"Значит, родственников нет, очень удобно для агента... А если у человека действительно трагедия? Как это мерзко, подозревать... А меня разве не подозревают? Вот и я становлюсь, как Ленчик — выбор между интересами страны и моралью. Тонкая грань, за которой благородное дело переходит в преступление.... Где она, эта грань?"
— Виктор Сергеевич, я заметил, вы были не в восторге от оформления деки под малахит и в палехском стиле, но ничего не сказали. Почему?
— Но это же, как вы сами сказали, нетектонично. Вы были против украшательства, и вдруг...
— Понимаете, я считаю сомнительной эстетическую самоценность набора квадратных ящиков с электроникой. Дека — это дорогая вещь, это что-то вроде рояля. К тому же это на экспорт. Хотя, возможно, уже после войны.
— Полагаете, будет заваруха?
— Слышали вчера о зверских расправах над коммунистами в Венгрии?
— Вчера устраивал личную жизнь. Сейчас трагедии каждый день. Печально.
— И наши на этот раз не вмешиваются. Хотя войска стоят.
— Боятся международной изоляции России?
— Черта с два! — жестко обрезал Талибов. — Венгрия — это отвлекающий момент. А заварушка настоящая будет в Чехословакии, когда туда влезет бундесвер, и США создадут единый фронт против советско-китайского блока. Поближе к президентским выборам, чтобы сказать избирателям "Коней на переправе не меняют".
"В принципе, повторяет все ту же версию. В данной ситуации вряд ли мне впаяют политику..."
— Да, Кеннеди надо отвлечь народ, — заметил Виктор, — что-то он не по-детски там возбудился. Как вы думаете, с чего бы это, в смысле, беспорядки.
— Не верите в неустранимые противоречия капитализма?
— Рабочий класс, похоже, зарабатывает себе деньгу, а протестуют деклассированные. Или я что-то неверно понимаю?
— Верно понимаете. Никто толком не может объяснить. Конечно, Кеннеди со своими реформами и сам наломал дров. Например с выносом трудоемких производств в Мексику. Прибыльность растет, но и безработица тоже. Много невостребованных людей, они бунтуют. А тут еще этот скандал с пенсионерами.
— Зажал пенсии?
— Ну как сказать... У американцев частные пенсионные фонды, вроде сберкнижек. И вот чтобы они не обанкротились в кризис, правительство приняло программу переселения малооплачиваемых пенсионеров в страны Латинской Америки. Строят там такие поселочки аккуратные, продукты там дешевле, местных нанимать дешевле. Экономия бюджета. Но прогрессивная общественность возмущается. В Союзе такое вообще невозможно, здесь семья — ячейка общества строителей коммунизма, преемственность поколений и все такое.
— "И душу хозяин приберет, как залог" — пропел Виктор на мотив "16 тонн".
— В Америке многие хорошо живут, — возразил Талибов, — те, у кого, образование, кто умеет устроиться, и сам по глупости не пустит все по ветру, не думают о старости.
— Вы были в Америке?
— На курсах читал дизайнер оттуда. Ну, мы, естественно, его разговорили на предмет тамошней жизни. Он не снимает квартиры, у него загородный дом с бассейном. Так удобнее, не шумно, воздух чистый. С бассейном — у них в порядке вещей. У него, жены, старшего сына — машина. У каждого. Год назад купил себе новый шестицилиндровый красный "Мустанг", это не совсем рационально, это машина для души. Вы видели "Мустанг"?
— Шестьдесят седьмого года? Разумеется.
— И наверняка она вам понравилась.
— У вас очень привлекательный империализм. С уверенностью в завтрашнем дне, без продажных политиков, бандитизма и кризисов.
— Гангстеры, мэры-мафиози — об этом там больше пишут. Читатель любит остренькое. Но если самому специально не нарываться и элементарно разбираться, что к чему, можно спокойно прожить. Кризис... На кризисе, если с умом, можно делать деньги, даже много.
"Пробует склонить к эмиграции?"
