Металлические сферы. Интересно, подумала она, что все это значит?
Оже просмотрела другие документы и клочки бумаги, теперь в поисках чего-нибудь, связанного с немецким контрактом. Почти сразу же она нашла тщательно выполненный набросок сферы, подвешенной к сверхпрочному порталу или опорной подставке, прикрепленной к нему множеством тонких пружин или проводов. Сфера была помечена как более трех метров в диаметре.
Оже пожалела, что у нее не было доступа к историческим архивам еще в E1. Хотя они и не были исчерпывающими, они могли бы дать ей некоторое представление о том, были ли сферические объекты также частью исторической временной шкалы E1. Возможно, какой-нибудь амбициозный художник действительно заказал изготовление таких алюминиевых сфер, и Сьюзен Уайт просто взяла не тот конец невинной палочки. Оже не могла на это рассчитывать, но подобная деталь могла просто пережить забвение.
Но даже если бы это было так, напомнила себе Оже, это был E2, где временная шкала уже отклонилась на двадцать лет от хронологии E1. Шансы на то, что художник будет заниматься одним и тем же проектом в двух совершенно разных историях, были действительно невелики. Тот же подход применим, даже если сферы были частью какого-то тайного военного или научного проекта, проводимого местными жителями E2. Даже если бы у него был прослеживаемый аналог в E1, было очень маловероятно, что подобная инициатива была бы предпринята в измененной Европе E2. Но, она должна была признать, это не немыслимо: если для чего-то была достаточно веская стратегическая причина, то это могло появиться как в хронологии E1, так и E2, несмотря на изменившийся политический ландшафт. Что казалось менее вероятным, так это то, что что-то будет разработано в E2, а не в E1, особенно если это что-то зависело от научного обоснования. Научное мировоззрение E2 практически не продвинулось вперед с 1939 года.
Оже осознала, что существовала и более тревожная возможность: проект, раскрытый Сьюзен Уайт, мог вообще не иметь никакого отношения к местным жителям.
В таком случае, кто этим руководил? И что они планировали делать? У нее еще не было ответа или даже зачатков такового, но у нее было ощущение, что она на правильном пути. Она почти чувствовала, как призрак Сьюзен Уайт разочарованно кивает, подбадривая ее, отчаянно желая, чтобы она совершила следующий — и невероятно очевидный — дедуктивный скачок.
Но Оже не могла этого сделать; пока нет.
Она посмотрела на свои часы. Было почти одиннадцать, что давало ей чуть больше часа, чтобы добраться до туннеля метро до того, как закончится срок.
Поспешно, но с осторожностью она собрала документы, завернула их в лист писчей бумаги со стола и положила в свою сумочку. Ей бы хотелось найти время, чтобы рассмотреть все остальные вещи в деталях, но у нее не было такой роскоши. И учитывая предупреждения Эйвелинга о ненадежности связи, Оже была более чем озабочена безопасным возвращением на другую сторону. Как бы ни завораживало ее это живое воспоминание о Париже, как бы сильно она ни жаждала все время в мире исследовать его, она не хотела становиться его пленницей.
Оже отодвинула в сторону тонкие сетчатые занавески, закрывавшие окно. С тех пор как она вернулась в отель, пошел дождь: мягкий октябрьский дождик, который заглушал городские звуки до приглушенного шума уличного движения поздним утром. Она постояла там мгновение и посмотрела на пешеходов внизу, снующих под темными зонтиками и блестящими плащами. Невозможно было не видеть в них живых существ, живущих своей собственной внутренней жизнью. И все же само их существование по-прежнему было своего рода притворством.
Скеллсгард говорила о том, что этот мир подобен фотографической экспозиции, моментальному снимку среза времени, который по неясным причинам продолжал развиваться вперед во времени с этого момента, будучи сохраненным в бронированной оболочке АКС. Невозможно было угадать, каким образом был сделан этот снимок, или почувствовал ли кто-нибудь из живых на реальной Земле хоть малейший намек на то, что это происходит... малейший перерыв в их мыслях, малейшее мгновение коллективного дежавю. Возможно, это событие осталось совершенно незамеченным.
Но впоследствии эти две истории разошлись. Реальные двойники людей, передвигавшихся по E2, продолжали жить настоящей жизнью из плоти и крови в исторической хронологии реального E1. Снимок не мог быть сделан позже мая 1940 года, равно как и не мог быть сделан намного раньше, поскольку события в E2, приведшие к наступлению в Арденнах, казалось, более или менее соответствовали временной шкале E1. Реальный мир, E1, вскоре после этого был погружен в катастрофическую войну. Многие из тех, кто был жив в тот момент, когда был сделан этот снимок, несомненно, погибли бы во время той войны или в последующие десятилетия, наполненные ужасными конфликтами. Даже если бы они каким-то образом проскользнули сквозь исторические трещины и избежали смерти от войны, голода или политического гнета, то многие из них прожили бы жизнь, омраченную жестокими обстоятельствами тех лет.
