Омонье уставилась на его лицо, разрываясь между мгновенным узнаванием и чувством странной незнакомости. Это было красивое мальчишеское лицо с пухлыми щеками, что говорило скорее о силе и юморе, чем об уродстве. Его волосы представляли собой копну золотистых локонов, лихо уложенных. Его глаза были чрезвычайно пронзительного бледно-голубого цвета.
Собственные глаза Омонье остановились на бейджике с именем этого человека. Она прочла: "Доктор Джулиус Мазарин".
Мужчина продолжал говорить. Затем запись снова сменилась помехами, и снова появилось краткое изложение всех доказательств.
Омонье просмотрела отрывок еще дважды, прислушиваясь ко всему, что она могла пропустить при первом воспроизведении. Затем она приказала своему гардеробу выдать ей парадную форму и встретилась с Таном и группой старших префектов в тактическом кабинете.
Несколько мгновений она сидела молча, прежде чем заговорить.
— Это единственный такой фрагмент?
— Так и есть, мэм, — сказал Тан. — О котором нам известно.
— Почему это не привлекло нашего внимания раньше?
Тан посмотрел на Лилиан Бодри, прежде чем продолжить. — Мы чуть не упустили это из виду, мэм. Он был закопан глубоко и довольно сильно перемешан. Нам повезло, что у нас есть эти тридцать пять секунд. Кто бы ни руководил этой клиникой, он очень старался стереть все следы своей личности, и по большей части им это удалось.
— Можем ли мы быть уверены в подлинности фрагмента?
— А почему бы и нет? — спросила Бодри. — Это ясно как божий день, Джейн. Человек на записи — Джулиус Девон Гарлин Вой.
— Это близкое сходство, но не точное, — сказала Омонье.
— Потому что это было сделано десятилетия назад, когда клиника была активной, — ответил Бодри. — Возможно, еще до того, как она была полностью запущена.
— Мы знаем, по крайней мере, об одной связи между клиникой и Шелл-Хаусом, — сказал Клирмаунтин. — Мы не должны слишком удивляться, обнаружив другую.
— Это должно быть расследовано, — сказала Милдред Доссо.
— Дрейфус уже делает это, — спокойно ответила Омонье.
— Я имею в виду более прямым образом. Приведите Гарлина еще раз.
— Как вы думаете, Милдред, что пытаются сделать Нг и Банкал? У меня уже есть два префекта с приказами найти и обезопасить Гарлина.
— Это для его же собственной безопасности, — ответила Лилиан Бодри. — Теперь степень заинтересованности изменилась. Мы не можем уйти от неизбежного, Джейн. Гарлин является одновременно и архитектором, и главным бенефициаром Лесного пожара. — Она с отвращением поджала губы. — Я вынуждена это признать. Дрейфус был прав с самого начала, и нам следовало доверять его инстинктам.
Он изучал другой корабль, когда тот приближался к его собственному, как раз над внешними слоями атмосферы Йеллоустоуна. Он был больше, чем его катер, несколько острее и изящнее в своих линиях. В то время как катер был почти полностью черным, этот новый космолет был белым, за исключением участков с черной полосой.
С того корабля пришел луч лазера. Дрейфус принял вызов, и на его консоли появилось лицо. Это была женщина неопределенного возраста, но, возможно, недалекого от его собственного. У нее была тугая копна завитых волос и широкое веснушчатое лицо с выступающими скулами и челюстными костями, рот — ровная, неулыбчивая линия.
В ее глазах не было и следа радушия.
— Назовите себя.
Дрейфус попытался улыбнуться. — Я думал, меня ждали.
— Назовите себя. Я не буду спрашивать снова.
— Префект Том Дрейфус из Брони запрашивает межведомственную связь и сопровождение в Город Бездны. Мне дали понять, что верховный префект уже принял необходимые...
— Вы рано.
— Я подумал, вы оцените, если я приду и уйду как можно быстрее.
