— Знаешь, — тихий мужской голос, разрезал окружающее пространство, заставив меня остановиться и прислушаться. Мужчина говорил по-аирски, но с ощутимым акцентом. Конечно, я узнала обладателя голоса, да и как его было не узнать, если в свете лампы, так отчетливо виднелась его рыжая шевелюра.
— Я говорю с тобой на твоем родном языке, потому что боюсь, что ты не поймешь меня иначе.
Заинтересованно замерев совсем рядом с Кельмом, старалась даже дышать через раз, чтобы понять, чем он тут занимается и не быть раскрытой раньше времени.
— Мне так жаль, — его плечи как-то сразу поникли, а голова опустилась ещё ниже. — Хоть ты и урод, но тоже, наверное, переживаешь, что она умерла.
'Веский довод', подумала про себя, но вступать с радостным воплем 'вот, она я!' пока не спешила.
— Я забрал тебя к себе и теперь буду заботиться о тебе, понимаешь? — в ответ Осел активно запыхтел, должно быть, учуяв мой запах, и окончательно разволновавшись начал нетерпеливо 'икать' переступая с ноги на ногу.
— Ну, знаешь, ты мне тоже не особо нравишься, — по-своему истолковав поведение животного, буркнул Кельм. — Но, я намерен постараться любить тебя, несмотря на то, что ты редкостная страшила и, в целом, бестолковая и бесполезная скотина, я буду заботиться о тебе в память о ней. Но, — вскинув указательный палец вверх, сказал он. — Перестань охаживать мою Белочку! — от рычащих ноток в его голосе, я сама неожиданно сделала шаг назад. — Ты хоть понимаешь, что у неё может уродиться от такого, как ты, — обвиняющее ткнув пальцем в Осла, сказал он. — Остальное я готов терпеть, — чуть тише договорил он.
На конюшне вновь воцарилась тишина. Кельм устало опустился на перевернутое деревянное ведро, и, подперев голову рукой, задумался о чем-то. Если честно, в этот момент я лихорадочно пыталась сообразить, как себя обнаружить и не напугать его.
— Я чувствую себя виноватым, — сказал Рыжий, облокачиваясь боком о деревянную стену конюшни. — Мне, кажется, что это моя вина, понимаешь? Она спасла меня дважды, а я не смог сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь ей, — тяжело вздохнув, закончил он.
Неожиданно, виноватой почувствовала себя я. Мне стало так жаль, что Рыжий винит во всем себя, что он переживает, хотя ни в чем и не виноват. А я стою совсем близко, живая и почти невредимая, в то время, как он не перестает переживать. Не удержавшись, протянула руку, легонько коснувшись его плеча, и сказала, точнее, попыталась сказать:
— Кельм, я... — в этот момент мне в голову полетело деревянное ведро, что всего мгновение назад служило стулом для Рыжего.
Легко угнувшись от неожиданного снаряда, отпрыгнула на несколько шагов назад, чтобы оказаться подальше от Кельма, в мгновение ока оказавшегося вооруженным острыми вилами, что по воле случая были оставлены кем-то заботливым в самой дальней части конюшни. Выпрямилась, поднимая голову, и посмотрела в глаза Рыжему. Лицо Кельма казалось искажено гневом и готовностью отразить любую атаку, вот только стоило ему увидеть меня, как он побледнел. Его глаза расширились, словно два огромных блюдца, рот сначала округлился в маленькое 'о', а уже спустя секунду, распахнулся, разоряясь на всю округу весьма мужественным и грубым: 'А!', которое завершилось фальцетом, и оборвалось на самой верхней ноте.
— Virg-go, — заикаясь, прошептал Кельм, нацеливая вилы в мою сторону, готовясь то ли к моей предполагаемой атаке, то ли сам решил напасть, не дожидаясь действий с моей стороны.
— Нет, Кельм, это я, — подняв раскрытые ладони перед собой, затараторила я. — Я не умерла, понимаешь?
Брови на лице Рыжего сошлись на переносице. Судя по всему, он сейчас пытался сообразить: 'Умеют ли вирги говорить? Или кто-то другой из разряда оживших мертвецов способен на это?'