И все же, какими бы мрачными ни были эти жизни, какими бы убогими, жалкими и трагичными они ни были, они были разыграны по правильному сценарию. Это была жизнь их коллег на E2, которые пошли по отклоняющемуся пути. И почти все, кто родился на E2 с тех пор, как временные линии разошлись, либо вообще не существовали бы на E1, либо были бы совсем другими людьми. Во всех смыслах они жили взаймы. И не просто "на" нем, а "в" нем.
На мгновение в голове Оже мелькнула отвратительная мысль. Насколько все было бы проще, насколько аккуратнее, если бы этих жизней никогда не было? Если бы на снимке сохранились только Париж и остальной мир, но не люди в нем. Если бы это было похоже на одну из тех городских фотографий девятнадцатого века, выдержка была бы такой длительной, что люди стерлись бы из вида, оставив лишь призрачные следы.
Эта мысль заставила ее вздрогнуть, но она не могла полностью выкинуть ее из головы.
Взглянув на часы, она взяла пальто и вышла из гостиничного номера. Когда она, пошатываясь, выходила из вестибюля, все еще не совсем уверенно держась на каблуках, консьерж приподнял бровь. Но телефон на его столе выбрал именно этот момент, чтобы зазвонить, и к тому времени, когда он снял трубку, он совсем забыл о неуклюжей американке и о том, как она, казалось, спешила.
СЕМНАДЦАТЬ
На станции метро на улице Кардинала Лемуана Оже купила билет в один конец и влилась в полуденную толчею пассажиров. В Париже люди серьезно относятся к ланчу и не задумываются о том, чтобы пересечь полгорода, чтобы встретиться с коллегой, партнером или возлюбленной в каком-нибудь уважаемом пивном баре или ресторане. Оже не могла быть уверена, следили за ней от отеля на улице Эмиля Золя или нет, но она использовала все преимущества потока путешественников, чтобы затруднить слежку, пробираясь сквозь толпу и бегая вверх и вниз по лестницам и эскалаторам в попытке оторваться от любого преследователя. Тем не менее, добравшись до платформы метро, она замедлила шаг и позволила ожидавшему ее поезду умчаться без нее. Платформа не совсем опустела после того, как поезд ушел, но надеяться на это было бы чересчур. Всегда находились люди, которым, казалось, нечем было заняться, кроме как слоняться без дела по станциям метро, не обращая внимания на прохождение поездов и срочное расписание других пассажиров. Молодой человек в клетчатом пиджаке и плоской кепке читал новости скачек, сигарета балансировала на краю его нижней губы. Пухленькая, но симпатичная молодая женщина занималась своим макияжем с помощью маленького латунного зеркальца, на лице у нее было выражение абсолютной сосредоточенности.
Оже снова посмотрела на часы, ей не терпелось поскорее покончить со следующей частью. Но до полудня оставалось еще пара минут, и электричество в рельсах еще не было отключено. Она крепче прижала к себе сумочку, наблюдая за медленным потоком новых пассажиров, выходящих на платформу. Она подошла к самому краю платформы, где рельсы исчезали в темноте туннеля. Без одной минуты полдень она увидела, как огни другого поезда высветили рельсы, извивающиеся из туннеля на другом конце платформы, а затем поезд прибыл с грохотом тормозов и колес. Она снова посмотрела на часы, желая, чтобы поезд поскорее отошел. Последнее, что ей было нужно, — это чтобы поезд застрял в туннеле между станцией и ее пунктом въезда.
Поезд тронулся. Был почти полдень. На платформу вышло еще несколько человек, а затем стрелка на ее часах сказала, что пора отправляться. Видимых изменений в состоянии рельсов не было, но у нее не было намерения прикасаться к ним, чтобы проверить внимательность Эйвелинга. Она достаточно скоро узнает, выполнил ли он свою работу.
Оже заставила себя двигаться так быстро, как только осмеливалась. Одним плавным движением она опустилась на колени на краю платформы, перекинула ноги через нее, а затем опустилась на грязный бетон, на который были уложены рельсы. Ее руки уже были перепачканы сажей и маслом, и, несомненно, ее зад был покрыт такой же черной грязью. Это не имело значения: если все пойдет по плану, она никогда больше не выйдет из этого туннеля, и некому будет удивляться, почему элегантно одетая молодая женщина позволила себе впасть в такое состояние.
Кто-то вскрикнул. Она оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как мужчина с газетой о скачках протягивает к ней руку, сигарета выпала у него из губ, в то время как пухленькая девушка опустила зеркальце, чтобы посмотреть, из-за чего весь сыр-бор. Но к тому времени Оже уже скользнула в кромешную тьму туннеля, держась стены слева от себя и ближайшего рельса справа. Как только она углубилась в туннель более чем на несколько метров, она поняла, что никто не сможет ее увидеть. К сожалению, она также очень мало видела перед собой, и на этот раз у нее не было яркого освещения станции, чтобы ориентироваться. Двигаясь так быстро, как только могла, Оже прижалась спиной к стене для опоры и по-крабьи зашагала в темноту, стараясь не думать о мышах и крысах, которые, несомненно, сновали у ее ног, или о смертельном напряжении, которое, возможно, все еще проходило по рельсам. Ей предстояло преодолеть около ста метров, и на это ушло чуть меньше двух минут.