— То-есть, этот профессор...
— Дизайнер.
— То-есть, этот дизайнер расписывал американский образ жизни. Знаете, я не слишком в восторге от капитализма, особенно в России.
— Ну как вам сказать... Он не старался показать американский образ жизни лучше. Он считает, что СССР и США в принципе сравняются по уровню жизни, немного раньше, немного позже. Это просто другая система жизни. Для людей, которые умеют приспосабливаться, устраиваться. У нас это называется мещанство. Ну или талантливый человек находит дельца, который входит к нему в партнеры, правда, тут надо смотреть, чтобы не облапошил. В советской стране хорошо работать на благо общества. Общество, конечно не всегда вспомнит, что вы для него сделали, но большей частью. А вот если вы своим трудом или талантом построили себе хороший быт, квартирку в доме с хорошими потолками, дачу, машину, вам начинают завидовать и кричать "А не жирно ли?". Хотя все добыто трудом. Поэтому принято выглядеть скромным, едва ли не скупердяем.
— Нет в мире совершенства, — улыбнулся Виктор, — как отметил один из героев Экзюпери.
— Ох уж этот стоический антиисторизм... А вот судя про проекту, Виктор Сергеевич, вы смогли бы жить и там и там.
— Агитируете?
— Просто голая констатация факта. Кстати, волкмен под филиппсовскую кассету у вас получился.
— Хотите подсластить пилюлю?
— Совершенно искренне. Немного нюансировки и пойдет на экспорт в те страны, где нам не удастся навязать в торговой войне свой формат кассеты...
...После обеда Виктор заглянул в письмо.
Это была ксерокопия главы из повести или романа. Производственного романа, про предвоенное время. Шпионы, вредители и загадочные убийства. Только вот война там начиналась в сорок третьем, и еще кое-что не так. По-нынешнему, альтернативка.
— Не написали, кто?
Виктор поднял глаза. Перед ним стояла улыбающаяся Лара, прижимая к себе рулоны чертежей.
— Нет. Копия куска чьей-то рукописи.
— Могли вложить что угодно, хоть газету. По-моему, кто-то просто хочет обратить на себя внимание.
— И кто же?
— Ну, кто его знает... — губы Лары сложились в задумчивую гримаску. — Я думаю, кто-то, кто знает вас и где-то рядом живет или работает.
"Значит, кто-то вроде Рыжовой из "Служебного романа"? Как-то совсем не к месту и времени".
— Может, тот, кто звонил? Ну, насчет вещей?
Лара пожала плечами.
— В общем, похоже, что кто-то хочет поговорить или встретиться, но не знает, как это сделать... как подойти.
— Почему?
— Мне не хотелось бы гадать... Не переживайте, если надо, еще раз попытается.
Она прошла к своему месту, чуть зацепив халат Виктора краем свернутого в трубку ватмана.
Звонок наполнил коридоры шагами и голосами. Народ разбегался на выходные.
— Я закрываю и опечатываю! — воскликнул Петросов. — Сегодня "Динамо" Киев!
К лифту не было очереди — трудящиеся массы весело спешили мимо вахтерши, чтобы шумным водопадом скатиться вниз по бетонным ступеням.
В вестибюле Виктор буквально столкнулся с Вочинниковым.
— А я вас ждал! — бесцеремонно ответил тот, тряся руку Виктора. — Представляете, добыл сенсацию, а "Машиностроитель" выйдет только в понедельник. В "Брянском рабочем" уже будет.
— Сенсацию? — переспросил Виктор.
— Бомбу. Газетную бомбу. Нашли женщину-палача, что в Локте расстреляла уйму людей при немцах. Антонина, как ее там...
— Гинзбург.
— Да. Кто бы мог подумать... Кстати, мое письмо еще не получили?
— Так это ваше письмо? — И Виктор вынул из кармана конверт со странным адресом.
— Нет, конечно. Там чей адрес?
— Там некая Жанна указала адресом школу. Может, это и не "она", а "он".