— Это правда я, — тихо и как можно более спокойно, сказала я. — Посмотри на меня, взгляни в мои глаза..., — похоже это было сказано зря, потому как Кельм тут же подобрался, и вскрикнув что-то воинственное на своем языке, ринулся в атаку.
Он бежал на меня, как разгневанный бык несся бы на выбранную жертву. Ощущение было таким, что если он каким-то чудом промахнется вилами, то растопчет наверняка. Я не стала дожидаться этого момента, просто воспользовалась преимуществом в росте и комплекции, легко нырнула, уходя из под траектории его удара, оказалась позади него. Тут же запрыгнула ему на спину, и уже хотела было ударить его по определенным точкам на затылке, чтобы оглушить и обездвижить на некоторое время, причинив, как можно меньший вред его телу. Но, в этот момент Кельм подпрыгнул, словно бешеный конь, в воздух взмыла и я. Не успел он опуститься на ноги, как обрушился всей своей массой на стену, зажимая меня между своей спиной и деревянной поверхностью, выбивая воздух из моих легких.
Ржали лошади, истошно орал Осел, Кельм скакал по конюшне со мною на спине, то и дело врезаясь в стены, стараясь сбить меня. Он пыхтел, краснел и старался, как мог. Я же, молчаливо вцепившись ему за шиворот, пыталась удержаться 'в седле'. Когда двери в конюшню распахнулись, озаряя пространство, светом чадящих факелов, впуская внутрь запыхавшегося Брэйдана, Тереха и Олафа.
— Halp mir! Halp! (Помогите мне! Помогите!).
Увидев возможную помощь, истошно заорал Кельм, обрушиваясь в очередной раз спиной о стену. Но, неожиданно замер, словно время вокруг него остановилось, не позволив завершить свой маневр, и в очередной момент обрушить меня о стену. Я тут же почувствовала, как завибрировали энергетические нити вокруг нас. И, конечно же, поняла, кто остановил Кельма. Брэйдан, стоял, подняв руку и зажав пальцы в кулак, незримо удерживая Рыжего.
— Что ты делаешь, идиот?! — отозвался на призыв о помощи, отец Кельма.
— Весь в бабку, такой же невменяемый, — буркнул себе под нос Терех, невероятно быстро для своего возраста, оказавшись рядом с внуком и хватая его за грудки. В этот же момент, Брэйдан опустил руку и поспешил к нам. — Успокойся уже, живой парнишка, не видишь что ли?
После этих слов деда, Кельм как-то резко замер, позволяя мне буквально съехать со своей спины и оказаться на руках Брэйдана.
— Ты как? — взволнованно спросил он.
Криво улыбнувшись, все же сказала:
— Нормально.
— Как живой? — отстранено переспросил Кельм. — Зачем же он просил в глаза взглянуть?
— Наверное, чтобы ты в них взглянул, — хмыкнул Олаф, отвешивая сыну подзатыльник. — Боги, в кого ты только такой дурной?!
Никак не отреагировав на слова отца, Кельм резко повернулся ко мне лицом. В его глазах можно было увидеть ничем не прикрытую растерянность, тревогу, вину и в то же время, облегчение.
— Дэй, — сказал он, наклоняясь ко мне. — Правда, ты, чтоль?
— Да, я чтоль, — хмыкнула в ответ, высвобождаясь из объятий Брэйдана, который не спешил меня отпускать. И тут же оказалась прижата к широкой груди Рыжего, вновь ища возможность сделать хотя бы крошечный вдох.
— Вы знаете, мы не ждали гостей, — едва слышно шептал мне на ухо перевод Брэйдан, в то время, как пышногрудая блондинка неопределенного возраста выставляла на широкий стол принесенную на подносе снедь, и параллельно говорила слова приветствия или просто общалась, не уверенна, как правильно следует охарактеризовать её монолог. — Потому стол наш не слишком богат, — это если не считать того, что она третья женщина приносящая еду на огромном подносе. И, как мне кажется, это далеко не последний её выход. — Но, Вы, уж не побрезгуйте, — а, побрезговать, если уж быть до конца честной было чем, во всяком случае мне.
