от зла. И быть осторожными, внимательными к тому факту, что другие, менее отзывчивые к своим обязательствам или в своих собственных злых и коррумпированных целях, могут попытаться ввести их в заблуждение. Приводить ложные аргументы в терминах приемлемых убеждений. Я никогда не предполагал, что Мать-Церковь может впасть в заблуждение ложного учения. Если вы считаете, что я это сделал, я прошу вас точно указать мне, где и как я мог выдвинуть такое непростительное обвинение!
Адимсин на мгновение впился в него взглядом, затем отвернулся к окну, пытаясь взять под контроль свое выражение лица — и характер.
— Независимо от того , намеревались вы это сделать или нет... "обвинение", — сказал он наконец, — ваши слова, как мне сообщили, могут быть истолкованы в этом смысле теми, кто склонен противопоставлять свое собственное суждение суждению Матери-Церкви.
— Заверяю вас, ваше высокопреосвященство, что у меня никогда не было намерения подвергать сомнению законную власть Матери-Церкви. Если какие-либо мои слова могут быть истолкованы таким образом, я приношу самые смиренные извинения.
Адимсин продолжал сердито смотреть в окно. Солнце неуклонно клонилось к западу. Западный горизонт превратился в сплошную массу багровых углей, окрасивших залив Хауэлл в зловещий красный цвет, и епископ-экзекутор еще раз глубоко вздохнул.
— Я очень недоволен очевидной... небрежностью в выборе слов, епископ Мейкел. После архиепископа Эрейка и меня вы старший епископ всего королевства Чарис. Вы несете ответственность перед Богом и Матерью-Церковью за то, чтобы напоминать овцам вашего стада, в чем заключается их долг и безопасность их душ. И из этого следует, что вы несете равную ответственность за то, чтобы избежать этого... непреднамеренного вбивания потенциальных клиньев между ними и безопасностью, обеспечиваемой авторитетом Матери-Церкви.
Он заставил себя говорить спокойно, рассудительно, хотя прекрасно знал, что ни у него, ни у Стейнейра не было никаких сомнений в том, что чарисийский епископ сделал именно то, в чем его обвинил Адимсин. Но, по той же причине, Стейнейр прикрыл себя. Его интерпретация того, что он имел в виду, какой бы неточной и своекорыстной она ни была, звучала правдоподобно и разумно. Или сделала бы это где угодно, кроме как здесь, в Чарисе.
— Сожалею, что у вас есть причины быть недовольным мной, ваше преосвященство, — сказал Стейнейр.
— Я в этом уверен. — Адимсин улыбнулся в окно без всякого юмора.
Технически, у него были полномочия временно отстранить Стейнейра от своего престола. Однако без согласия архиепископа Эрейка он не мог удалить чарисийца навсегда, и он совсем не был уверен, что архиепископ поддержит его.
И это отчасти твоя собственная вина, Жирэлд, — холодно сказал он себе. — Ты уже много лет знаешь, насколько упрямы эти чарисийцы, и все же ты настойчиво уверял архиепископа, что ситуация под контролем. Ты слишком долго преуменьшал сообщения таких людей, как Гектор и Нарман, как преувеличения — потому что они дико преувеличены, черт возьми! — слишком долго. Если ты сейчас, после всего этого, просто передашь слова Стейнейра, и на этом основании обвинишь его в стремлении подорвать авторитет Церкви, это тоже будет звучать так, как будто ты начинаешь преувеличивать. Не видя лица этого человека, не прислушиваясь к его тону, не чувствуя настроения его прихожан, все, что он сказал, будет звучать совершенно разумно. И любые обвинения, которые ты можешь выдвинуть против него, будут звучать истерично и панически.
Улыбка епископа-исполнителя превратилась в свирепый взгляд, когда он посмотрел на тлеющий горизонт и задался вопросом, не является ли эта багровая кучка облачных углей каким-то предзнаменованием. Конечно, пребывание в Чарисе вызывало беспокойство, но это было, по крайней мере, отчасти из-за состава чарисийского священства в целом.
Одна из главных причин, по которой возвышение Стейнейра на Теллесбергский престол застряло у Адимсина в горле, заключалась в том, что это шло вразрез с обычной политикой Церкви по перемещению и назначению высшего духовенства, особенно епископов и вспомогательных епископов, чтобы они служили за пределами королевств или провинций своего рождения. По мнению Адимсина, никогда не было хорошей идеей позволять руководству поместной Церкви развивать чувство лояльности к светской сфере, где оно служило. По его мнению, это было особенно верно в таких землях, как Чарис, которые находились так далеко от Храма и Зиона.
Но убедить членов священства переехать в такие отдаленные и изолированные районы всегда было трудно. Те, у кого были собственные покровители, всегда могли найти какой-нибудь способ выпутаться из этого. В то время как богатство Чариса предлагало определенный уровень соблазна, правда заключалась в том, что назначение сюда рассматривалось как изгнание. В лучшем случае это стало бы серьезным ударом по потенциальной карьере любого, кого сюда направят.
Собственный случай Адимсина был нетипичным. Он в полной мере продемонстрировал свою надежность, но ему не хватало необходимого покровительства на самом высоком уровне, чтобы самостоятельно когда-либо стать архиепископом. Поскольку это было так, Чарис вполне подходил для него, когда ему была предложена нынешняя должность. Это было достаточно далеко от Храма и Зиона, чтобы дать ему определенную степень независимости и автономии, а также многочисленные возможности для приобретения личного богатства.
Но, как и Стейнейр, более девяти из каждых десяти членов церковного духовенства здесь, в Чарисе, были уроженцами Чариса. Эти цифры были выше среди низших чинов священства и, конечно, среди различных монашеских орденов. Но именно это и сделало принятие чарисийца на третий по величине церковный пост во всем королевстве таким важным... и вызывающим беспокойство. Эти священники более низкого ранга и младшие священники, несомненно, слушали все, что говорил "их" епископ.
