Изгнание. Книга 1

Но через несколько месяцев вновь пришли сигналы. В них, в категоричной, ультимативной форме от нас требовали присылки корабля с колонистами. Я был не против отправить пару-тройку тысяч человеческого отребья куда подальше, лишь бы вновь выиграть время.

Но Зоэ выступила против удовлетворения требования наших контактеров, и предложила усилить обороноспособность Зема путем переброски части средств, выделяемых на содержание неработающих элитариев. Я втайне смеялся: как можно наезжать на знать, уменьшая обеспечение, тем более, не объяснив причин перемещения средств, — ведь народу не надлежало знать о возникшей серьезной угрозе издалека.

Возникал, но легко был разрешен еще один неприятный казус. А именно: на далекой Тефии, спутнике Сатурне, отчаянной дыре вглуби системы, некий проныра-астроном по имени Ферий осмелился перехватить часть сигналов, и был столь любезен, что сообщил об их приеме в Центральную Обсерваторию. К сожалению, письмо любознательного директора провинциальной обсерватории прошло через руки всех руководителей Обсерватории в Гималаях, но, слава Креатору, Лингусу хватило ума проинформировать свое начальство, а оно сообщило мне о том, что знание о сигналах может расползтись среди народа, и тогда... Что? Нам не удастся направить корабль с глупыми поселенцами на потребу инопланетянам!

Пришлось повелеть вызвать этого Ферия на Зем, и приказать уничтожить. Лингус, даром, что жует хлеб креационистов, но без чужой указки ни на что не годен! Зоэ узнала о странной гибели астронома, но ничего не заподозрила.

Наши разногласия с Зоэ иногда днем переходили в конфронтацию; ночами мы всегда мирились. Зоэ выступала за гласность: сообщения 'чужих' должны быть обнародованы, народ сам изберет линию поведения!

Она еще верила в мифическое единство 'народа'!

Однажды наш спор зашел слишком далеко: я не сдержался, ударил женщину по щеке, — надоело, что она постоянно навязывает свое мнение! Привыкла командовать тупыми болванами в Совете, но дом — не работа! Здесь она просто женщина, и должна мне подчиняться! Порой мой прежний характер проявлялся совсем не вовремя. Зоэ вышла из себя, и велела мне собирать вещи! Мне, прожившему с нею почти десять лет!

— Ты — не мой муж! Я устала от тебя, от этого вечного давления на мою психику. Иногда мне кажется, что я тебя ненавижу, что ты держишь в плену мою заколдованную душу. Оставь меня, Хостис! У тебя достаточно денег, чтобы жить без проблем одному. Я устала от твоих темных глаз и ласковых речей, я хочу побыть одна! Уйди из моей жизни!

— Хорошо, дорогая! Тебе нужно отдохнуть: ты устала и перенервничала... — томительные паузы в речи — отличное средство успокоить женщину. Нежно провел рукой по щеке Зоэ, прикоснулся губами к левому ушку, поправил ей волосы. Она хотела было оттолкнуть мою руку, но затем прижалась к ней. Так было всегда: я был необходим Зоэ, как любимый наркотик.

Время пришло: женщина близка к мысли о расставании. И она получит наконец столь желанную свободу, только не так, как думает!

Ночью я крадучись пришел в комнату Зоэ. Мне нравилось брать ее сонной и беспомощной: именно в эти моменты она могла открыть самые важные секреты, отрешиться от самой себя и угождать во всем. Она уже спала, не сразу проснулась. Нежно и ласково, в кромешной тьме, я пробудил ее поцелуями. Она всегда откликалась на страсть, как девчонка-подросток, и это было то, что нравилось в ней: никакой головной боли, лени, холодности, 'не хочу, устала'!

Мы любили друг друга, как в первый раз. Надеюсь, она получила тогда удовольствие. Был месяц май: дни стояли уже теплые, но ночами резко холодало. В озерных краях всегда так.

