Сгоревшие сказки

Нет. Не стоит волноваться. Даже если у неё и получится, это произойдёт не скоро. К тому моменту, они уже настолько станут Белым и Рыжим, что им не нужна будет никакая дорога домой.

3.

— Ты ведь знаешь, что будет, задержись вы здесь ещё немного?

Феникс сидел на крыльце и дожидался возвращения Чёрного. Над лесом сияли звёзды, ничем не похожие на те, что пришлось отдать Белому тигру. Эти — жёлтые и зелёные, и алые, и оранжевые, словно их вытащили из иллюминации с ведьминого костяного забора. Они кажутся такими близкими, что только руку протянуть, да схватить. Звёзды, которых лишился Фэнхуан, гораздо дальше. Где-то по ту сторону смерти.

Смертельный Закон, стоит о нём только подумать, тут же поднимается из снега и долго смотрит в небо немигающим взглядом. Он меньше остальных похож на безумца. Да и разве можно оставаться в своё уме, если отвечаешь за конец стольких историй?

Феникс вглядывался в темноту так напряжённо, так внимательно, что совсем не заметил приближения Лесы. Хотя, даже если бы он знал, что она подойдёт, он бы и тогда её не услышал. Маленькая тряпичная куколка предпочитала передвигаться бесшумно и наловчилась даже не шуршать соломой.

Она смотрела на него своими искусственными глазами, в которых отражались звёзды. Оттого они казались живым и укоризненными.

Феникс знал, что будет. В этом — здешний Закон.

Назови куклу куклой, и она забудет своё настоящее имя. Поручи кому-нибудь чужую работу, и однажды он может не вспомнить, чем занимался прежде. Примерно так же работала ярмарка Койота за множество Дверей отсюда: Кая там называли "Бледным Братом", и он забыл себя и всё, что было до ежедневных выступлений и цирковых софитов. Только вот Койот отбирал имена намеренно и навсегда, а Василиса лишь брала и на хранение... Если вообще знала об этом.

Лошади не должны стоять на конюшне без дела. За любой ночью, даже самой тёмной, должен следовать рассвет. Никто не должен расплачиваться за чужие проклятия, но так уж устроены многие миры. Иные чужие ошибки влекут за собой слишком тяжёлые последствия, и в одиночку с ними не справиться.

Василиса исполняла желания тех, кто забредал к домику ведьмы, и искала всадников, способных вновь принести в лес свет. Тьма важна, но её недостаточно. Во тьме нельзя жить полной жизнью. Тем более, если однажды уже видел лучи алого, всемогущего, жаркого солнца.

Солнца, которое не желало показываться в этих краях без проводника.

— Ещё несколько дней, и вы забудете, зачем приходили. Забудете, что искали. Забудете, был ли у вас когда-нибудь другой дом.

Зачем она всё это рассказывает? Феникс бросил на неё взгляд, и на секунду увидел в её облике что-то знакомое. Если бы руки её были испачканы соком чистотела, а тело было деревянным, шарнирным и легко поддающимся обработке, если бы она любила чай с мелиссой, а к коленям её был прибит пророческий шар... Джезабель было бы имя ей.

— Что, если это нам и нужно?

— Я думала, вы искали дорогу домой, — Леса стряхивает с одной из ступенек сор, расправляет юбку и садится. Для пущего эффекта ей остаётся только наклонить насмешливо голову и глянуть на Феникса из-под полуопущенных век. Только вот век у неё нет. И зрачков тоже. Есть только отражающиеся в пуговицах звёзды.

Он ей не ответил. Он ведь и не обязан ей отвечать. Она — не ведьма, просто так уж получилось, что она живёт в ведовском доме и, может быть, слишком наблюдательна для куклы.

— Тебе-то будет всё равно. Ты всего лишь забудешь своё имя. Избавиться от прошлого — не всегда такая уж ужасная потеря.

— Любому, кто забыл о прошлом, будет всё равно, — проговорил Феникс просто потому, что больше не мог молчать. И почему это Леса заговорила только о нём?

