Консерватория:музыка моей души

— Дар, а ты уже бывал на подобных заданиях?

Оллам развернулся ко мне, улыбнулся уголками губ и спросил:

— Почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами. Немного смутилась, но все равно ответила:

— Просто я подумала, что это неизбежно, учитывая должность твоего дяди и уровень твоего дара.

Даррак усмехнулся и произнес:

— Да, пару раз случалось.

На этом тема была закрыта, и мы вернулись к инструментам. Сегодня предстояла напряженная работа: повторить весь репертуар и потренировать лирически-патриотический настрой. Уже после обеда к нам снова заглянул мэтр Диармэйд. Послушал несколько композиций, оценил степень влияния, похвалил и наказал не волноваться, уверив, что задание несложное и у нас все получится. Уверял он, конечно, меня. Даррак и без этого был вполне спокоен.

В три часа пополудни мы стояли перед давнишней дверью во владения рыженького и кругленького мастера-кладовщика. Как и в прошлый раз, Даррак коротко и уверено постучал, после чего створка открылась, пропуская нас во владения мастера, стоящего у порога и придерживающего ту самую дверь.

— Чем могу помочь? — в голосе мастера звенели васильковые нотки спокойствия и умиротворенности.

— Мастер Лир, — обратился к нему Даррак, — Мы к вам от лорда Бирна. Нужна экипировка.

— Проходите, — пригласил нас мастер и посторонился, пропуская меня, а потом и Даррака в помещение, после чего отгородил нас от внешнего мира в общем и каридора в частности и уверенным спокойным шагом направился в наименее освещенный, дальний конец комнаты, где была совершенно неприметная с виду еще одна дверь. Отперев ее, он вошел в другое помещение первым, Даррак последовал за ним, а я замыкала шествие.

Другая комната оказалась примерно равной по площади первой. Это была огромная гардеробная с длинными вешалками для самой различной одежды, полками с обувью, стойками с париками и зеркалами. На трюмо рядом со входом возвышалось огромное количество различных баночек, кисточек и горки поблескивающей фурнитуры.

Мастер-кладовщик повернулся к нам и спросил:

— По легенде вы...

— Музыканты, приглашенные из театра, — ответил Дар. Лорд Бирн через доверенного человека прислал нам легенду как раз перед обедом. Мы уже успели с ней ознакомиться.

— Лично? — уточнил мастер Лир.

— По запросу, — ответил Даррак.

— Просто коллеги или женатая пара? — продолжал расспросы кладовщик.

— Коллеги, — пояснил оллам, а я, услышав слова 'женатая пара', едва не вспыхнула факелом. Пришлось спешно брать себя в руки и успокаиваться. Спрашивается, чего разнервничалась?!

Мастер кивнул в знак того, что информации ему пока достаточно и, окинув внимательным взглядом с головы до ног сначала меня, а потом Даррака, удалился к вешалкам с одеждой. Бормоча себе что-то под нос, он неспешно перебирал вещи. Спустя минут десять мастер Лир вернулся и вручил мне и Дару набор одежды, указал на завешанные, специально огороженные места для переодевания и удалился к обувному ряду, предварительно уточнив размер ноги.

Мне досталось платье коричневого цвета и простого кроя, со скромным вырезом лодочкой в комплекте с ярким цветастым платком, который я накинула на плечи на манер шали. Спустя несколько минут рядом с занавесью мастер оставил аккуратные утепленные ботинчки, севшие как раз по ноге. Недорогие, невычурные, но добротные. Обувшись и расправив платье, я вышла из раздевалки и первым делом оглянулась в поисках Дара. Очень уж было любопытно, какой наряд достался ему. Оллам стоял, поджидая меня, и поправлял пояс. Он был одет в простые черные брюки, заправленные в сапоги с отворотами из грубой кожи, черную же рубашку с широкими манжетами и жилет, расшитый яркой вышивкой. С интересом осмотрев напарника, я столкнулась с ним взглядом: Даррак, как и я до этого оценивал мой внешний вид, но остановился, как и всегда на глазах. Я поймала себя на удовлетворенной мысли, что ему нравится смотреть в них и улыбнулась.

Но на этом наша маскировка не завершилась. Мастер лир подошел, оценил посадку вещей и, довольно кивнув, пригласил нас к трюмо. Попросив меня занять стул перед зеркалом, он сам умелыми движениями собрал мои волосы и закрепил поверх них парик светло-русого цвета. Отточенными движениями закручивая пучок на затылке из ненатуральных волос, он пояснил:

— Два жгучих брюнета — слишком примечательная пара. Моя задача — сделать вас менее узнаваемыми.