Засыпая вновь, Зоэ прошептала: завтра она намерена информировать Совет о нашей корреспонденции со звездой, с 'чужими'. Она просто поставила меня об этом в известность! Как пешку, не имеющую веса. Я опешил и разозлился. Уже почти спящей, я внушил моей госпоже ощущение отчаянной духоты и жары в помещении, в котором всегда поддерживалась одна и та же температура. Засыпая, она видела сон: как теплое озеро зовет ее в свои объятия, обещая дыхание свежести на коже. Ушел прочь, лег спать в своей комнате и нарочно оставил свет, чтобы камеры запечатлели меня крепко спящим всю ночь.

Я играл беспроигрышно: Зоэ неплохо плавала, но ее нежные руки и ноги плохо переносили холодную воду. Пару раз у Зоэ были судороги даже в Средиземноморье. В мае Милитацио еще обжигающе холодное, оно успевает прогреться только к июлю.

В полночь Зоэ встала, так и не проснувшись окончательно, и отправилась освежиться в озере. В ледяной воде ее левую ногу свело судорогой, и женщина почти моментально утонула. Бесславно закончился жизненный путь прекрасной главы Совета!

Наутро Зоэ не обнаружили в ее комнате. Маленькая Золь, которая уже успела вырасти и превратиться в девушку, первой забила тревогу: по ее велению просмотрели камеры и все увидели, как Зоэ при свете звезд выходит из дома, окруженного туманом, и бредет к озеру. Искали Зоэ недолго.

Золь не закатила истерику: ее молчание и сухие красные глаза были страшнее слез. Она неоступно смотрела на меня, и взгляд ее сделался страшен. Мне стало не по себе от выражения ее лица: она словно обвиняла меня! Но доказать ничего не могла! Более того, я остался ее опекуном!

Последнее прощание с Зоэ прошло достойно: нежно поцеловав бывшую возлюбленную в лоб, мысленно я смеялся над ней и ее любовью. Как хорошо, что не все женщины столь подозрительны, как эта язва Золь!

Через несколько дней, в течение которых мы почти не разговаривали, соблюдая негласный нейтралитет, пришло официальное письмо из Совета: оно уже было одобрено Особым отделом. Оказывается, действительно, Золь, несовершеннолетней и неопытной, предстояло сменить мать на высоком посту! Как несправедливо! Золь хотела отказаться от оказанной ей чести, но именно я убедил падчерицу, что она обязана оправдать доверие. Те, кто выбирают, не ошибаются! И Золь согласилась. Тем более, что я, назначенный ее советником до достижения совершеннолетия, обещал помогать во всем.

Свои депутатские полномочия в дни перед инаугурацией я использовал по полной катушке: с кем только ни говорил, чтобы разузнать подноготную покойной Зоэ, прошлое которое прежде меня не интересовало. Казалось, она безгрешна! Тогда я залез в ее личный архив, и тут мне немного повезло!

Тщетно, уже в который раз проматывая старые пленки, датированные предшествующим рождением Золь годом, наткнулся на несколько любовных сцен. Похоже, моя пассия очень дорожила этими записями, раз не соизволила их заведомо уничтожить. О, в каждом кадре она была во сто крат горячей, чем со мной! Мужчина рядом с ней неизменно был укрыт облаком тумана: Зоэ обработала пленки спецэффектом, но берегла. И беседы любовников я слушал неохотно: просто неприятно было знать, что Зоэ любила другого!

Но вот один эпизод заинтересовал, напомнив событие из личной жизни: Зоэ объявляла своему другу, что беременна и имеет лицензию на оплодотворение своей яйцеклетки. В лаборатории у нее близкие друзья! То есть, я понял: в пробирку поместили крошечное существо, извлеченное из потаенных глубин Зоэ, но это было персонифицированным, запрещенным зачатием, потому что Золь зачали обычным образом! Как можно было хранить подобное в личном архиве? О, женщины: и умные — глупы!

Тщательно обработав имеющийся материал, я привлек всех своих друзей и обязанных мне чем-либо, с целью распространить этот компромат. Официально, Золь, чью кандидатуру уже утвердил Особый отдел, была должна пройти через торжественную номинальную процедуру всепланетного голосования, создающую видимость демократии для всех слоев общества.

