Увидеть лицо ч.1

Даша... Даша...

...хотите еще посидеть на диванчике?

Виталий скрежетнул зубами. Он не был напуган, но, что гораздо хуже, был сбит с толку. Ему снова вспомнилось лицо Алины, наблюдающей за кружением стеклянной подвески — лицо лунатика, гуляющего по самому крепчайшему из своих снов. А глаза Бориса?! Интеллигентный, деликатный, но глаза у него в тот момент были, как у обезумевшего от голода пса, защи-щающего кус мяса... только вот вместо мяса были часы.

У вас сейчас лицо, как тогда у Бориса... или у меня, наверное... Вы знаете об этом?

Нет-нет, Аля, ты ошибаешься. Тебе показалось. Не могло быть такого... ведь это всего лишь мебель...

Только вот когда она дотронулась до диванчика, ее захотелось оттолкнуть — и подальше, потому что это ему не понравилось.

Виталий бросил короткий взгляд на один из горящих фонарей. Хорошо, что не выключили, — вдруг, все-таки выйдет пацан...

В дом вошли одиннадцать человек. И ночь в нем проведут одиннадцать человек...

Виталий выругался и отвернулся от окна. Снял висевшую на стене но-венькую гитару, опустился на стул и начал рассеянно перебирать струны — сначала неопределенно, потом из-под пальцев полилась неуверенная фанта-зия на тему "Nothing else matter" "Металлики". Постепенно она обрела жизнь и силу, после чего совершенно незаметно превратилась в тальковский "Лет-ний дождь". Взгляд Виталия скучающе скользил по стенам, смотреть на струны нужды не было — пальцы и так знали, что им делать. Гитара грустила в его руках, и сонная ночная музыка бродила по комнате струящимися шага-ми. И вдруг запнулась — фальшиво и пронзительно дернулась, чуть не обор-вавшись, струна. Виталий с грохотом отставил гитару к стене, встал и пошел в дальний конец комнаты. По дороге простыня, развязавшись, свалилась с него и осталась лежать на полу. Он этого не заметил.

Руки у него вспотели, и поэтому, сняв ошейник со стены, Виталий уронил его. Ошеломленный, он нагнулся, чтобы поднять его. Он не мог припомнить случая, чтобы когда-нибудь что-нибудь ронял.

Коричневый собачий ошейник был старым, самодельным, переделанным из широкого кожаного ремня, вручную неумело прошитого толстыми чер-ными нитками. На ремне темно-синей пастой крупными шатающимися дет-скими буквами было написано имя.

БЭК.

То было время, когда тянуло на приключения — время закопанных кладов и таинственных заброшенных домов, время робин гудов и чингачгуков, время луков с тетивой из лески и стрел с голубиными или чаячьими перьями, время, когда дрались на деревянных мечах и шпагах, время, когда девчонки даже иногда были принцессами...или, уж во всяком случае, леди Марианнами и Констанциями Буаносье. Это сейчас играют в авторитетов, Терминаторов и Нео, принцессы превратились в Мадонн и Бритни Спирс, а главные рыцар-ские девизы — "Астоло виста, бэби" или "У нас, реальных пацанов, не забалу-ешь"... хотя, это уже, вроде как, отходит, и недавно он даже видел стайку мальчишек и девчонок, игравших в старые добрые "казаки-разбойники"... А тогда все было именно так...В то время он зачитывался Дюма, Фенимором Купером, Луи Буссенаром и Джеком Лондоном. И когда появился щенок — причудливая смесь водолаза, овчарки и ирландского сеттера, пятнистая, за-диристая и вислоухая, приведшая бы в священный ужас любого знатного ки-нолога — появился, невзирая на негодование отца и запреты матери, Вита-лий назвал щенка Бэком, с презрением отметя в сторону Дашкиных "Пуш-ков" и "Кузек". Он был уверен, что щенок вырастет точно таким же, как Бэк из лондоновского "Зова предков" — смелым, преданным и мудрым. Навер-ное, так и случилось бы...

Виталий судорожно сжал ошейник в пальцах. Пряжка больно врезалась в кожу, но он сжал кулак еще крепче, словно болью пытался прогнать дурной сон. Потом раскрыл ладонь и снова посмотрел на ошейник. Осторожно вы-тащил несколько застрявших за пряжкой длинных черных с рыжиной волос-ков.