— Тогда вы думали неправильно. Вы причинили мне значительные неудобства, префект Дрейфус, вынудив изменить мои планы в очень сжатые сроки. Хотите верьте, хотите нет, но у нас здесь действительно есть работа, которой нужно заниматься.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Дрейфус, изо всех сил стараясь сохранять дружелюбное и открытое поведение. — И приношу извинения за то, что расстроил ваши планы. Я мог бы развернуться, полагаю...
— Теперь вы здесь, — сказала женщина с многострадальным вздохом. — И мой день уже испорчен. С таким же успехом мы можем извлечь из этого максимум пользы.
— Мне жаль, что я отнимаю у вас столько времени. Просто я расследую дело, которое имеет неотложные последствия для безопасности.
На нее это, похоже, не произвело впечатления. — Ваш кризис с сепаратистами? Это не моя забота.
— Возможно, это вот-вот станет таковым.
Она кивнула головой. — Следуйте за моим кораблем. Мы будем двигаться резво. Пожалуйста, дайте знать, если не сможете угнаться за мной.
Ее лицо исчезло с экрана. Другой корабль развернулся, мигнув рулевыми двигателями, затем рванулся обратно к Йеллоустоуну, его триада главных двигателей вспыхнула. Через несколько секунд он превратился в твердый мерцающий отблеск, скользящий по мраморному облачному ландшафту Йеллоустоуна. Дрейфус заставил себя выйти из своего рода ошеломленного паралича, установив слежение на другой корабль, как если бы он находился в режиме преследования, и позволил катеру поддерживать свои обычные предельные нагрузки. Если она была полна решимости настоять на своем, он бы ей позволил.
— Твою хозяйку зовут Гестия Дель Мар. Я подумала, тебе, возможно, будет интересно это узнать.
Дрейфус старался не выглядеть раздраженным или удивленным.
— Я бы и сам достаточно скоро узнал.
— Но теперь у тебя есть одно крошечное преимущество перед ней. Разве ты не благодарен за это? Я могла бы рассказать тебе больше, если бы ты захотел. Ее послужной список, дисциплинарные взыскания, что думают о ней коллеги, ее личная жизнь... Мм, вот это интересно. У нас так много общего, у нее и у меня.
— Просто фамилия и имя сойдут.
— Ты ведь не сердишься на меня, правда? — Лицо Авроры сменило лицо Гестии Дель Мар, но дружелюбия в нем больше не было. Дрейфусу больше нравилась Дель Мар с суровым лицом; по крайней мере, в ее чувствах можно было не сомневаться. — Или это вызывает у тебя беспокойство из-за угрызений совести?
Катер продолжал преследование белого корабля. Гравитационные нагрузки возросли, и розоватый ореол ионизированной атмосферы начал обвиваться вокруг корпуса, всплесками облизывая его поверхности. Ложемент Дрейфуса проталкивался сквозь слои кожи и жира, чтобы найти кости.
Он крякнул, избавляясь от дискомфорта, как человек, передающий камень.
— Угрызения совести... не имеют к этому никакого отношения.
— Нет? Тогда почему ты был так осторожен и не объяснил своим коллегам свой внезапный интерес к Наутилус Холдингз?
— Ты дала зацепку, — ответил Дрейфус, чувствуя, как пот выступает у него на лбу. — Я изучил ее.
— И все же, никакого упоминания о том, откуда взялась эта зацепка — из чьих уст она была передана. — Ее улыбка была кокетливой, дразнящей. — По крайней мере, я предполагаю. О, расслабься — я не посвящена в каждый твой разговор, префект, как бы мне этого ни хотелось. Это означало бы, что мне не пришлось бы вытягивать эти пароли из твоих уст.
Катер начал трястись по мере того, как нарастали динамические силы. От корпуса отпочковались крылья и поверхности управления, выращенные с использованием трансформируемой материи. И тем не менее они все еще ускорялись. Гестия Дель Мар была либо самоубийцей, либо весьма, весьма садисткой.
Возможно, и то, и другое, решил Дрейфус.
