Более того, из-за периодической нехватки звонкой монеты португальцы настаивали на том, чтобы часть своих платежей производить тканью или другими товарами. Португальские чиновники и даже священнослужители также занимались частной торговлей, платя сверх официальной цены за лучший перец, который затем нелегально экспортировали в Гуджарат и другие места 69.
Однако к 1570 г. все королевское предприятие оказалось под угрозой не только из-за событий на Востоке, но и из-за неспособности Короны организовать европейскую часть операции. Импорт перца из Индии требовал крупных вложений капитала, который нужно было привлечь от итальянских, немецких, испанских и португальских банкиров, с которыми взамен расплачивались партиями перца. Закрытие антверпенской фактории в 1549 г. прервало не только продажу специй, но и привлечение капитала и покупку слитков. Более того, задолженность Короны росла, а кредиты становились все дороже, в то время как цена на перец падала из-за успешного возвращения Венеции на рынок 70. Уже в 1560-х гг. Корона искала какой-нибудь способ вовлечения частного капитала непосредственно в торговлю перцем, и в течение короткого периода частным торговцам разрешалось импортировать специи при условии их закупки у королевских агентов в Индии и уплаты таможенных сборов. В 1570 г. Корона также начала заключать контракты с частными купцами на поставку кораблей для ежегодной carreira da India.
В 1575 г. Корона ввела новую систему финансирования своей монополии. Монополию на перец планировалось продать одному подрядчику, который отвечал за фрахтование судов, а также за продажу грузов в Европе. Факторы Короны по-прежнему контролировали закупку перца в Индии, а сама Корона получала большие "комиссионные" за специи, импортированные подрядчиками. Первым подрядчиком был Конрад Ротт, который сформировал консорциум, включавший Вельзеров, но важно было то, что ни один из крупнейших европейских банковских домов не возглавил этот консорциум, который был отдан сравнительно неизвестному и недостаточно обеспеченному немцу. Контракт Ротта также предусматривал предоставление крупных займов дону Себастьяну, который планировал вторжение в Марокко 71. С некоторыми вариациями эта система сохранялась до конца века, но условия были настолько плохими, что последующие подрядчики были в основном мелкими финансистами, которые занимались безрассудными спекуляциями. Хотя они продавали доли по своему контракту крупным финансовым домам, таким как Вельзеры и Фуггеры, они сами несли основной риск и часто заканчивали тем, что становились неплатежеспособными. Португальская Корона, со своей стороны, предпочла преимущества денежного потока долгосрочной прибыли.
В других частях Эстадо да Индия проявлялось такое же предпочтение немедленных и краткосрочных выгод, поскольку королевские монополии продавались одна за другой подрядчикам, которые покупали отдельные рейсы, или капитанам, которые пользовались монополиями Короны наряду со своими военными обязанностями в течение трех лет своего командования. Это был откат назад к очень примитивной форме капитализма, которая характеризовала португальскую экспансию в XV в. и никоим образом не соответствовала развитию акционерного капитализма, который имел место в Северной Европе в то время.
Малакка
Малакка была резиденцией епископа, имела собственный муниципальный совет и обычно считалась вторым по значению городом Эстадо да Индия. Она сохраняла в этот период доминирующее положение между Индией, индонезийскими островами и Дальним Востоком. Город был основным перевалочным пунктом, откуда купцы перераспределяли первичную продукцию из регионов, где произрастали пряности, и готовые ткани из Гуджарата и Короманделя. При португальцах он также стал таможенным постом. Подобно средневековому барону-разбойнику, взимающему пошлину из своего замка за провозимые товары, португальский капитан из своей крепости в Малакке облагал налогом корабли, проходящие через пролив. Первоначально Малакка рассматривалась как один из главных пунктов, откуда будет осуществляться монополия Короны на пряности, но к 1550-м гг. Корона признала тот факт, что она не может управлять централизованной бюрократией на другом конце света, и начала процесс "приватизации", продавая свои "рейсы" или сдавая в аренду секторы своей монополии частным лицам или капитанам крепостей за авансовый платеж. Как только эта система была введена в действие, она была захвачена капитанами Малакки, которые имели в своем распоряжении военную силу, позволявшую направлять ресурсы государства прямо в свои карманы.