— А само письмо что, анонимка?
— Вот письмо. Можете читать, там ничего личного.
Журналист быстро перелистал серые листки и даже понюхал их.
— Аммиак уже выветрился... Это глава из рукописи нового романа Юрия Мытника. Есть такой в Брянске писатель-фантаст. Роман выходит в Приокском издательстве. Точнее, он послан туда, но его мурыжат, знаете, после Шпанова у некоторых идиосинкразия на военную фантастику. Ну а пока суть да дело, рукопись начала гулять по Брянску в эракопиях. И это для вас... не хочу огорчать, но вам грозят серьезные неприятности со стороны компетентных органов.
— Могут обвинить в распространении антисоветчины?
— Да что вы, — усмехнулся Вочинников. Просто тот, кто вам отправил это письмо, убежден, что убийство Незнамовой и труп на переезде — ваших рук дело.
23. Вариант "Омега-68".
— Если убежден, пусть обратится в УГБ, это по их части, — равнодушно ответил Виктор. — Он вам сам сказал об этом?
— Мне никто ничего не говорил, — медленно произнес Вочинников. — Это следует из содержания главы. Железная дорога, труп. Намек прозрачный.
"Странный ход мыслей. Странный для обычного корреспондента. Но если Вочинников — агентура УГБ, то это проверка. Даже если в УГБ стопудово уверены, что Незнамову убил связник, все равно будут проверять, не был ли я организатором убийства. Со связником я мог общаться через тайник. Через те же ячейки на вокзале. Если УГБ не знало про ячейку, значит, постоянной слежки за мной не было. И в ночь убийства связника у меня нет стопудового алиби. Бабушки имеют привычку спать на вахте. Корин сам намекал. Правда, проверка глуповатая, но если Вочинников просто заурядный осведомитель..."
— "Грузите апельсины в бочках", — улыбнулся Виктор.
— Я понял, — ответил журналист. — Но у автора письма, видимо, есть какие-то основания считать, что вам есть что скрывать. У меня есть кое-какие мысли, но об этом лучше не здесь. Вы куда сейчас?
— Как все. По магазинам, потом домой.
— Будем считать, что нам по пути.
На фасаде здания рабочие в люльке растягивали кумачовую перетяжку с белыми буквами "Слава Великому Октябрю!". На столбах по Ульянова зябли под хмурым вечерним небом флажки — утром их еще не было, а сейчас их трепал свежий ветер, отдающий прелым листом, болотной пойменной водой и дровяным дымом. Город начинал готовиться к празднику.
— Что вам говорит фамилия "Тарбовский"? — спросил Вочинников, когда они поравнялись с мебельным на Институтской.
— Тарковский? Это вроде режиссер? Хотя я могу путать.
— Тарбовский. Тоже разыскиваемый военный преступник, участвовал в карательных акциях в Польше и Чехословакии. Для палача личность незаурядная. Ухитрился сделать при немцах неплохую карьеру, как хороший знаток войны с партизанами, считалось, что он сбежал в Аргентину, но вот недавно появилась информация о нахождении его в СССР. Естественно, органы работают.
— Погибший на переезде и есть Тарбовский?
— Да ну что вы. Тарбовский, семнадцатого года рождения, рост сто семьдесят пять... описание сходно с вашим.
— Меня уже путали с другим полицаем.
— Да, ребята из ДНД описали ваше появление здесь. Согласитесь, тут у любого возникнут вопросы.
— Ну, хорошо, что с вами этого не случилось.
— Мне проще, я тут почти абориген. Короче, в Союзе просто не осталось живых свидетелей, кто помнит Тарбовского. Он работал на абвер, занимался подготовкой агентов для засылки в партизанские лагеря и антифашистское подполье, и уничтожал тех, кто потом мог бы опознать его, как прислужника немцев. Те, что остались, живут за рубежом. А сейчас, знаете, в Европе советских не очень любят. Могут и похожего опознать.
— Разберутся, кому надо.