Благодаря стараниям мастера Лира я стала не только практически блондинкой: он подвел мои глаза черным, нарисовал весьма смелые стрелки и накрасил губы ярко-красной помадой, в тон к цветам на платке. Дарраку же так кардинально меняться не пришлось: мастер только наклеил моему олламу усы, лихо закручивающиеся на концах, почти такие же, как у маэстро, только гораздо тоньше.

Вроде бы и совсем незначительная деталь, но она кардинально меняла восприятие: глядя на новшество в облике Дара, я не могла сдержать улыбки и с трудом сдерживала смех. Непривычно было видеть его в таком экстравагантном амплуа.

Увидев мою реакцию, Дар еще раз посмотрел на себя в зеркало, хмыкнул и повернулся ко мне:

— Что? — подозрительно прищурившись, спросил он.

— Нет, ничего, — ответила я, изо всех сил стараясь не хихикать.

— Глупо? — сразу понял, в чем дело оллам.

— Нет. Скорее непривычно, — покачала головой я. — Ты стал таким... бесшабашным и загадочным одновременно.

Даррак усмехнулся и ответил:

— Кто будет смотреть на мои усы, когда рядом будут такие прекрасные, — он особенно выделил слоги 'красные', — улыбающиеся губы.

Мастер Лир фыркнул и произнес:

— Кто сказал, что для того, чтобы быть неузнанными, нужно быть незаметными? Чушь. На самом виду прятаться куда как сподручней.

* * *

Из подсобного и почти потайного помещения мы выходили уже совершенно точно тайным ходом: мастер-кладовщик облачил нас обоих в теплые простые плащи и открыл дверь, ведущую в нехоженый коридор. Дальше мы отправились без сопровождения: Даррак знал куда идти. Из коридора мы вышли к одному из скрытых, используемых только прислугой, выходов из дворца. У двери стояла предназначенная для нас пролетка, которая и вывезла нас с дворцовой территории под матовый цокот копыт двойки усталых лошадей.

Двадцать минут тряски по мощеной дороге под навязчивые резко-крикливые звуки жизни города, напоминающие заточку ножей, и мы были на месте: перед нами оказался добротный двухэтажный дом, не такой изящный и вычурный, как в квартале аристократов, но вполне милый и украшенный чудесными резными наличниками и декоративными ставнями. Входная дверь была одновременно и произведением искусства, и надежной оградой, и яркой рекламой умений мастера Дербиша.

Мы приехали без четверти четыре. Гостей, как мы знали, хозяева приглашали на четыре, но ведь гости никогда не приходят вовремя. По крайней мере, большинство из них. Поэтому времени на настройку и обустройство нам должно было хватить с лихвой.

В холле немаленького, уютно обустроенного, если судить об этом по тому, что мы уже видели, дома нас встретил сам мастер Дербиш, крепкий приземистый мужчина средних лет, с добрыми морщинками вокруг карих глаз и густой окладистой бородой.

— А вот и наши мэнестрэли! — воскликнул он таким же густым, как и его борода, голосом орехового цвета, особенно делая ударения на произносимые им буквы 'э'.

Я, приветливо улыбаясь, едва заметно присела, а Дар только кивнул в знак приветствия. На его лице, в тон к усам, царило загадочно-интригующее выражение. Мне стоило огромного труда не расхохотаться при виде этой дивной композиции. Ведь идет же ему, хорошо и интересно даже с этими усами, а смех так и норовит разобрать.

— Удачного вечера, мастер Дербиш, — ответил Даррак и уточнил. — Где мы можем расположиться?

— Проходите в зал, пожалуйста, там вас уже ждет маленькая импровизированная сцена. Не театральная, конечно, но тоже вполне неплохая, — улыбнувшись во всю ширину рта, тем самым продемонстрировав ровный ряд крепких белых зубов, ответил мастер Дэрбиш и указал направление, в котором нам следовало двигаться.

