"Взял сам! Не мешай другому!"
я пошёл к месту, где лежал в засаде. Официально придерживаясь версии о сборе пустые рожки от автомата, на самом деле упаковать свои приобретения и выбросить лишнее из заплечного мешка. Позиция у меня была не плохая, просматривалось всё. Быстро занялся делом. Успешно, выполнил задуманное. Потряс мешок. Ничего не стучало и не звенело, не стучало. Забросил его на плечо, сверху накинул на себя плащ-палатку и через место боя пошёл к раненым. Шёл и шарил глазами вокруг. Трофеев и денег много не бывает. Тем более столько добра валяется на земле! Так и шёл, не ослабляя внимания, с помощью ног осматривая попадавшиеся вещи. На моём пути мне попался убитый мул, рядом валялись тюки его груза. Животное и его груз попали под огонь станкового пулемёта, крупнокалиберные пули порвали тело мула и тюки его поклажи, они и рассыпались. Распавшийся тюк явил мне чёрный футляр шириной сантиметров около тридцати, длинной сантиметров девяносто и толщиной сантиметров двадцать. Заминированным этот груз быть не мог, иначе от удара пуль он бы взорвался, взвесив все доводы, я нагнулся якобы зашнуровать шнурок кроссовки и начал рассматривать заинтересовавшие меня футляры. Из завёрнутых в серый войлок таких футляров и состоял весь тюк груза, этого животного. Осторожно подтянул к себе один футляр, две боковые защёлки долго не сопротивлялись и он открылся. Мощная пуля сбила только кусок угла футляра, не повредив содержимого, его и увидел ...
Это была разобранная снайперская винтовка американского производства фирмы Купера, бывшего олимпийского призёра, марки AWM-F под натовский патрон. Все её составляющие лежали в ячейках футляра, там же лежала и насадка для бесшумной стрельбы. В правом углу футляра была ячейка, закрытая крышкой. Снял её и увидел лежавший в ячейке немецкий прицел, под ним лежали две прозрачные пластмассовые коробочки, в которых лежали патроны с жёлтыми и зелёными ободками на удлинённых пулях. Сейчас это всё смешалось в повреждённом футляре в общую кучу. Разве можно пройти мимо такого добра? Я не смог.
Выбрал целую упаковку с футляром и втиснул её в родной мешок, выбросив всё не представлявшее ценность. Благо "сидор" был из брезента и мог принимать любые формы. Увы, он потяжелел, увеличился в размере и стал напоминать подушку. Долго не думая, использовал его в этом качестве, подложил под голову одному из бойцов имевшего серьёзные раны. Дополнительно укрыл этого бойца своей плащ-палаткой и присел рядом. Мне самому было несладко, кружилась голова, болело раненое предплечье. Это сказывалась потеря крови, да и действие укола прошло, меня лихорадило, знобило. Укутался куском найденного здесь же войлока, пытался преодолеть озноб, немного согреться ...
Вернулись бойцы, посланные на фланги. Они притащили трофейное оружие, оружие наших раненых и весть о погибших. В этот момент в небе раздался гул вертолётных двигателей. К нам приближались закреплённые за нами "вертушки", которые вызвал радист. Рядом с местом боя была только небольшая площадка для одного вертолёта. Один и сел.
Остальные "вертушки" барражировали над нами, они были готовые прикрыть нас огнём своих пулемётов. Севший вертолёт не глушил двигателей, только сбросил обороты. Открылась его дверь, второй пилот и механик застыли в проёме, мы начали погрузку своих убитых и раненых товарищей.