Бэк был лохматым. Очень лохматым.

— Эй, Бэк! Ко мне!

Вислоухий пес-подросток летит через двор, как стрела, в пасти зажат индейский лук, длинный пушистый хвост стелется по ветру...

— Хороший пес, хороший...

Бэк ухмыляется, вывалив розовый язык, в глазах сияет такой же мальчи-шеский восторг, как и у его хозяина... много позже их до краев наполнят му-ка и ужас... и тяжесть камня в руке нельзя будет сравнить с тяжестью всего земного шара...

Мрачновато-независимые и преданные до кончиков коротких ушей Це-зарь и Мэй появились у него лишь несколько лет назад, а до той поры он больше ни разу не заводил собаку. Такое не забудешь, и даже сейчас, пусть и редко, те глаза нет-нет, да и взглянут на него из-под груды прожитых лет — взглянут без ненависти, но укоризненно, что иногда гораздо хуже ненависти.

Ошейник пропал спустя несколько недель после происшедшего — Виталий подозревал, что мать выбросила его, чтобы он не напоминал сыну о том, что случилось. Он долго искал его, обвинял Дашку, что это она его куда-то засу-нула, более того, влепил ей подзатыльник — и сестра, обычно ударявшаяся в слезы даже, если ее дергали за косичку, в этот раз не заплакала...

В вещах, которые делаешь своими руками, не ошибаешься. А вещах, ко-торые, к тому же, связаны с болью, не ошибаешься вдвойне. Это был ошей-ник Бэка. Его ошейник. Как он здесь оказался?

Виталий встал и взглянул на свою ладонь. На ней остался глубокий отпе-чаток пряжки. Он был настоящим. Как и ошейник.

Воробьев бережно, словно тот мог в любую секунду рассыпаться в пыль, положил ошейник на тумбочку, вытянул из пачки папиросу, примял ее двумя пальцами и сунул в рот. Закурил, наполняя комнату густым сизым дымом.

Спокойно. Будь реалистом. Это не может быть тот же самый ошейник — хотя бы потому, что прошло почти двадцать лет, а этот, хоть и старый, вы-глядит так, будто он его сделал только вчера. Он должен был уже рассыпать-ся в пыль, выцвести... да мало ли что... Но эта вещь — точная копия и явно предназначенная исключительно для тебя. Не существует идеально одинако-вых воспоминаний, как не существует одинаковых отпечатков пальцев. Кто-то пронюхал о том, что ты тогда сделал, смастерил этот ошейник и подбро-сил в комнату... Но, во-первых, зачем? А, во-вторых, как можно было узнать, что ты выберешь именно эту комнату?..

...как вы выбрали свои комнаты?

Ты права, рыжик, тысячу раз права! Мы выбрали именно свои комнаты. Мы оказались здесь совсем не случайно. Кто-то позаботился о том, чтобы мы очнулись в одном автобусе, на дороге, ведущей в один конец. Кто-то изучил все наши привычки и пристрастия. Кто-то приготовил для нас этот дом. Кто-то ждал нашего приезда. И этот кто-то сейчас внимательно наблюдает за на-ми.

Зачем?

И есть одно "но". Нельзя узнать о том, чего никто не видел, чего ты нико-му не рассказывал, о том, что ты спрятал на самое дно своих воспоминаний, потому что вспоминать об этом больно и погано... нельзя.

Но кто-то смог это сделать.

Виталий с силой воткнул недокуренную папиросу в пепельницу и встал. В голове была только одна мысль — нашли ли что-нибудь остальные, или в эту игру играют только с ним? Он взглянул на часы — время позднее, но ничего — не до деликатности. Нужно поговорить с Алиной или Олегом. Прошло до-вольно много времени с тех пор, как они покинули гостиную — кто знает, может и они что-нибудь нашли в своих комнатах? Может так же сидят сей-час, ошеломленно хлопая глазами и уговаривая себя, что все это совпадение, что вещь всего лишь похожа, что этого не может быть...