Одним из первых на столе появился алкоголь. Немного мутная, изрядно вонючая жидкость, стояла в самом центре стола, вызывая нездоровый ажиотаж среди мужчин и откровенно рвотные позывы, у меня. Следом появился взвар из костей и кожи животных, которые варили так долго, что теперь это все застыло и превратилось во что-то склизкое и желеобразное. После появились фаршированные кишки животных, набитые мясом и салом, затем прибыл фаршированный желудок овцы, набитый отрубями и воняющий настоящими миазмами. Мужчины следили за происходящим с лихорадочным блеском в глазах, попутно сглатывая слюну и потирая огромными ладонями лицо. И их можно было понять. Мясо здесь любили, но оно было гораздо дороже рыбы, потому в повседневной жизни, хозяйки старались подавать мясное раз в день, не чаще. Когда же появились булки, я уже было приободрилась, но как оказалось, это я зря, потому, как и это нехитрое изделие оказалось нашпиговано. Нет, не мясом, в этот раз рыбой. Когда надежда покушать со всеми начала медленно испаряться, самая молодая из обитательниц дома, выпорхнула из кухни с подносом, на котором в огромной миске дымились розовато-желтые кругляшки, а рядом, в немного меньшей по размерам плошке, вызывающе поглядывала на меня какая-то оранжево-зеленая, явно овощная, нарезка.
— Что это? — заинтересованно спросила я у Брэйдана, указывая взглядом на выставляемые угощения.
— Это пареные клубни...я не знаю, как называются они по-аирски, и квашеная капуста и морковь.
За столом все собрались уже затемно. Если в Аире было принято кушать сидя на мягких подушечках за небольшими столиками, то на севере нас усадили за огромных размеров деревянный стол, окруженный массивными деревянными лавками. Только сев, я поняла, что мои ноги не достают пола и свободно болтаются под столом. В этот момент, почувствовала себя ребенком, если честно.
Во главе стола сел Терех, по правую сторону от него Олаф, его жена, русоволосая пышнотелая женщина средних лет, и две молоденькие девушки, похожие, как две капли воды на свою мать. Слева сел Кельм, его жена, как оказалось та самая блондинка неопределенного возраста, Брэйдан и я. Дочка Кельма, совсем ещё крошечная девчушка, рыжая и с ног до головы усыпанная веснушками, была услана матерью спать. Девочка, сначала надула губки, потом поорав для порядка, все же ушла, после того, как дед потянулся за ремнем, на котором держались его широкие штаны.
Терех восседал во главе стола с самым гордым видом. Он был молчалив и предельно сосредоточен.
— Gabe. (Давай), — вдруг тихо сказал он, и жена Олафа тут же поднялась со своего места, выуживая откуда-то огромных размеров лохань и миниатюрный черпак, который северяне называли ложкой. Тут же подала все это Тереху. Мужчина, не сказав женщине ни слова, принял посуду и начал откладывать от каждого блюда по одной ложке на поданную тарелку. После чего, воздел руки с полным блюдом над головой и заговорил на родном языке.
— Что он делает? — непонимающе смотря на деда Кельма, спросила я Брэйдана.
— Подношение Богам, — односложно ответил он.
Я же устало посмотрела на этого пожилого человека, совершенно не понимая, что за традиции такие здесь приняты. Зачем каким-то непонятным созданиям, возможно обитающим в других слоях реальности, подношения из человеческой пищи?
Когда Терех закончил свое непонятное бормотание, жена Олафа быстро подбежала к свекру, ловко ухватила миску с едой, и унесла её куда-то в неизвестном направлении.
— Ну, теперь можно и поесть! — громогласно заявил Терех, с размаху падая на лавку. — Наливай, сынок.
К слову сказать, все мужчины старались говорить по-аирски, лишь поясняя сказанное своим женам и переводя их вопросы мне. Это не могло не радовать меня. Но, сейчас Олаф, ухватив вонючую бутылку, принялся разливать алкоголь по кружкам присутствующих. Причем, женщинам наливали столько же, сколько и мужчинам. А кружки, к слову сказать, были достаточно приличных размеров.