— Да, — ответила кукла и ненадолго замолчала. — Знаешь, когда-то давным-давно я тоже заключила сделку. Она казалась правильной. Может, она такой и была.

— Чёрный как-то обмолвился, что ты не всегда была... ну...

Раньше Феникс не стал бы тактично молчать. Он сказал бы, как оно есть.

— ...такой? — подсказала Леса и засмеялась. Смех её звучал приглушённо, словно бы из-под нескольких слоёв ткани. Странно, что речь её, напротив, звучала чисто.

— Такой, — согласился Феникс, продолжая вглядываться в темноту. Скоро примчится на своей тёмной лошади Чёрный. У кромки леса он встретится с Белым, их плащи — полный звёзд и полный искр и тумана — мелькнут рядом, ознаменовав конец ночи и приход нового дня. Тогда Фениксу придётся седлать рыжую кобылку и готовиться к сопровождению огненного светила. Это напоминало ему о доме, об отце, который тоже был Солнцем... Или это был не его отец? Феникса забавляло, что он уже плохо отличал, что принадлежало ему, а что — тому, второму, спящему внутри него.

Он не знал, зачем позволил Лесе рассказать ему свою историю. Может быть, потому, что все сломанные Законы внутри него замерли и навострили уши. Может быть, потому, что уже тогда начинал понимать: нельзя безнаказанно забирать то, что не принадлежит тебе. Только не в сказках.

Когда-то давным-давно Лесу звали вовсе не Лесой, а как именно, она уже и не вспомнит. Да это и не так важно. Важно другое.

Она была тогда не куклой, а вполне себе живой девочкой, и жила на острове посреди реки, в глубине огромного чёрного материка. Земля там была такой чёрной, что впитывалась через босые ступни тех, кто на ней жил, и окрашивала их кожу в такой же тёмный цвет.

В той земле было так много легенд, так много богов и так много историй, что нельзя было и шагу ступить, не задев кого-нибудь важного. Каждый человек был важным, потому что каждый влиял на одну из историй: соседей, родственников, друзей, врагов или свою собственную.

Леса была совсем крошкой, когда их маленький остров накрыли чёрные крылья болезни.

Феникс поморщился, вспомнив чёрным птенцов и вязкую жидкость, похожую на чернила. Была ли это та же самая чума? Ему хотелось бы верить, что нет.

Вскоре Леса осталась совсем одна.

Вокруг неё рушились чужие жизни и чужие истории, а ей только и оставалось, что смотреть на всё это и плакать так, как могут плакать только дети.

Слёзы, пролитые на чёрную землю, привлекли внимание великой Крылатой Богини. У неё не было имени, как и у любого божества из высокого пантеона. Имена давались только тем, кто ступал по земле.

Она, прекрасная, с изумрудно-зелёными крыльями и длинными волосами цвета морских волн, которые девочка не видела ни разу в своей маленькой жизни, опустилась прибрежный песок. И Леса услышала самый прекрасный на свете голос.

— Почему ты так надрывно плачешь, малютка? — просила её Богиня. И, конечно, боги знают о том, как летать и как управлять погодой, но о горе, способном убить сердце, им неизвестно ничего.

И Леса сквозь слёзы рассказала Крылатой Богине о людях, которые умерли. Но Богиня не понимала, что в этом такого: ведь все рано или поздно умирают. Даже боги.

Тогда Леса поведала ей об историях, которые так никогда и не будут рассказаны. И Крылатая Богиня задумалась. Ей нравились истории. Она знала, что только на них и держится чёрная земля под её ногами, и красная земля под её крыльями, и коричневая земля, которая подпирает её горный дом.

— Хорошо, — сказала тогда Богиня. — Мы должны спасти те истории, что ещё остались, ведь рано или поздно болезнь выберется с острова и примется за все страны, над которыми я совершаю свой полёт.

Крылатая Богиня не могла долго находиться на земле, а маленькая Леса не могла переплыть бурную реку. И они придумали хитрость: стали ненадолго единой земной богиней. С зелёными крыльями и волосами цвета волн — от Крылатой; с коричневой кожей и воспоминаниями — от Лесы.