— Я приму ваши заверения в том, что вы намеренно не посягали на авторитет Матери-Церкви и ее право заявлять об ошибке, — сказал он наконец, поворачиваясь лицом к Стейнейру после нескольких мгновений молчания. — Однако это не уменьшает моего неудовольствия. Также, я уверен, совет викариев или инквизиция не были бы довольны возможностью ошибки, содержащейся в вашем... неудачном подборе слов. Вы не какой-нибудь простой приходской священник. Вы епископ, один из епископов Матери-Церкви, и как таковой вы по праву будете соответствовать более высоким стандартам. Это понятно, епископ Мейкел?
— Конечно, ваше преосвященство, — сказал Стейнейр, слегка склонив голову.
— Сейчас опасные времена, — невозмутимо продолжал Адимсин. — Опасность угрожает Чарису на многих уровнях, что, действительно, ясно иллюстрирует измена собственного кузена короля. Не увеличивайте эту опасность.
— Приму ваше предупреждение близко к сердцу, ваше преосвященство, — сказал Стейнейр с еще одним легким поклоном.
— Смотрите, чтобы вы это сделали, — сказал Адимсин. — Будьте очень осторожны, чтобы убедиться, что вы это делаете. Ни мое терпение, ни терпение архиепископа, ни терпение инквизиции не безграничны. Если ваше невыполнение своих обязанностей приведет к последствиям для других, то тяжесть этих последствий ляжет на вашу собственную бессмертную душу, и Мать-Церковь потребует от вас отчета.
Стейнейр ничего не сказал, но и не дрогнул, и в его спокойных глазах не было ни капли страха. Что ж, его предупредили. И кем бы еще ни был этот человек, дураком он не был. Этого должно быть достаточно... по крайней мере, на данный момент.
— Вы можете идти, — холодно сказал Адимсин и протянул Стейнейру для поцелуя свое кольцо.
— Благодарю вас, ваше высокопреосвященство, — пробормотал епископ Теллесберга, слегка касаясь губами золотого скипетра, инкрустированного кроваво-красным рубином кольца. — Уверяю вас, что я запомню все, что вы сказали мне сегодня.
СЕНТЯБРЬ, Год Божий 890
.I.
У мадам Анжилик, город Зион
Архиепископ Эрейк Диннис счастливо улыбнулся, сердечно пожелав мадам Анжилик Фонда спокойной ночи.
— Как всегда, это был восхитительный вечер, Анжилик, — сказал он, поглаживая ее нежные, надушенные пальцы обеими своими ухоженными руками.
— Вы всегда слишком добры, ваше высокопреосвященство, — сказала мадам Анжилик с милостивой улыбкой, которая была столь важной частью ее успеха в течение ее собственных рабочих дней. — Боюсь, вы льстите нам больше, чем мы на самом деле заслуживаем.
— Чепуха. Чепуха! — твердо сказал Диннис. — Мы знаем друг друга слишком долго, чтобы я мог церемониться или беспокоиться о пустой вежливости с вами и вашими очаровательными дамами.
— В таком случае, благодарю вас, ваше преосвященство. — Мадам Анжилик склонила голову в легком поклоне. — Мы всегда рады вас видеть. Особенно сейчас. Мы не были уверены, что у нас будет возможность снова развлечь вас перед вашим отъездом в Чарис.
— Честно говоря, это не то, чего я жду с нетерпением, — вздохнул Диннис с небольшой гримасой. — Конечно, я не могу больше откладывать. На самом деле, я уже должен был уехать. Согласно сообщениям семафора, в горах выпал первый снег. Пройдет совсем немного времени, прежде чем проход Син-ву начнет замерзать, и боюсь, что в это время года само путешествие будет не очень веселым, даже после того, как мы пройдем проход.
— Я знаю, ваше преосвященство. Тем не менее, говорят, что лето в Теллесберге гораздо приятнее, чем зима здесь, в Зионе, так что, по крайней мере, в конце путешествия вас ждет что-то приятное.
— Что ж, это, безусловно, достаточно точно, — со смешком согласился Диннис. — На самом деле, я иногда жалею, что архангелы были настолько невосприимчивы к воздействию снега по пояс, когда выбирали место для Храма. Вы понимаете, я люблю климат Зиона летом, но зима — это совсем другое дело. Даже, увы, несмотря на вашу собственную очаровательную компанию.
Настала очередь мадам Анжилик хихикать.
— В таком случае, ваше высокопреосвященство, и на случай, если я не увижу вас снова до вашего отъезда, позвольте мне пожелать вам приятного путешествия и благополучного возвращения к нам.
— Из ваших уст в уши архангелов. — Диннис коснулся своего сердца, а затем губ, улыбаясь ей в глаза, и она поднялась на цыпочки, чтобы целомудренно поцеловать его в щеку.
Это было, — размышлял он сквозь приятное сияние воспоминаний, — единственной целомудренной вещью, которая произошла с ним с тех пор, как он вошел в ее дверь несколько часов назад.
Дверь мадам Анжилик была одним из самых скромных и неприметных входов во всем Зионе. В то время как Священное Писание признавало, что люди подвержены ошибкам и что не все из них будут искать одобрения духовенства Матери-Церкви в своих отношениях, оно было довольно строгим в отношении блуда и неверности. Что несколько усложнило жизнь Эрейка Динниса, поскольку как Священное Писание, так и собственные церковные правила также требовали, чтобы любой церковник, претендующий на звание епископата, должен был жениться. Как еще он мог понять физические и эмоциональные потребности состоящих в браке верующих, за духовное благополучие которых он нес ответственность?