Помню, как хороша была девочка в тот день: в черном платье, прямая, как береза, высокая, — она доходила мне до носа; выражение ее лица казалось непонятным, но гордость, достоинство и печаль переполняли его. Она не замечала, входя в зал Совета, пошлых улыбок на лицах депутатов. Она поклялась перед народом блюсти верность его интересам.

И, когда желтые и красные огоньки голосования подавили зеленые, она удивилась: решила, что аппаратура неисправна. На самом деле, с утра повсюду транслировали компромат, развенчивающий безгрешное зачатие Золь, которая ни о чем не подозревала. Проходя к выходу, она высоко вскинула голову и оглянулась на меня: не знаю, откуда во мне взялась эта уверенность, что девчонка поняла, кто инициатор этой провокации? Но она знала, это было написано в презрительной улыбке. И взгляд ее обещал: подожди немного, — я вернусь и растопчу тебя! Тогда я лишь пожал плечами.

Унизив Золь, не собирался останавливаться на достигнутом: падчерица была нужна мне сломленной и слабой. Но не стоило торопиться: главное удалось, — я получил статус временно исполняющего обязанности Главы Совета, и еще мне же депутаты доверили 'лечение' бывшего кандидата на эту должность. Все было подготовлено заранее, спасибо друзьям.

Пару дней Золь просидела в своей комнате, запершись с двумя няньками: они носили ей пищу и успокаивали. В одну из ночей Золь доставили что-то по спецзаказу: нечто крупногабаритное, в большом ящике. Так и не узнал, что. Я не торопил девочку, решив на ней провести ряд экспериментов по инопланетной технологии. Посмотрим, что с нею станется потом. Лично мне хотелось видеть падчерицу покорной страстной куклой в моих руках.

И еще: она знала код к расшифровке сигналов. Мне Зоэ так и не доверилась. Возможно, девчонка знала и кое-что другое: Зоэ как-то намекала, что где-то начаты разработки некоего космического оружия. Шутила или говорила правду? Пусть падчерица даст ответ, раз Зоэ замолчала навсегда.

Но через три дня после своего 'разоблачения' девчонка исчезла, и больше я не видел ее живой: ночью угнала собственную мангану, не спросив разрешения у меня, своего опекуна! Ее поступок позволил обратиться в службу вестигации с требованием преследования несовершеннолетней.

Но поймать беглянку не удалось: ее мангана разбилась вдребезги в тот момент, когда Золь из бреющего полета пыталась сесть на кегельбан. Никаких останков сразу обнаружить не удалось. Излучение внутреннего коннекта полностью прекратилось через несколько часов. Еще позднее были обнаружены частицы бренных останков падчерицы. Я был безутешен: как отныне мы станем общаться с системой Эпсилон Тукана? Упрямица нарушила мои планы, не пожелав отправиться со мной в 'санаторий'.

Обе няньки девчонки, Клер и Флер, убивались с горя. Они знали много лишнего, поэтому я решил их отправить в особый интернат для почтенных ветеранов. Но Клер успела убежать, непонятно каким образом: очевидно, в доме имелись неведомые мне лазейки. А Флер быстро погибла: ее сердце и кровообращение оказались слабее, чем ожидалось. Я даже не успел выпытать: куда, скорее всего, умчалась ее сестрица.

Оставшись один, первое время пребывал в эйфории власти, и не спешил никаким 'помощникам' передоверять властные полномочия: сам вникал во всё. Успешно состоялась моя аудиенция с 'серым кардиналом' планеты, директором Особого отдела. Он заявил мне, что помощь креационистов неизменно ждет меня, лишь бы я вел себя правильно и не 'зарывался'; но, в случае, если произойдет хоть что-нибудь идентичное небезызвестному эпизоду моей юности, тогда я могу рассчитывать только на себя!

Но что могло помешать моей светской власти? Решительно ничего!