Они долго путешествовали, спасая людей, влияющих на истории, уничтожая червей, подтачивающих основы легенд и заботясь о тех, кто потерял своё место в сказании. И однажды, когда путешествие их почти подошло к концу, Леса познакомилась с одним не таким уж и важным местным богом. Его кожа была чернее самой чёрной ночи, потому что его ноги никогда не отрывались от земли, и Леса захотела остаться с ним навсегда.

Крылатая Богиня, конечно, не могла ей в этом помешать. От неё остались только крылья и волосы, и всё это принадлежало теперь Лесе. Она не хотела снова становиться человеком, пусть даже и важным для чьей-то истории — ведь ни один бог, даже самый мелкий, никогда не посмотрит на неё так, как теперь смотрел тот, ради которого Леса решила не сдержать данное слово.

— Что случилось потом, ты можешь догадаться сам, — тряпичная кукла, голос которой на протяжении всего рассказа дрожал от прежних воспоминаний. — У моей истории не могло быть счастливого конца.

И Феникс действительно мог догадаться. С богами шутки плохи — равно как и с Законами. Но он всё равно спросил. И Леса продолжила свой рассказ.

У Крылатой Богини были друзья. Была её божественная семья. Был бог-Отец, который жил в гнезде на самой высокой горе из золотой грязи и красной глины. Однажды он узнал, что его дочь обманули и лишили своего места в истории мира — и в отместку от обрушил свой гнев на всех, до кого только смог дотянуться. На Лесу. На её возлюбленного бога. На деревню, которой он покровительствовал. И даже на часть тех людей, которым она успела помочь вместе с богиней. Гнев божества редко следует здравому смыслу и ещё реже видит границы.

Тряпичную куклу, которая стала для Лесы тюрьмой, увезли из её родных мест торговцы. Она проплыла с ними множество морей, и увидела, наконец, настоящий цвет солёных волн. И однажды она оказалась здесь, в земле такой светлой, что и кожа здешних обитателей иной раз белее молока. И не проходило и дня, за который она бы не жалела о том, что нарушила своё слово и обрекла на страдания стольких людей — да и богов тоже. И стёрла столько историй, на которых держится мир.

— Я вижу, что и на тебе висят оковы сделки, — так закончила Леса свой рассказ. — Также я вижу, что ты не хочешь её соблюдать.

Как объяснить этой проклятой душе, что самую важную сделку Феникс заключил не с Ключником и даже не с Фэнхуаном — а с самим собой, когда отправился собирать сломанные Законы? Когда отправился спасать чужие истории? Или она знала и об этом?

— Это другое.

— На самом деле все истории на свете похожи, Рыжий, — кукла покачала головой, и чёрные волосы из конского волоса закачались в такт её движением. — Скажи, что ты отдал ведьме за то, чтобы она вам помогла?

— Своё имя, — Феникс услышал топот приближающихся копыт. Чёрный возвращался из леса — значит, скоро Белый выедет ему навстречу.

— А что отдал твой спутник, ты знаешь?

Феникс замер, боясь даже вздохнуть. Ему и в голову не пришло, что цена может разниться. Когда прощаешься со своим прошлым — это одно. Это им только на руку. Этого Феникс и хотел.

Но что-то иное?

Глаза Рыжего сверкнули золотом. Это всё из-за беспокойства. У них оно одно на двоих.

Нет. Фэнхуан должен спать. Уснуть навсегда. О нём стоит забыть вовсе.

Какую цену платит Кай, если не своё имя? Что он может отдать, если не зиму, текущую по его жилам? Что ещё может оставлять в залог, кроме...

Рыжий успел сделать ровно один шаг в сторону конюшне, когда ему навстречу выскочил Белый, радостно размахивающий искрящимся плащом, за которым спиралью вился утренний туман.

Похоже, ему не придётся в спешке признаваться в том, что всегда знал, где лежит путь к Сторожевой Башне.

Похоже, Кай нашёл его сам.