Что-то блеснуло в темноте впереди нее: кроваво-красный свет, очень тусклый, но движущийся. На какой-то ужасающий момент ей показалось, что это поезд приближается к ней по туннелю, хотя любые поезда должны были прибыть сзади, а не впереди нее. Затем ее восприятие перспективы изменилось, и она поняла, что свет был от фонаря, направленного в ее сторону кем-то дальше по туннелю.
— Поторопись, Оже, — услышала она чей-то голос. — Ток должен снова включиться через тридцать секунд, и вскоре после этого поезда двинутся в путь!
— Эйвелинг?
— Продолжай двигаться, — сказал он в ответ. — У нас действительно не так много времени.
— Думаю, какой-то мужчина видел, как я входила в туннель.
— Не беспокойся о нем.
По мере того, как она продвигалась вперед, красный свет постепенно становился ярче. Очень смутно она начала различать темные очертания фигуры, прижавшейся к стене. Казалось, это было гораздо дальше, чем она ожидала: голоса очень хорошо разносились по туннелю.
— Шевелись, Оже, — прошипел он.
— Я делаю все, что в моих силах.
— Хорошо. Не споткнись сейчас, потому что рельсы уже электрифицированы.
— Вам не обязательно было мне это говорить. Во всяком случае, еще более вероятно, что я споткнусь.
— У вас есть товар?
— Да, — сказала она, стиснув зубы. — У меня есть товар.
По мере того как она продвигалась вперед, фигура с фонарем постепенно становилась четче, и теперь, когда ее глаза лучше адаптировались к темноте, она смогла разглядеть щель в стене прямо рядом с ним.
— А теперь поторопитесь. Мы фиксируем текущую ничью на линии.
— Что это значит?
— Что поезда уже снова ходят. Они не будут тратить много времени впустую после периодического сбоя, особенно во время полуденной суеты.
Наконец Оже смогла разглядеть очертания лица Эйвелинга. Она ускорила шаг на последней дюжине метров, ориентируясь на убежище в виде темной щели в стене.
— Мне кажется, я вижу поезд, въезжающий в Кардинал Лемуан, — предупредил Эйвелинг.
— Я почти на месте.
— Поезд снова трогается. Поторопитесь, Оже. Я здесь долго стоять не собираюсь.
Почти не пытаясь сохранить ее достоинство, он втолкнул Оже в щель в стене, в темноту за ней. Визг приближающегося поезда становился все громче, отражаясь от стен туннеля. — Помогите мне с этой дверью, — попросил Эйвелинг. — Мы должны вернуть все на место.
Он положил ее руки на старую деревянную дверь, и она почувствовала, как та сдвинулась под давлением, которое они оказывали. Дверь с хрустом встала на место в последний момент, и сквозь сужающуюся щель пробились огни поезда.
— Это было близко, — сказал Эйвелинг.
— Как вы думаете, кто-нибудь в поезде видел нас?
— Нет.
— А что насчет человека на платформе? — она вкратце описала его.
— Как я уже сказал, не беспокойся о нем. Он ловкач, пользующийся доверием, проводит все свои дни на этой станции, выслеживая жертв. Он ни о чем не будет сообщать властям. — Он выключил красный фонарик, затем сразу же включил гораздо более яркий белый. Оже прищурилась от внезапного яркого света, узнав тесный и грязный лаз входного туннеля.
— Повторяю: товар у вас?
— Да, — устало ответила она. — Как я вам уже говорила.
— Хорошо. Я уже начал беспокоиться, что вы не выполните свою миссию. Я рад видеть, что вы решили действовать разумно. Отдайте мне бумаги.
— Со мной они в безопасности.
— Я сказал, отдайте их мне, Оже. — Прежде чем она успела возразить, он схватил ее сумку и посветил фонариком на пачку документов внутри. — Не похоже, чтобы это было что-то особенное, не так ли? Не за все те хлопоты, на которые вы пошли. — Он вытащил бумаги и вернул ей сумочку.
Она подумала о вероятном подозрении Сьюзен Уайт о том, что в команде есть кто-то, кому нельзя доверять. Может, это был Эйвелинг, а может, и нет, но пока Оже держала бумаги на виду, она считала, что непосредственного вреда им причинить не удастся. Все, что ей нужно было сделать, это убедиться, что они доберутся обратно к Калискану.
— Я не знаю, к чему все это, Эйвелинг. Прямо сейчас я даже не уверена, что хочу это знать. Мы можем просто покончить с этим?
— Вы пока не сможете вернуться, — сказал он. — У нас все еще возникают некоторые трудности со связью.
Другой поезд прогрохотал по соседнему туннелю, вибрация от его движения подняла пыль с потолка подъездной шахты.
— Из-за временной проблемы, которая, как вы сказали, к настоящему времени будет устранена?
— Это оказывается немного менее временным, чем мы надеялись. — Эйвелинг остановился и посветил фонариком перед собой, направляя луч вдоль пологого изгиба шахты.
Оже заметила, как он нахмурился. — Что случилось? — спросила она.
— Ничего. Мне просто показалось, что я что-то слышал.