— Тогда это было "нет". Теперь это "нет". Мы решим это старомодным способом, с помощью полицейской работы.
— Да. Удачи вам в этом. Ты видел последние прогнозы смертности? Пока мы разговариваем, Омонье расследует еще одно дело. Ваши триггеры вспыхивают, как фейерверк. Но если бы только у тебя были эти имена пациентов. Насколько это упростило бы вашу задачу.
Гравитационные нагрузки убывали; теперь, наконец, даже Гестии Дель Мар пришлось сбавить скорость, поскольку ее курс уводил в более глубокие слои атмосферы. Полный решимости не сдаваться, Дрейфус сократил расстояние между двумя кораблями. На экранах ее белый космолет казался почти таким близким, что его можно было коснуться, когда он продвигался вперед сквозь сгущающиеся слои желтых и коричневых облаков. Реверсирование двигателя и турбулентность при входе в атмосферу создавали потрясающую погоню.
— Если в тебе осталась хоть капля человечности, — сказал Дрейфус, произнося слова с гримасой, — отдай их мне сейчас.
— О, я бы с удовольствием, правда, с удовольствием. Но есть небольшой вопрос о том, что давать и что брать. Не часто у меня есть реальные рычаги воздействия на тебя — было бы глупо упускать такую возможность. Избавься от своих запретов.
Два корабля начали выравниваться. Крылья корпуса раскрылись, его видимая дуга все еще испускала слабое свечение, отдавая часть тепла, полученного при входе. Теперь они двигались на гиперзвуковой скорости, и внизу время от времени открывались участки местности.
— Ты действительно больше не понимаешь людей, Аврора. Если когда-нибудь понимала.
Ее лицо побледнело, в глазах вспыхнула уязвленная гордость — слишком театрально, чтобы быть убедительной. — Мм. Ты действительно знаешь, как обидеть девушку, Дрейфус. Как не по-рыцарски с твоей стороны. Как подло.
— Однажды у тебя, возможно, появится совесть.
— О, я бы не хотела ничего подобного. Я попробовала это однажды, и мне это совсем не понравилось. — Ее лицо начало исчезать, покрываясь помехами, прежде чем заостриться в последний раз. — К сожалению, сейчас я должна извиниться за свое отсутствие, но мы еще поговорим, не так ли?
— Не спеши, — сказал Дрейфус, и Аврора стала бестелесными глазами и ртом, а затем просто ртом, последней частью ее тела, которая исчезла.
На мгновение все исчезло, а затем на консоли появилось другое лицо.
— Все еще продолжаете в том же духе, Дрейфус?
— Да, Гестия.
— Хорошо. Если вы сделали свою домашнюю работу, то должны знать, что моя правильная должность — детектив-маршал Дель Мар. Мы будем придерживаться формальностей, хорошо?
— Абсолютно. Это полевой префект Дрейфус, если мы за формализм.
— Следуйте за мной, — сказала она.
Джулиусу не нравился новый этап охотничьей игры Калеба. Тем не менее он смирился с этим, неохотно сознавая, что предпочитает компанию своего брата отсутствию компании вообще.
Калеб стал более искусен в придании формы материальным объектам. Однажды днем, явно довольный собой, он показал Джулиусу свой последний триумф. Это был полностью функционирующий арбалет, сделанный из цельного куска трансформируемой материи. Он передал его Джулиусу, приглашая его полюбоваться им.
— Я думал, тебе больше подходит охотничье ружье, — сказал Джулиус. — Что-то, что работает, а не просто пустышка.
— Я мог бы достаточно легко изготовить исправное ружье, — небрежно ответил Калеб. — Я знаю, что находится внутри него. Несколько движущихся частей: ничего слишком сложного. Но для изготовления патронов нужна химия, а трансформируемая материя химически инертна.
— Жаль. Бедный Калеб.
— Арбалет не должен быть слишком тяжелым, и это так. Это всего лишь вопрос придания компонентам различных свойств при напряжении. Дальнобойность и убойная сила не так хороши, как у ружья, но это просто делает игру немного интереснее.
