мужчине, подавив тяжёлый вздох. Возможно, лич действительно сможет помочь его жене. В конце концов, кому как не ей знать о сути души. По крайней мере, я на это надеюсь. — Пойдем. Нужно составить договор и кое с кем тебя познакомить. Но помни, именно ты не оставил мне выбора. И я предупреждал тебя о том, что последствия могут тебе не понравиться.
Глава 21
Дайте человеку всё, чего он желает, и в ту же минуту он почувствует, что это всё не есть всё. (C) Кант
* * *
Встречу с Кассиопеей Ксенофилиус воспринял… Спокойней, чем я ожидал. Магозоолог, исследователь, путешественник — и все равно, даже он не сразу опознал в ней лича, лишь на мгновение побледнев, после того как та перестала маскировать свою силу. Впрочем, это не мешало ему с мрачной решимостью начать обсуждать сложившуюся ситуацию.
Его единственными словами, тихо сказанными, наверное, самому себе, были: «Теперь, я понимаю.» Однако даже после раскрытия всей информации, от своей задумки Лавгуд так и не отказался, отчаянно цепляясь за возможность вернуть любимую. Хотя я дал ему шанс отказаться, взяв для начала только клятву о неразглашении.
Несмотря на предоставленную возможность, кроме поддержки моей позиции в суде от убитого горем мужа я ничего не требовал. Ни денег, ни ресурсов, ни вассалитета. Пока что… Хотя некоторый еле слышный шепоток в голове упрямо сопротивлялся, предлагая не отпускать предоставленную возможность и обзавестись верным слугой, пока это возможно. Но, осторожность победила жадность. Слишком много «если» было в этом уравнении. Для начала нужно было точно утверждать, что вылечить Пандору действительно возможно, прежде чем требовать от Лавгуда исполнения своих обязательств. Возможно, правда, это были остатки совести, не знаю. Но в целом ничего не мешало мне сделать это потом, после того как будет ясно, можно ли вообще что-то сделать.
Кассиопея утверждала, что… можно. Но предложенный ей вариант не устроил ни меня, ни самого Ксенофилиуса. Все-таки превращение жены в нежить — это совсем не то чего он хотел. Впрочем, после того, как та бегло ознакомилась с наработками Пандоры, а также результатами обследования из Мунго, то обещала подумать. И под это обещание выбила у меня право на посещение закрытой части фамильной библиотеки, а также библиотеки самого Ксенофилиуса.
Со скрипом в сердце, но пришлось предоставить ей такой доступ. Одновременно дав указания Кричеру на то, чтобы тот следил за ней, и записывал все книги, что та берет. Не единственной, но самой главной проблемой было то, что Пандору, как и желательно Френка с Алисой нужно было осмотреть. И сделать это желательно в ритуальном круге, что не сильно упрощало задачу.
Если с Пандорой такой вариант был сложно осуществим, но возможен — пациенты в Мунго не были заключенными, хотя врачи и не очень охотно соглашались на их перемещение, снимая с себя все обязательства по самочувствию пациентов. То вот с Фрэнком и Алисой — это была огромная проблема. Августа, несмотря на заверения Лавгуда, вряд ли согласится на перемещение их в Альфард-Хауз, под присмотр древнего лича. Так что выхода из этой проблемы я пока что не видел.
Также нужно будет подумать над формулировкой приказа. Скорее всего придется опять обращаться к гоблинам либо старику Джефри. Слишком много недвусмысленных пунктов нужно включить в этот приказ, чтобы не получить после всех процедур усиление Кассиопеи — и целых двух новых врагов, окончательно потерявших близких. Кстати говоря о Томасе.
После того, как я, как мог распределил обязанности и ответственность, чтобы оставить себе как можно больше свободного времени, и настал день заседания, тот убедительно попросил меня более не повторять перфоманс в зале суда, предоставив прайс на услуги успокаивания «одного бешеного Блэка», как он выразился. Суммы в нем стояли… очень внушительные. Не каждая мафия оперирует такими.
Впрочем, его, наверное, можно понять. После контакта с фамильным заклятием, Томасу пришлось обращаться за помощью к высокооплачиваемым колдомедикам, специализирующихся на темных проклятьях, чтобы свести шрамы. И все это, вкупе с компенсацией, оплачивал я из собственного кармана. Так что на апелляционное заседание я пришел максимально собранным и расслабленным одновременно. Не взял даже занятого собственными делами Альберта. Только я, адвокат и его помощники. Все, что я мог — уже сделал. Теперь дело осталось за малым, выслушать решение Визенгамота, каким бы оно ни было.
* * *
И когда, продравшись через журналистов, мы спустились вниз и оказались в зале заседания, первым сюрпризом было то, что ни Молли, ни Гарри, ни Артура в зале заседания не оказалось. Был только Дамблдор, на этот раз одетый в нечто больше похожее на классическую мантию, светло-серых цветов. Вкупе с его бородой, длинными волосами и общим видом старого, но все еще могущественного добродушного мага, он был больше похож на Гендальфа Серого, из книг замечательного Толкина, чем на эксцентричного чудака директора Хогвартса. Не хватало только остроконечной шляпы.