Для такого дома зал оказался вполне внушительных размеров. Примерно как малый концертный с белым роялем во дворце. У дальней стены стоял совсем невысокий, всего в ступень, полукруглый помост с роялем и банкеткой с фигурными резными ножками. Рядом с роялем стояли два табурета с подушками на них для нашего удобства. Предусмотрительность хозяина вызвала в душе благодарный отклик. Сам помост отделялся от остального пространства зала низеньким заборчиком, каждая перекладина которого была заботливо украшена руками мастера по дереву, а затем вскрыта глянцевым лаком. Даже сейчас, когда было еще светло, светильники на стене, к которой примыкал помост, сделанные в форме свечей горели, и их отсветы играли в глянце рояля и ограждения. Выглядело очень красиво. Маленькие дверки сейчас были открыты, оставляя проход на импровизированную сцену доступным, но их предполагалось закрыть, как только мы займем свои места. Освободив инструменты от чехлов, мы поднялись на помост и прошли к роялю, чтобы подстроить их. Во время тряски в карете струны могли и ослабнуть. Чехлы унес расторопный слуга. Он же и закрыл дверцы, теперь образующие единую ограду.

Заняв свои места, мы стали тихо сыгрываться, наблюдая, как в зал спускаются хозяйка с тремя дочерьми и начинают прибывать первые гости.

Знак начинать свою программу был дан хозяином, как только половина ожидаемых гостей собралась, и гам стал набирать обороты.

Оказалось, что раскрываться, когда на тебя никто не обращает внимания, намного легче. По крайней мере для меня. Мы с Дарраком исполняли композиции одну за одной, наполняя их возвышенно прекрасными чувствами к родине, которые сейчас и сами испытывали: гордость за свою страну, за свое ремесло, которое приносит ей пользу, и за свой труд и силы, вложенные в него. Не знаю, как приглашенным мастерам и их семьям, а мне хотелось играть бесконечно, лишь бы заниматься своим любимым и полезным делом.

Играть и наблюдать за присутствующими оказалось очень даже интересно. Зрелые мастера собирались по двое-трое и обсуждали деловые вопросы, Их жены сидели на диванах и перешептывались, делясь последними новостями и пристально приглядывая за своими отпрысками, а молодежь веселилась: то и дело раздавался веселый разноцветный смех на фоне приглушенного однотонного гула голосов старшего поколения.

Мы играли в течение трех часов с полуторачасовым перерывом на обед. Приглашенные и хозяева обедали в помещении столовой. Нас тоже не обнесли угощением. Одна мелодия сменяла другую. По большому счету нас мало кто слушал, редко какие пары останавливались напротив, прислушиваясь к музыке. В основном гости были заняты друг другом и беседой, что устраивало всех: и их, и нас.

Дочери мастера Дербиша оказались милыми девушками: улыбчивыми, дружелюбными, веселыми и совсем незаносчивыми, с приятными цветочными голосами. Поэтому наполнять лирическими эмоциями мелодии было легко. Под некоторые из наших произведений молодые люди принимались танцевать, заполняя пространство зала искорками смеха и добрыми морщинками улыбок старшего поколения.

Разъезжаться приглашенные стали после девяти. Мастеровое сословие не могло себе позволить гулять ночами напролет, как аристократы, ведь с самого утра каждому мастеру необходимо было снова приступать к работе, обеспечивающей ему достаток и процветание.

Возвращались мы точно так же, как и приехали сюда: повозка довезла до скрытой двери, в вотчине мастера Лира мы приобрели свой естественный облик, после чего Даррак провел меня к моей комнате, а сам отправился к себе.

На следующие шесть дней нас ожидал подобный распорядок. Каждый вечер мы должны были играть в доме у мастера Дербиша, ненавязчиво укрепляя эффект воздействия. Как оказалось, кроме самого первого, вечера были тематическими, посвященными одному из времен года и межсезоньям. Согласно теме вечера оформлялся зал, составлялось и украшалось меню, и, конечно, наряжались гости.

Мы уже третий день исполняли нетяжкую повинность перед отечеством. Сегодня темой вечера была весна во всех ее чудесных цветочно-зеленых проявлениях. Цветы были везде: в вазах на полу, на столиках, в прическах у дам и в петлицах у молодых людей. Весеннее настроение вместе с пением птиц, чьи клетки, увитые цветами, были расставлены по залу, разливалось в воздухе вместе с искренним полным веселья смехом, окрашивая пространство в яркие цветочные, щедро разбавленные сочной зеленью краски.

Когда гости, согласно заведенному распорядку, удалились в столовую, я вздохнула с облегчением. Приятно было вновь оказаться в тишине. Навязчивый шум, звучащий несколько часов подряд, изрядно утомляет. Потянувшись, размяла слегка затекшую шею и выдохнула:

— У мастера Дербиша очень мило, но как же я рада оказаться в тишине и вне толпы.