Отношения с лидерами фракций приняли редистрибутивный характер: если раньше я одаривал их, чем мог, отныне ситуация в корне переменилась.

По прошествии месяца от времени побега Золь, мне стало казаться, что я вечно жил здесь один, и вечно проклятый дождь мешал мне спать. Конечно, это дождь виноват, потому что никакой совести не существует! Выдумки! Мы сами, люди веры, придумываем теологические штучки для народа...

Постоянная смена скорт выводила из себя: они слишком старались угодить. Зоэ приходила ко мне ночами, смеялась, обнимала, как раньше. Звала к себе, но обещала дождаться. После таких жутких снов не спалось: и самогипноз не помогал.

Утвердившись в должности, почувствовал скуку: мне не к чему было больше стремиться! И я стал внимательнее относиться к своему окружению в Совете, подозревая всех, кто стоял высоко: каждый из них мог втайне лелеять мысль занять мое кресло, доставшееся мне столь дорого.

Чтобы чувствовать себя спокойнее, окружил себя свитой сверхчувственных креационистов, чтобы они без конца прослушивали мысли депутатов, особенно те линии, что связаны непосредственно со мной. Мания преследования угнетала, придавая остроту бытию. Кто ждет моей смерти?

Тем временем, по моей личной инициативе, в ударные сроки шло строительство космического корабля для путешествия будущих колонистов. Заказчик, то есть я, предпочел остаться неизвестным общественности. Но охотники за удачей нашлись, и немало. Мы с помощниками отлично пошутили над ними: у рядовых участников экспедиции не было шансов на отказ от поездки в один конец. Большие деньги даром не даются!

Вчера некий агент из Особого отдела, находящийся на моем личном 'прикорме', известил об одном интересном случае в деятельности одного из их подразделений. Якобы к ним, с жалобой на деятельность переселенческой компании, обратился юноша, претензия которого состояла в следующем: имя его невесты, собиравшейся вместе с ним лететь 'на звезды', непостижимым образом исчезло из списка будущих колонистов. Раз, и нет!

Забавному делу ход пока не был дан: ну, какое дело 'особистам' до незначительной девчонки? Но юноша утверждал, что эта девушка — не та, за которую себя выдает: что он нашел ее ночью такого-то числа у своего подъезда полумертвой, дал кров и пищу, завербовал в число колонистов.

Но, как только она получила по условиям контракта кэрту со значительной суммой денег, так немедленно переменилась и надавала ему по бокам со знанием дела, как истинный мастер боя. Раньше она нуждалась в нем...

Внешне признания этого Инора выглядели, как бред сумасшедшего, но число совпадало: в ту ночь пропала моя милая падчерица, которую я почитал мертвой. Мысленно укоряя себя за напрасную трату времени, велел вызвать к себе этого паренька. Увидев его, удивился: обычно такие мальчики не любят молодых девушек, но этот явно испытывал муки ревности.

Инор, глупый претендент в колонисты, был уверен, что Церта Мар выкупила свое право на свободу у директора переселенческой компании, потому что тот — 'взяточник'! Инор был совершенно очарователен: он не испугался моего статуса, сообщив, что в его доме нет визора! Не узнал!

Выслушав его сбивчивый рассказ, продиктованный, как оказалось, чувством ревности, я пришел к выводу: Церта Мар, вычеркнутая из списка колонистов, и дорогая Золь — одно и то же лицо. Это казалось невероятным: она погибла! Значит, не до конца... и теперь моему спокойствию пришел конец: если Золь жива, она, с ее умом и въедливостью, может угрожать моей безопасности, устойчивости моего положения. Ее нужно искать!

Обратился в филиал Особого отдела молодой человек, как я понял, исключительно на почве ревности: недавно в дом к нему с расспросами заявился другой юноша, тоже искавший Церту! Падчерица в большом мире времени не теряла, используя свою красоту с целью выживания. Эта мысль вызвала во мне улыбку: не зря мне чудилось, что мы с нею чем-то похожи.