Я был компанейским парнем, с вертолётчиками меня связывала крепкая дружба. Она была скреплена обильной выпивкой, щедро выставляемой мной. Вот по причине такой крепкой дружбы мне и поведали о тайниках, которые летуны делали в своих вертолётах. Помогая заносить укутанного мной раненого, попутно затащил свой мешок и спрятал его в одном из тайников. Выходя из вертолёта, жестами, при работающем двигателе не поговоришь, показал второму пилоту, что этот тайник занят и выпивка за мной. О том, что кто-то будет ковыряться в моём грузе, не переживал. Не гласный кодекс за такое мародёрство сулил солидные неприятности, это знали все, поэтому случаев таких не было. Троих легкораненых оставил в "вертушке", присматривать за тяжелоранеными. Сам не смотря на паршивое состояние, вылез из вертушки и поплёлся к стоявшим в стороне бойцам. Из командиров групп остался только я, а командир при эвакуации уходит последним. Дверь закрылась. Взревев двигателями, вертолёт взлетел, набирая скорость он, понёсся в сторону лагеря. Для раненых, чем быстрее они попадут в руки медиков, тем больше их шанс выжить. Это понимали все. Двигателей не жалели. На смену улетевшему вертолёту, приземлился другой вертолёт из тройки вертолётов барражировавшей над нами. Едва смолкли двигатели севшей машины, как открылась её дверь, механик выставил лесенку, по ней осторожно сползли семь человек. Полковник командир нашего отдельного отряда, два подполковника из штабных и майор начальник наших официальных "глаз и ушей". Последнего сопровождали два капитана и старший лейтенант, его непосредственные подчинённые, такие же "гавнюки" как и он.
Вместе эти "глаза и уши" не обращая внимания на нас, бросились осматривать вьюки разгромленного каравана. Наблюдая за их беготнёй, понял, что об особом грузе командование знало, значить знал о нём и наш погибший командир.
Я доковылял до прибывшего начальства, доложил полковнику о выполнении задачи и потерях. Он рассеяно слушал меня, наблюдая за мечущейся четвёркой. С охватившим меня безразличием понял, на нас и наши потери всем было наплевать. На душе стало горько и противно. Хотя и понимал, что так было и так будет всегда. Но почему-то было обидно!
Один из искателей, замахал рукой и закричал. Нашёл! Трое остальных поисковиков, бросили свои поиски и помчались к нему. Полковник, резко оборвав свои вопросы, рысцой потрусил к ним, подполковники последовали за ним. Нам приказали оставаться на месте и не шевелиться.
Место находки было не очень далеко, поэтому мы могли наблюдать за их действиями. Пока происходили эти события, меня озарило! В лагере нас осмотрят, как на медосмотре. Что бы не вызывать подозрений быстро нагнулся и взял из кучи трофейного оружия лежавший сверху парабеллум. Он был не плох в деле, но был громоздок и принадлежал к другому уже ушедшему времени. Его и сунул под разгрузочный жилет, приготовив подарок "падальщикам". Понятно было, если у меня ничего не найдут, то зачислят в категорию очень умных хитрецов. За такими людьми присматривают внимательно. О том, что все что-то тащат, знали. Поэтому из толпы лучше не выделяться, быть таким как все проще и безопасней. Пусть умными они считают себя. Я это переживу.
За время моих размышлений у места находки собрались все, действия "искателей" разворачивались дальше. Оба знакомых мне ящика были сняты и вытянуты из-под трупа коня, осмотрены.
Майор попробовал ножом вспороть ящики, твердая кожа верхнего покрытия его ножику не поддалась. Мысленно пожелал ему удачи и порезов на руках, конструкцию этих сейфов помнил. Старался не улыбаться, наблюдал с интересом. Майор был упорным и глупым человеком. Он ковырял ножом, бил камнем по замкам. По тому, как он периодически тряс и подносил к своему рту свои руки, понял, что он изрезал и сбил свои бедные руки прилично, а результатов не добился. Всё было сделано на совесть. Своим помощникам притрагиваться к ящикам он не разрешил. Устав, бросив бесполезные попытки вскрыть ящики, взялся за один угол упаковки, рыкнул на остальных. Четверо "глаз и ушей" кряхтя и потея, тащили ящики к вертолёту. Кряхтя, затащили внутрь. Майор и один из капитанов так и остались в вертолёте.
Нам дали команду грузить остальное имущество каравана и трофейное оружие. Под бдительным надзором полковника бойцы таскали всё к вертолёту. Два подполковника, капитан и старший лейтенант грузили всё в открытые двери. Бедные вспотели, устали. Так они не трудились никогда! Бойцы им в этом ударном труде помогали, носили всё бегом, подгонять их не приходилось, но полковник всё равно подгонял всех, обозначая своё присутствие и участие в процессе.