Даррак улыбнулся и отложил Никельхарпу. Расторопные, привыкшие улыбаться слуги принесли нам ужин, а потом так же споро унесли использованную посуду. По опыту я уже знала, что гости начнут возвращаться в зал не ранее, чем через час. На это время нам было разрешено отлучаться, но выходить на улицу, где, в отличие от этой комнаты, властвовала зима во всех ее морозных проявлениях, не хотелось, а бродить по чужому дому — тем более. Еще раз окинув взглядом прекрасно декорированный зал, я повернулась к Дарраку, чтобы заметить, как тут красиво, но встретилась с его глазами цвета дождливых капель и не стала нарушать тишину. Не знаю, сколько мы так сидели, и что Дар, неотрывно смотрящий в мои глаза, в них находил, но прерывать зрительный контакт не хотелось. Я не испытывала ни малейшего смущения или неловкости от столь продолжительного диалога взглядов, ведь отсвечивающее голубоватыми отбликами серебро говорило мне гораздо больше, чем его обладатель, а я была только рада внимать его волнующей игре. Игре... Вспомнив кое о чем, я улыбнулась и первой нарушила тишину, мягко ласкающую уши:

— Дар, я могу попросить тебя кое о чем? — немного волнуясь, спросила я.

Даррак приподнял бровь и ответил:

— О чем? — сапфировые грани искрили неожиданной хрипотцой.

— Сыграй для меня, пожалуйста? — я произнесла просьбу почти шепотом, опасаясь, что голос предательски задрожит.

Даррак улыбнулся и, не сказав ни слова, встал со своего табурета, чтобы через пару секунд устроиться за роялем. Я развернулась так, чтобы видеть его глаза и руки. Подарив мне еще один затянувшийся пристальный взгляд, Даррак откинул крышку рояля, несколько мгновений будто размышлял, что именно мне сыграть, а затем широкие ладони зависли над блестящими глянцем клавишами. Длинные музыкальные и чуткие к инструменту пальцы начали свой танец по черно-белому ряду, и зазвучала тихая неспешная мелодия, плавно и медленно заполняющая пустое пространство зала.

Тональность Лунный Рубин на золотой нити. Музыка начинается тихо и плавно с маленькой красной искорки, совсем крошечной, но неожиданно стойкой и решительной. Искорка разгорается и постепенно вырастает до размеров решительно настроенного бойкого огонька, который уже вовсе не так робок, как то сверкающее зернышко, что стало ему началом. Он разрастается намного смелей и решительней, чуть ли не с боем отвоевывая себе свободное пространство. И вот уже языки бушующего ярко-красного пламени заполняют помещение. Они не жгут, они дарят тепло, сдерживая невиданную мощь, но я подсознательно ощущаю, каким жарким может быть это пламя, и на одну сумасшедшую секунду чувствую неистовое желание сгореть в нем без остатка. Музыка, как огонь, который она олицетворяет, непредсказуема и неуловима: она меняет темп и размер, так же неожиданно возвращаясь к прежнему, будто огненные волны накатывают и отступают, разжигая ответный жар в моей душе. В какой-то момент в алом пламени появляются первые лунно-аметистовые нотки, пронизывающие тонкими воздушными лианами рубиновое марево, добавляя ему решительности, стойкости и постоянства. Красный и фиолетовый потоки сплетаются, но не соединяются, а взаимодействуют друг с другом. Они как две грани одного целого. Лавандовые воздушные потоки нежно и ласково, словно любящие руки, гладят мои волосы и лицо, окутывают фигуру непрерывающейся дымкой, будто заключая в защитный кокон. Эта бережность невыразимо ярко контрастирует с набирающим обороты пламенным штормом, отринувшим осторожность и демонстрирующим сейчас всю свою мощь. Ослепляющие искры осыпаются, соприкоснувшись с моей аметистовой защитой, алые лепестки льнут к ней, но не с намерение сжечь, растерзать, а в стремлении поближе оказаться ко мне. Я улыбаюсь и протягиваю вперед руку, чтобы коснуться рвущегося ко мне пламени, но лавандовая дымка, словно вторая кожа, примыкает ко всему моему силуэту. И вдруг мне становится так радостно, так легко на душе, что хочется лишь одного: оказаться в кольце любимых рук, но для этого пришлось бы прервать прекрасную, насыщенную чувствами мелодию, поэтому прорваться наружу я разрешаю лишь улыбке и только ей.