— Вы же знаете, что в нашем мире правда может всплыть уже без признаков жизни. Или вы выросли в другой стране?
— А что, есть страны сплошного торжества справедливости? Ошибку могут совершить и в отношении вас. И что, теперь не жить?
— Да, я тоже не защищен от роковой ошибки. Никто не защищен. Просто, насколько я в курсе, у вас намного больше шансов попасть в жернова. Другие могут рассказать, где они были с сорок первого по сорок пятый, представить подтверждения. Сколько ветеранов на заводах работает... А для органов такой соблазн отчитаться, тем более, после успеха с Тонькой-пулеметчицей. Будет жаль, если такой разносторонний и способный человек так глупо исчезнет.
"Значит, проверка основана на провокации... Поведение должно быть естественным."
— У вас есть какой-то план?
— Пока только мысли. Есть связи, есть знакомые, есть... Надо подумать, пока есть время.
— А может, не стоит? Вдруг я все-таки пособник фашистов. А вам неприятности.
— Впервые вижу честного и принципиального "пособника". Обычно они другие.
— От меня что-то потребуется?
— Думаете, я ради выгоды? Нет. Просто хочу быть порядочным. А быть порядочным — это значит не только шагать в единых рядах, но, если надо, бороться с системой.
— Вас не устраивает система? — воскликнул Виктор. — Для шестьдесят восьмого весьма неплохо. Жилье доступно, очередей нет, продукты свободно, инженеры с руками требуются. Компьютеры — мы могли только мечтать в эти годы. Бытовка, электроника... битлы свободно... Да что битлы? Посмотрите, какие люди вокруг! Общество нормальных, адекватных людей. В нем просто отдыхаешь. Нет вот этой накопленной злобы, ненависти на власть от бессилия, выпендрежа нет, жажды идти по головам...
— Идти по головам... К сожалению, есть, как и многое другое.
— Ну не так, чтобы это все было нагло, так чтобы люди чувствовали себя рабами... В этой системе веришь в справедливость, потому что видишь вокруг много адекватных людей. Вот оказались вы вдруг в незнакомом городе без всего — вы не пропадете, у вас будут заработки, крыша, еда. Главное в этой системе — вы сможете всегда своим трудом построить себе жизнь.
— Я вас понимаю. Первое время на новом месте, когда все быстро устроилось, даже, простите, больше чем устроилось, хочется верить в жизнь, хочется верить в людей, хочется верить в прекрасную страну. Потом, после медового месяца с этой новой жизнью начинаются будни, вроде нашей негласной цензуры печати.
— Ну, я не журналист, мне немного трудно это понять.
— Менее чем за месяц вас дважды чуть не арестовывали. Невежество — демоническая сила.
Он ждет вопроса "Что же мне делать?", подумал Виктор.
— Что же мне делать?
— Думаю, мы попозже встретимся и переговорим.
— Во всяком случае, спасибо за искреннее и бескорыстное желание помочь.
Проверка будет продолжаться, подумал Виктор, шагая уже один по Куйбышева. Старая вывеска "Спорттовары" из гнутых газосветных трубок уже загорелась лиловым сиянием; одна из трубок тревожно моргала в опускающихся сырых сумерках. Начал накрапывать мелкий, почти незаметный дождик. Из ближнего двора доносилась веселая музыка: проходя мимо арки, Виктор заметил, что во дворе, на месте, свободном от палисадников, столбов для бельевых веревок и качелек стоит старый автобус, раскрашенный яркими цветами, с огромной надписью "ЗАЙКА" и чуть пониже — "Мультфильмы за 50 коп". Передвижное кино для детей.
"Интересно, о чем думает настоящий шпион, когда он близок к провалу?" — подумал Виктор, и тут же понял, что это ему совсем не интересно.
Итак, подумал Виктор, если верить этому Вочинникову, на него могут навесить дела военного преступника. А зачем? Каких-то условий или требований ему пока не поставили. Дали время, чтобы помучился. Может, в этом и есть проверка — заставить нервничать. выдать себя?