* * *

Глаза Василисы завораживали, в этом сомнений у Кая не было. В их синей бездне отражался электрический свет разноцветных лампочек, подвешенных к гирляндам из лука, без которых, по всей видимости, не могла обойтись ни одна кухня.

Она опёрлась локтями о стол и положила подбородок на скрещенные пальцы. Выдохнула. И улыбнулась.

— Говорите, вы ищете дорогу домой?

Ключник кивнул.

— Что ж, многие ищут дорогу. За ними сюда приходят чаще всего, — она почесала усыпанный веснушками нос. — Поговорим о плате?

— Мне нечего вам предложить.

Ведьма озадаченно окинула просителя взглядом и изогнула бровь.

— Серьёзно? А вот эти вот твои зимние выкрутасы, которые я прямо с порога почуяла?

Кай вздохнул. Без ключа они точно никуда отсюда не денутся. Значит, вновь торговаться своими силами он не может.

— Нет.

— Нет? — платье Василисы зашуршало, как осенние листья, когда она поднялась с места и прошла к одному из многочисленных ящичков, встроенных в стену. — Что ж. Имя мне твоё, ты уж прости, без надобности. Нет в нём ничего особенного — не то, что у твоего спутника. Если кто приходит ко мне с пустыми руками и хочет остаться надолго, я даю им работу. Но сама по себе работа — вовсе не плата за поиски. Понятно?

Кай кивнул, а потом понял, что девушка стоит к нему спиной и не может его видеть.

— Более чем.

— На случай пустых карманов, — Василиса повернулась к Ключнику и поставила на стол небольшую стеклянную плошку. — У меня всегда припасены запасные варианты.

* * *

Из одной сказки в другую легко переходить, если рядом есть Закон, который знает, какая вам нужна Дверь. Другое дело, если у того места, в которое вам нужно попасть, нет своей Двери.

В Сторожевую Башню они возвращались всегда тем же путём, что и заходили в неё. Тот же ключ для той же Двери.

Ключ для Двери в лес Василисы возвращал их к домику ведьмы.

Мысль о том, что у Сторожевой Башни может быть свой ключ, никогда не приходила в голову Кая прежде. Наверное, во всём были виноваты крупицы временного песка, которые Василиса каждый вечер отмеряла из всего времени, которым владел Ключник. Стоило очередной порции ссыпаться в стеклянную плошку, как голова у Кая туманилась, и он ещё несколько минут витал в облаках. Думал о пустяках. Представлял небывалое.

И как-то раз подумал: а что, если представить Башню такой же историей, которую необходимо направить в нужное русло? Что, если у неё тоже есть свой ключ, и нужно всего лишь представить, как бы он мог выглядеть. И тогда подойдёт любая дверь. Хоть конюшенная.

И Кай действительно проверил свою теорию на двери стойла.

Ему ещё ни разу не приходилось создавать ключ без замочной скважины. Только по памяти — и то, приходилось подправлять. А тут стоило только подумать — и вот он, на ладони. Выточенный изо льда ключик, похожий на сотни других ключей, ничем не примечательный. Таким можно было открыть любой амбарный замок.

Таким получилось открыть и Дверь, выходящую в один из коридоров Сторожевой Башни. Кай видел их так часто, что не смог бы перепутать ни с чем.

* * *

Василиса вернула Каю всё то время, что успела у него забрать в качестве залога. Она вернула и то, что успел забыть Феникс. Она заперла в конюшню белую и рыжую лошадей, и лес вновь погрузился во тьму.

Их ждала последняя Дверь.

После неё — только один путь. Обратно в Сторожевую Башню. Туда, где придётся принимать решение, которое Феникс не хотел принимать. Туда, где ему, в конце концов, придётся избавиться от Фэнхуана. А каким способом — решать ему самому.

На следующее утро, когда Чёрный вернулся домой, восток заалел, как ни в чём не бывало. И над лесом поднялось солнце, горячее и яркое, каким и было всегда. С крючков в конюшне исчезли плащи, а лошади перестали грустить и запросились на волю без всяких всадников.