— П-простите, — нерешительно вклинилась я в атмосферу общего возбуждения по случаю разливаемого напитка, — А можно мне воды?
Кельм неожиданно громко закашлялся, Терех замолчал на полуслове, Олаф и вовсе едва не выронил из рук свою бутылку-вонючку.
-Was er sagt? (Что он сказал?) — спросила жена Олафа, поднимая вопросительный взгляд на мужа.
— Er ask watter (Он просит воды), — теперь уже женщины в немом изумлении, обратили свои взоры на меня.
-Warrum? (Почему?) — поинтересовалась жена Кельма, Хельга.
— Почему воды? — тут же спросил меня Олаф.
— Я не пью алкоголь, — отчего-то, под их взглядами стало неловко, потому попыталась улыбнуться, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— Почему? — еще раз спросил меня отец Кельма.
— Мне нельзя, вера такая, — как можно более просто, пояснила я.
— Er ist fanatic (Он фанатик), — убежденно высказался Терех.
— Warrum sage so, da? (Почему так говоришь, де?) — обиженно буркнула одна из сестренок Кельма. — Er ist sehr shon! (Он очень миленький!) — на этой её фразе кашлять начали Кельм и Брэйдан, причем так громко и синхронно, что казалось окна в доме задрожали.
— Was sage sie? Du clar er keine! (Что говоришь такое? Совсем ведь его не знаешь!) — кое-как откашлявшись, прохрипел Кельм, обращаясь к своей сестре.
По щекам девушки разлился густой румянец, который на её белоснежной коже, казался вовсе не розовым, а красным. Но, все же она ответила:
— Und wast? Ich bin sehr gross fur seie shonst in man! (И, что? Я уже достаточно взрослая, чтобы разглядеть красоту в мужчине!) — после этих её слов, за столом повисла гнетущая тишина. Брэйдан ненавязчиво накрыл мою ладонь своей и легонько сжал её, пока никто не видел.
— Ingve!(Ингвэ!) — с размаху обрушил свой внушительный кулак о стол Олаф. Жена отца Кельма тут же положила ладонь на плечо мужа и что-то тихо зашептала ему на ухо, после чего Олаф тяжело выдохнул и кивнул супруге.
— Что случилось? — шепнула я Брэйдану на ухо.
— Глупости, не волнуйся, — ответил он мне и тут же заговорил на другом языке, обращаясь ко всем присутствующим. — Olaf, wilst du... (Олаф, поговоришь с дочерью, когда мы уйдем. Сейчас не слишком удачный момент).
Северянин легко кивнул Брэйдану, после посверлил тяжелым взглядом дочь, обещая долгий разговор, но уже спустя всего несколько секунд расплылся в довольной улыбке и сказал:
— Выпьем за спокойное море, за добрую зиму и за снег, который непременно растает, — поднимая свой кубок из желтого метала над головой, Олаф потянулся к остальным. Мужчины и женщины согласно закивали, и так же потянули свои кубки навстречу. После чего громко свели их вместе, и выпили содержимое залпом.
— Какой необычный тост, — сказала я, когда все закончили пыхтеть после выпитого.
— Это традиционный тост, очень старый, — сказал Кельм, засовывая в рот приличных размеров горсть той самой капусты, на которую нацелилась я.
— Почему вы ничего не едите? — перевел Брэйдан фразу, которую сказала Хельга, обращаясь ко мне.
— Я бы хотела попробовать вот это, — указала я пальцем на дымящиеся кругляшки, которые Брэйдан обозвал корнеплодами. — Можно?
— Конечно, почему спрашиваешь? — тут же отозвался Кельм.
— Просто, не знаю, как правильно следует вести себя за Вашим столом, — сказала я, и впрямь путаясь в обычаях и традициях Аира и Аранты.
— Ешь, как удобно, — сказал Брэйдан, накладывая мне овощей.
— Warum eine veget? Sage ate met? (Почему только овощи? Предложи мясо?) — поинтересовалась жена Олафа, указывая рукой на фаршированные мясом кишки.