Виталий приоткрыл дверь, но тут же вернулся в глубь комнаты за просты-ней. Кривцову-то все равно, а перед девчонкой все же лучше малость соблю-сти приличия, а то еще решит, что он, интеллигентно выражаясь, явился к ней с "нехорошими намерениями".

Он поднял простыню и тут же застыл, услышав, как где-то рядом отвори-лась дверь, и приглушенный голос Евсигнеева с отчетливо натянутой любез-ностью произнес:

— Прошу! По-дурацки дом устроили — комнат куча, а ванная только одна. Извините, что заставил вас ждать.

Ему неразборчиво что-то ответили, и послышался стук закрывшейся двери и легкий звук удаляющихся шагов. Виталий хмуро взглянул на свою дверь, раздумывая, не догнать ли бизнесмена и не попробовать ли вытрясти из него правду (если, конечно, она существует)? Потом отвернулся, посмотрел на простыню в своей руке и швырнул ее на кровать. Нет, если и говорить с ни-ми, то не сейчас. К тому же, нет никакой гарантии, что тот, кто все это зате-ял, или, по крайней мере, его помощник, не находится среди них. Наиболь-шая вероятность, что это Петр, хотя с тем же успехом этим человеком может оказаться и балагур Кривцов, и чрезмерно наблюдательная Суханова. Да, он сказал ей, что не подозревает ее. Но это было тогда. Сейчас Виталий уже ни в чем не был уверен. Может, девчонка — на редкость талантливая актриса? Правда, тогда ее наблюдательность нелогична... а может, в этом есть своя логика, соответствующая некому плану?

Виталий чертыхнулся, чувствуя, что все его мысли начинают сплетаться в совершенно невообразимый и нелепый узор, какое-то кружево, выходящее из-под пальцев в усмерть пьяной вязальщицы.

Не смотри на ошейник. Пока не смотри. Хоть какое-то время не смотри. Не надо...

Он вздернул голову — кто-то со всей силы грохнул кулаком в дверь ван-ной. Потом без труда узнаваемый голос Марины прокричал:

— Ты там что — утонула?!

Ей что-то ответили. Виталий не разобрал слов, но вряд ли Марине сказали что-то лестное. Он усмехнулся — как бы не сцепились кошечки! Кто там — Ольга что ли? Визгу тогда будет до утра.

Виталий, все еще улыбаясь, потянулся было за новой папиросой, но его рука застыла в воздухе, а улыбка превратилась в ухмылку, недобрую и ци-ничную. Спиной он почувствовал взгляд — скользящий, оценивающий, горя-чий. Он знал, чей это взгляд.

Виталий неторопливо обернулся. В коридоре перед полуоткрытой дверью стояла Марина босиком и в распахнутом халате. Ее грудь вызывающе про-свечивала сквозь тонкое синее кружево, полурасплетшаяся коса, перекинутая через плечо, отливала золотом, аметистовые глаза горели. Когда он взглянул на нее, ее лицо чуть порозовело. Она улыбнулась и облизнула пересохшие губы. Виталий видел, как в такт ее сердцу пульсирует жилка на шее под сли-вочной кожей.

Слова были не нужны, все здесь было просто и понятно — и ее улыбка, и взгляд, и язык, нарочито медленно облизавший губы, и даже подрагивание тонкой кожи над жилкой были достаточно откровенными. Это было очень кстати. Сейчас ему это особенно нужно.

— Иди сюда! — приказал Виталий и протянул руку. Он не собирался с ней церемониться. Кошка. Он хорошо знал таких. Он с самого начала понял, что она из себя представляет.

Марина стремительно вошла в комнату и захлопнула за собой дверь, и Виталий в тот же момент оказался возле нее и сразу же, не тратя время на поцелуи и прочую лирику, одной рукой дернул с ее плеч халат, а другой по-тянул вверх коротенькую воздушную рубашку. Ткань затрещала, Марина что-то пискнула ради приличия, затрепыхалась, на лицо ему ссыпались пыш-ные пряди волос, одурманивающе пахнущие какими-то цветами.

— Тихо! — прошипел Виталий. Потом слегка встряхнул ее, только один раз взглянув в два провала, наполненные пылающей аметистовой лавой. — Чего дергаешься? Хочешь ведь?!

Она сглотнула, потом крепко обхватила его, вонзив жестко расставленные пальцы в его напряженную спину и прижавшись всем телом.