И вот вертолёт с ценным грузом и погрузившимся в него начальством взлетел. Под прикрытием МИ-24 вертолёт с ценным грузом и начальством не стал ждать нас. Они полетел на базу, спешили, а мы не спешили. Я лежал у вертолёта и грелся в лучах солнца, закрыв глаза. Дал парням время забрать припрятанные трофеи, они их заслужили честно. Так не спеша погрузились в последний вертолёт. Взлетев, наша "вертушка" взяла курс на базовый лагерь.
Долетели без приключений. Сели. Не успел наш пилот заглушить двигатели, как у вертолёта образовалась толпа встречающих. Официальные "глаза и уши" в полном составе, все штатные девять человек, окружили наш вертолёт. Штурман открыл двери и выставил лестницу. Впереди своих "орлов" у лестницы стоял главный "орёл" товарищ майор. Уже знакомый нам кладоискатель. Он стоял и радостно улыбался. На его счастливом лице было написано:
"Попались голуби!"
Он многозначительно посмотрел на стоящих у выхода бойцов и приказал голубям выходить по одному. Мы подчинились. И тут я увидел, что глупыми у нас были все!
Товарищ майор обыскивал каждого лично, несмотря на порезанные в ссадинах свои руки. Один из бойцов выразил ему своё сочувствие. Он предложил раздеться наголо и дать посмотреть у себя в одном укромном месте. Майор обиделся и стукнул его своим истерзанным кулаком. Есть такие люди, не ценят сострадания! Два капитана рылись в наших вещах. Успехи были у всех! То товарищ майор, то товарищи капитаны оглашали воздух победными криками. Нашли!
Кучка реквизированного имущества росла, но одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что всё конфискованное это дерьмо, никому не нужный хлам.
Стоявший передо мной капитан был закутан в плащ-палатку. Вздохнув со скорбным видом обречённого человека, он спустился на землю. Товарищ майор радостно взревел. Под плащ-палаткой он обнаружил винтовку, точнее обрез времён англо— афганской войны. Когда-то эта винтовка когда-то было не плохое оружие, но сейчас это был раритет для музея. Уже обысканные наши товарищи играли публику. Глубокими вздохами они выражали досаду и своё сочувствие товарищам, всем было жалко изымаемых трофеев. Но глаза у всех горели весело, музейный экспонат они встретили горестными вздохами, тщательно пряча свои лица и глаза. Боялись рассмеяться.
Я спустился последний. Товарищ майор охлопал мои карманы и ноги. Под разгрузочным жилетом обнаружил пистолет. Мои товарищи оценили его находку, их вздохи были очень глубоки, при этом некоторые грызли свои грязные кулаки, повизгивая. Причину понял, посмотрев на отобранный у меня трофей.
Пуля попала и деформировала затворную рамку возвратного механизма, она и застыла деформированная, не дослав патрон в ствол. Этот пистолет годился только в качестве молотка для забивания гвоздей. Товарищ майор был горд добычей, а мои товарищи решили, что я юморист. Нарочно выбрал такой пистолет. Правду знал только я. Всё дело было в том, что я просто не посмотрел на него, когда подобрал. Выгнав и тщательно обыскав экипаж и салон вертолёта, товарищ майор ничего не нашёл, но врагов себе среди летунов нажил.
Нам разрешили разойтись, и мы пошли по своим делам ...
Ночью я перепрятал свои трофеи в тайник. Перед тем, как упрятать "сидор" хотел извлечь из него опасную упаковку с американской валютой, но пожалел распаковывать уже увязанный "сидор", снова отложил избавление от "мины". Понятно, дело было не в лени, не в нежелании перепаковать "сидор", это всё был просто предлог. Моё нелёгкое детство оставило во мне свои следы, выбросить что-то попавшее мне в руки я физически не мог, сделать такое было выше моих сил. Вот и уговорил себя, отложить избавление от "мины" на потом, ведь до окончания командировки нужно было ещё и дожить. Это тайник был известен только мне одному. Если погибну? То мне уже будет всё до лампочки. А уцелею? Тогда и буду решать ..., эту проблему. Кольт и три бутылки водки отдал командиру вертолёта, довольными остались и мы, и его экипаж.