— Точно?
— Да. Нам нужно будет подбираться поближе к животным.
— Они ненастоящие, — заметил Джулиус, несмотря на всю пользу, которую, как он знал, это принесет. — Это выдумки, визуальные призраки. На самом деле нам не нужно стрелять в них каким-либо физическим предметом.
Калеб странно посмотрел на него. — Нет ничего забавного в том, чтобы делать игру слишком простой. Мы должны чувствовать, что выполняем свою часть работы, а это значит, что мы не сможем убить их, пока не окажемся в пределах реальной досягаемости.
Джулиус прицелился из арбалета. Он казался прочным в его руках, хорошо сбалансированным, экономичным и элегантным по своему дизайну. Это было за пределами всего, что он в настоящее время был способен сотворить, но Калеб уже знал это и, конечно, не нуждался в дальнейшем поощрении. — До тех пор, пока ты не ожидаешь, что мы будем использовать ножи. Чем мы должны стрелять из него?
— Я уже думал об этом. — Калеб порылся в кармане своих шорт и достал оттуда дротик с острым наконечником размером примерно с его большой палец. — Снова трансформируемая материя. Я перепробовал несколько разных форм, пока не нашел нужную. Давай, попробуй это.
— Поблизости нет никаких животных.
— Просто стреляй во что угодно. Я хочу, чтобы ты освоился с ним.
Джулиус натянул арбалет, прикидывая для себя, как его защелкнуть. Он вставил дротик в гладкую канавку, проходившую по всей длине оружия, затем поднял арбалет к плечу. Он медленно развернулся, прицеливаясь в рощицу примерно в пятидесяти шагах от себя. Он выбрал одно дерево, задержал дыхание и нажал на спусковой крючок. Тетива слегка дернулась, когда он отпустил ее, но он был готов к этому, и это не помешало ему прицелиться.
Мгновение спустя дротик вонзился в дерево с громким, удовлетворяющим стуком.
— А ты приготовил еще таких же?
— Да, — сказал Калеб. — Но это трансформируемая материя, и она реагирует на команду возвращения. — Он жестом указал в сторону дерева, и дротик, тревожно изогнувшись, упал на землю. Джулиус наблюдал, как он начал медленно пробираться сквозь подлесок, передвигаясь тошнотворными, похожими на слизняка движениями. — Полагаю, я мог бы заставить его летать, — сказал Калеб. — Но до тех пор, пока он в конце концов не вернется, не имеет значения, сколько времени это займет. — Затем он грубо похлопал Джулиуса по плечу. — Да ладно тебе. Давай пойдем поохотимся. Если все пройдет хорошо, мы уговорим отца дать нам еще немного умной материи, и тогда я смогу наколдовать второй арбалет специально для тебя.
— Я могу не дождаться, — сказал Джулиус.
Они шли уже несколько минут, Калеб снова держал арбалет, когда спросил: — Кстати, что ты имел в виду там, позади?
— О чем?
— Ножи. Ты сказал, что до тех пор, пока от нас не ожидают использования ножей.
Джулиус нахмурился. — Я сказал?
— Я знаю тебя, Джулиус, и ничто не слетает с твоих губ случайно. — Калеб пошел дальше, снимая арбалет с плеча. — Это снова твой сон, не так ли?
— Разве мы не договорились не говорить о моем сне?
— Это ты заговорил о нем, не я.
— Я не упоминал когда-либо о своем сне с ножами, Калеб. Я бы запомнил это.
Калеб развернулся, описав арбалетом дугу так, что Джулиусу пришлось пригнуться, чтобы его не ударило ложем. — Не лги мне. Ты сказал, что мы стояли с ножами в руках, а все остальные были мертвы.
— Я этого не делал. — Джулиус протянул руку и выхватил арбалет из рук Калеба, удивляясь собственной скорости и силе. — Я знаю, потому что взял за правило никогда этого не говорить. Но теперь я поймал тебя на слове, не так ли?
Калеб вскипел, но ничего не сказал.