— Да!

* * *

Алина отвернулась от кружащейся под потолком подвески, задумчиво напевавшей свою воздушную хрустальную песню. Сделать это было непро-сто — взгляд тянулся обратно, поворачивая голову, словно привязывая ее к сверкающим стеклянным цветам упругими, какими-то сладостно-ноющими нитями. Смотреть на нее было так приятно, так спокойно, что она почти за-бывала, где находится. Ни о чем не хотелось думать, хотелось просто сидеть и смотреть, смотреть и чувствовать, как сквозь нее снова и снова проходит этот чистый волшебный перезвон.

Сонно глядя перед собой, она начала расстегивать пиджак, но на третьей пуговице остановилась, зевнула и принялась стаскивать с пальцев кольца. Потом сняла с запястья часы и, держа все в ладони, подошла к тумбочке. Звон колыхающейся подвески ласково оглаживал ее по голове — казалось, та поет ей колыбельную, стараясь, чтобы до самого утра и мысли, и сны ее бы-ли такими же волшебными и воздушными.

Тебе пора спать, Аля, маленькой девочке пора спать... Как ни крути, ты все равно маленькая девочка, маленькая взрослая девочка, у которой есть ресторан, у которой сбылась ее главная мечта... но ты все равно маленькая девочка, тебе сейчас самое время быть такой, потому что у тебя жизнь идет в обратную сторону, потому что в пять лет ты стала старухой... Те-бе ведь пять было, Аля? Пять?

Алина ссыпала украшения на тумбочку и подошла к окну. Ресторан... А ведь сколько уже времени прошло, как она не вспоминала о своем рестора-не?.. Внезапно думать о нем ей показалось очень важным.

На столах лампы под маленькими абажурами...легкий плеск сбегающей в "пруд" воды... черные плитки пола...

Мысли путались... Они должны были быть совсем не такими, в них не было беспокойства, не было восторга долгожданного обладания. Они были тягучими и скучными.

Она облокотилась на подоконник, разглядывая двор. Ее окно располага-лось почти над парадной лестнице, и, хотя большая ель слегка заслоняла об-зор, Алина могла видеть одного из мокнущих под дождем мраморных львов и дорожку, по которой они сюда пришли, исчезавшую за стеной деревьев. Там, невидимый, стоял их автобус, и она подумала, что ночь под дождем вряд ли пойдет ему на пользу. Бледный свет фонарей заливал двор, но всюду свернулись чуть колыхающиеся от ветра тени, на дорожке их было и вовсе целое скопище, почти сливавшееся с деревьями, и на какое-то мгновение ей почудилось, что одна из этих теней колыхнулась как-то отдельно от осталь-ных, как-то очень уж самостоятельно и осознанно, как это присуще живому существу.

Выпрямившись, она долго, до боли в глазах всматривалась в деревья воз-ле дорожки, но теперь это были деревья, как деревья, и тени жили лишь в такт порывам ветра... но все же был тот момент, когда Алина была почти уверена, что из-за деревьев выглянул и тут же скрылся какой-то человек.

Может, кто-то вышел на улицу? Но она не слышала, чтобы открывали входную дверь. Может, Лешка выбрел-таки из леса... но он не стал бы вести себя так странно. Хозяин? Наблюдает за ворами, проникшими в его дом?

Наибольшей вероятностью было, что ей просто померещилось.

Сходи, проверь.

От этой мысли Алину даже передернуло. Ей и в доме-то находиться было страшновато, а выйти сейчас, одной... Нет, уж нет!

— Показалось, — пробормотала она и резким рывком задернула шторы обеими руками, отчего нервно вздрогнули листья стоявших на подоконнике пышных ухоженных растений.

Да. Это было проще всего.

Алина отвернулась от окна, зябко ежась в непросохшем костюме и стара-ясь не смотреть на подвеску, снова подошла к тумбочке и задумчиво взгля-нула на свои часы и кольца, потом выдвинула ящик, чтобы переложить их туда и слабо улыбнулась. Кто бы не подготавливал эту комнату, он явно был со странностями — зачем-то насыпал в ящик цветов. И даже без стеблей — од-ни головки. Одуванчики... Зачем?