В связи с ранением получил передышку. Неделю меня не трогали, спал, ел, ходил на перевязки. Рана затянулась, остался шрам, он был ещё красный, но уже почти не болел. Синяки на теле от ударов пуль в бронежилет тоже начали сходить, не болели, стали бледно-жёлтыми. Закончились перевязки, посещения санчасти и мой отдых закончился. Через полторы недели с пополненной командой уже ходил в разведку. Особых проблем не возникало. Мне везло. Но, как я уже убедился, за полосой удачи идет полоса другая, она больно бьёт по голове и по другим местам. Вот и получил. Это случились в последний день месяца и этот день, я запомню на всю свою оставшуюся жизнь ...
Начался день обычно. Моя группа выдвинулась в указанный мне квадрат, осмотрели местность, выставили наблюдателей, встретились с местной агентурой. Выставив заслоны, перекрыли проход в ущелье и принялись ждать "духов", но "духи" не появились. Всё это время мы просидели в засаде, не разжигая костров, мёрзли ночью, изнывали от жары днём. Наконец в 13.00 нам по рации передали команду "Отбой". Собравшись, в 13.30 группа почти бегом двинулась в обратный путь к базе. Оставалось ещё часа полтора пути до базы, а мы уже предвкушали ждавшие нас там блага, нас ждала баня, горячая пища и нормальная постель.
Пятый день жевали сухие пайки, костры разводить было рискованно, сухомятка уже надоела. Как всегда продвигаясь горными тропами, соблюдали осторожность, впереди группы двигался дозор. Жизнь была суровой, расслабиться значило получить неприятность, напороться на "духов". Такая неожиданная встреча может кончиться, как кому суждено. Самым плохим вариантом было стать тяжёлым "300" или убыть на Родину сразу грузом "200". Перспектива не желательная и не радостная. Оканчивать свой земной путь по глупости? Желания не было ни у кого, поэтому не расслаблялись, были осторожны и собраны. Вначале всё шло нормально, но вдруг по цепочке пришёл сигнал тревоги от передового дозора. Все мгновенно рассредоточились, приготовили оружие и затаились, заняв круговую оборону. Я поспешил вперёд к дозору.
Дозорные лежали, укрывшись под валуном. Когда я проскользнул к ним, один из бойцов отодвинулся, уступая мне место. По их поведению понял, что враг близко. В горах, как уже говорил, даже самый слабый звук разносится далеко. Стараясь, не производить лишнего шума выглянул из-за камня и замер, задержав дыхание.
Метрах в тридцати ниже меня около сотни "духов" занимали позиции, они растягивались вправо и лево по карнизу горы. Внизу под ними на расстоянии метров в шестидесяти вилась дорога. Она хорошо просматривалась и с моей позиции, и тем более с позиции "духов". Вдали на дороге поднималась пыль. Моджахеды располагались толково. По краям и в центре, подоткнув полы халатов, десяток гранатомётчиков размечали сектора обстрела, четыре крупнокалиберных пулемёта они установили на флангах, в полусотне метров друг от друга. Остальные "духи" вооружённые автоматами и пятью ручными пулемётами занимали позиции ниже своих пулемётчиков. Под их плотный огонь попадало около пятисот метров дороги. Идущая колона была обречена. Моджахеды всегда действовали наверняка. Они прекрасно знали все тропы, все перевалы и ущелья, если колона попадала под них, то они раздалбливали её до упора. Отбиться шансов практически не было ни у одной колоны, при любой численности. Был единственный шанс спастись, если на помощь приходили "мишки". Так называли МИ-8. Реактивными снарядами с подвесок и огнём пулемётов они доставали "духов" во всех щелях. "Духи" их боялись, но не меньше боялись их и мы. Случалось и нам попадать под их огонь. Удовольствие было не забываемое! Потом долго даже от писка комара все прятались очень усердно. Знал это не с чужих слов, досталось один раз. Того раза хватило. Говорить об этом не хочу так, как попали под "мишек" по своей глупости и ошибке. Но сейчас "мишек" по близости не наблюдалось, поэтому на колоне можно было поставить крест.