Старик был спокоен и собран, с сожалением заявив ведущему процесс Гринграссу, что в связи с плохим самочувствием Гарри, тот отказался от участия в судебном процессе, как и Артур с Молли, которые занимаются его здоровьем. Такой вариант, как попытка вывести из участия главного «свидетеля», мы с Томасом предполагали заранее. В целом, мы думали, что Гарри постараются даже не сказать о готовящемся заседании, однако Мюриэль должна была его предупредить, и объяснить всю важность нахождения здесь. Решение самого Гарри, хотя официально и не учитывалось судебным составом, но могло немного повлиять на все еще сомневающихся.
Несмотря на политические предпочтения, союзы, связи и подкуп — в Визенгамоте до сих пор оставались люди, слишком независимые, чтобы априори принимать ту или иную сторону.
Эта же ситуация, в случае отказа в передаче опеки, могла сильно подпортить отношение самого крестника к его «попечителям». Больше я не собирался выгораживать Уизли, подставляя тем самым самого себя в глазах Гарри. И так, моя «ложь во спасение» аукнулась мне обиженным ребенком, который до сих пор не желал меня видеть.
Могли ли они специально подстроить его «болезнь»? Разумеется могли. Пошли бы они на это? Ответ сейчас находился, а, вернее, отсутствовал в зале заседания. Еще несколько недель назад, я мог бы поддаться чувствам, но сейчас… сейчас даже это можно было обернуть против них, и удовлетворенный взгляд адвоката подтверждал мои мысли.
Спустя несколько минут, после того, как началась подготовка к процессу, а все пятьдесят четыре члена судебной коллегии заняли свои места, Гринграсс, прочистив горло сонорусом, объявил о начале процесса.
— Апелляционное слушание от шестого мая по вопросу опеки над Гарольдом Джейсом Поттером — несовершеннолетним наследником рода Поттер, объявляю открытым, — хорошо поставленным уверенным голосом провозгласил Гринграсс, и секретарь начал вести протокол. — Разбирается апелляционный иск об ограничении права на опекунство….
Продолжал говорить где-то на фоне нынешний верховный судья, а я пока что осматривал всех присутствующих лордов Визенгамота. Кто-то смотрел скучающе-безразлично, кто-то с легким интересом и кивал, когда наши взгляды пересекались. Кто-то был настроен откровенно враждебно, как несколько особо рьяных сторонников Дамблдора, некоторые — вполне себе дружелюбно, навроде Крауча, Малфоя, или леди Лонгботтом. Самые главные опасения у меня вызывали конечно же… мои дорогие союзники. Лорд Эйвери и компания, которые даже сели рядом и активно переговаривались между собой.
У меня даже было примерное представление о том, что они обсуждают. Ведь я сам непрозрачно дал им понять на нашей последней встрече, что любые наши договоренности, заключенные в начале — будут полностью пересмотрены в случае отказа их поддержки сейчас.
Крауч, несмотря на то, что глобальные перестановки в Министерстве уже начались, пока что продвигал интересы только верных лично ему людей, а также частично людей Малфоя. Если Эйвери все-таки решит выступить против меня, несмотря на всю мою поддержку… это будет дорого ему стоить. Возможно, в долгосрочной перспективе, если они организуют союз с Гринграссом — они, может быть, и вернут свое… Но в стане нейтралов у Эйвери, благодаря их интервенциям, образовалось немало врагов, даже помимо Фоссета. Конечно же, Гринграсс не упустит возможность разрушить нашу с Малфоем коалицию, но «враг моего врага» тут работает несколько иначе. Эйвери придется сильно постараться, чтобы просто остаться «при своих». Несмотря ни на что, ему выгоднее держаться именно меня. Пока что. Так что скорее всего, именно сейчас Эйвери успокаивает наиболее нелояльную ко мне часть своей компашки.
Впрочем, что будет дальше — это не тот вопрос, которым стоит задаваться именно сейчас. Меня больше интересовал именно Дамблдор, и что он приготовил на этот раз. Заседание началось — и если у него в рукаве были козыри, то доставать их он должен был уже сейчас, ведь даже Гринграссу пришлось нехотя признать, что предыдущее судебное заседание было проведено с фактическими нарушениями. Недостаточными для того, чтобы отменить предыдущее решение — но достаточными для его частичного пересмотра.
Надо сказать, что полной апелляции в магической Англии, по гражданским искам, в составе полного собрания Визенгамота просто не существовало. Само по себе, полное собрание всех лордов — явление далеко не рядовое, и в большинстве случаев решение Визенгамота окончательно, и пересмотру не подлежит. Вещь вполне себе практичная, так как собрать вместе всех членов Визенгамота, или хотя бы их представителей, что считается моветоном — не то действие, которое можно повторять каждый день.
Законотворческая деятельность и так забирает у лордов изрядную часть свободного времени, а несколько раз выслушивать одни и те же показания, решать кто прав, а кто виноват по одному и тому же делу — не то, что бы они хотели. Также такой процесс, если бы он был, бросал бы тень на саму суть последней инстанции Британского судебной системы.
Единственным исключением в запутанных Британских законах был небольшой список случаев, который при строго определённых условиях допускал принятие и исследование доказательств, которые вследствие, например, судебной ошибки не были исследованы в суде первой инстанции, что повлекло за собой принятие незаконного и необоснованного решения.
Таким образом решалась проблема «беспристрастности и безошибочности» полного собрания Визенгамота. Если говорить простым языком — решение высшего суда магической Британии не может быть несправедливым, или незаконным. Как могут утвердить «неправильное» решение сразу шестьдесят один (напомню, некоторые места до сих пор пустуют) лорд в своем решении? Но вот если в случае ошибки (которую уже списали на Моуди и Фаджа), суду не были представлены все доказательства — решение могло быть «не совсем правильным» и требовался его частичный пересмотр.
На самом деле, «частичность» в данном случае заключалась только в том, что старые доказательства в заседании не рассматривались, только новые, которые не удалось представить вследствие ошибки. Решение в любом случае либо изменялось полностью, либо не изменялось вообще. Там, конечно, были свои нюансы, связанные с объединением двух исков в одном судебном процессе, но в эти дебри магической юриспруденции я уже не лез, оставив все это адвокату. Не зря ведь я плачу ему такие деньги. Главное было то, что в этом заседании суд учитывал только новые, ранее не озвученные доказательства. И вот у нас они, в лице показаний Малфоя и Булстроуд, имелись. А вот у Дамблдора — не знаю.
* * *
— Уважаемые лорды, я безмерно счастлив, что нелепые обвинения и некомпетентность Аластора Моуди остались позади, и я могу выступить здесь…— начал свою речь Малфой, выступая за трибуной в качестве свидетеля. Его рассказ о том, как он в первый раз столкнулся с маленьким Поттером, не вызвал такого шума, как это могло быть на первом заседании.
С последнего суда прошло довольно много времени, и новость — вызвавшая шквал негодования в первый раз, не могла повторить успех прошлой. Однако даже некоторые союзники Дамблдора напряженно посматривали на старика, когда им вновь напомнили, в каких условиях жил герой всея Британии», а также услышав про чары, наложенные на мальчика до его совершеннолетия.
Детский «ограничитель», который использовал Дамблдор, который опознал эксперт в области чар лорд Булстроуд, явно подтверждал тезис о том, что старик как минимум халатно относился к своим обязанностям в качестве опекуна.
Проблема была в том, что его отстранение от этих прав был вопрос уже решенный, и не подлежащий повторному отстранению. Еще одно почти незаметное пятнышко на репутации Великого Светлого, влияющего на ситуацию только в силу того, что сам Дамблдор представлял в этом суде сторону Уизли. Я до сих пор не мог до конца понять, почему именно он решил выступить перед судом.
Напомнить о том, что голосуя против меня — означает поддерживать его? Возможно… Но вряд ли это было настолько необходимо являться лично. Вполне хватило бы доверенного лица, которых у него достаточно много. Лояльные лорды и так проголосуют за нужное решение. В данной ситуации — это только минус. На что же он рассчитывает?
Я действительно не понимал Дамблдора. Разумеется, тот заблаговременно предпринял все возможные шаги еще тогда. Старушка Фигг, например, после выписки из Мунго обзавелась порядочными провалами в памяти, вследствие пережитого стресса — и как свидетель была уже непригодна. Воспоминания благополучно исчезли вместе с Трембли. История с крысой Уизли — замята еще раньше, и никто не знает, что это именно та самая крыса, что жила у них столько лет. Артур — правдами и не правдами добился положения начальника отдела. Гарри они предпочли сомнительным образом вывести из заседания. Но что дальше? Он не может не знать, что голосов у меня больше и обязательно должен был что-то придумать, но что именно…
— … и большая любящая семья — это то, в чем нуждается Гарри в этот момент больше всего. Спасибо.— в небольшой заключительной речи Дамблдора, не было ничего особенного. Исключением было только то, что каяться в своих ошибках в данном случае тот особо не собирался. Ограничители, по его версии — были нужны только для защиты самих маглов, от особо разрушительных последствий детских выбросов. Что в целом правильно, хотя и ставит под сомнение тезис о том, что тот не знал об условиях содержания наследника рода Поттер.
В остальном же — любовь, дружба, семья — речь старика не особо изобиловала новыми тезисами, и, хотя и являлась в любом случае очень правильной и красивой, но судя по реакции некоторых участвующих, успела за много раз довольно сильно утомить не только меня.