Монополия Короны на торговлю между Малаккой и портами Восточной Азии теперь либо напрямую использовалась капитаном в качестве основного партнера в коммерческом синдикате, либо продавалась одному из клиентов капитана. Португальское правление в Малакке, как и в других крупных капитанствах, превратилось, выражаясь языком XXI в., в "клептократию", при которой правящая элита систематически перенаправляла ресурсы государства в свои карманы и без разбора обогащалась за счет касадуш, Короны и местного населения 72. Одним из методов вымогательства было требование ко всем торговцам, прибывающим в Малакку, продавать свои грузы пряностей капитанам за половину рыночной цены. Флорентийский купец Карлетти писал:
"Как только капитан заключает эту сделку, он возвращается, чтобы продать португальским купцам по более высокой цене все купленные им пряности, взяв взамен те хлопчатобумажные ткани, которые эти купцы привозят сюда из Индии... и таким образом он получает прибыль от семидесяти до восьмидесяти процентов... так что без всякого капитала и без какого бы то ни было риска, но за счет чужих товаров, покупая на море и продавая на суше, он получает всю вышеупомянутую прибыль сразу, не вкладывая в эту торговлю ничего, кроме слов"73.
Неудивительно, что, по словам Диогу ду Коуту, капитаны Малакки регулярно покидали свои посты с баснословными состояниями, которые могли достигать 36 000 крузадо и более 74.
Однако существовали некоторые ограничения на такое поведение. Срок полномочий капитана длился всего три года, после чего теоретически он мог быть привлечен к ответственности за свои проступки, и получение новой должности зависело от благосклонности короля. Однако более эффективным было сопротивление касадуш, поскольку в конечном итоге капитаны зависели от местных португальцев в отношении защиты города в случае серьезного нападения. Касадуш постоянно выступали против капитанов и время от времени добивались поддержки Гоа в своих усилиях ограничить его контроль над их торговлей. В конечном итоге им удалось отстоять свою самую важную привилегию — не платить экспортные пошлины 75.
Еще более эффективное сдерживание оказывали местные правители. В 1560-х и 1570-х гг. торговле Малакки и ее способности взимать пошлины с судов в проливах серьезно угрожал суматранский султанат Аче, который контролировал важные порты Педир и Пасай и сделал Перак и Джохор на Малайзийском полуострове своими данниками. Аче приобрел союзников и торговых партнеров по всей морской Азии и получил военную поддержку от различных индийских государств, Османской империи и мусульманских правителей на Молуккских островах. В 1567 г. в обмен на щедрые подарки, отправленные османскому султану, Аче получил турецкую военную помощь и в 1568 г. почувствовал себя достаточно сильным, чтобы напасть на Малакку. Город выстоял и отразил еще три попытки его захвата в 1573, 1575 и 1582 гг.76 Ответом португальцев на эти угрозы было планирование завоевания не только Аче, но и всей Суматры, и именно с учетом этого капитанство Малакки было ненадолго отделено от Гоа в 1571 г. и стала независимым губернаторством 77. Португальцы рассматривали Аче не только как мощного коммерческого и военного соперника, но и как идеологического оппонента, способного сплотить мусульманскую оппозицию Португалии и ее притязаниям 78.
Рост значения Джохора в торговле Индонезии за счет Малакки опирался на хорошие отношения, которые султан поддерживал с единоверцами на островах. Капитаны Малакки оказались перед выбором: либо попытаться вернуть себе господство, используя старую португальскую тактику военной силы, либо договориться с султаном о какой-то сделке, отражающей их взаимные торговые интересы. В течение нескольких лет Джохор и капитаны Малакки поддерживали мирное соглашение, по которому капитаны могли покупать для перепродажи специи, которые первоначально поступали в Джохор, но в 1586 г. по приказу Гоа этот период мирного сосуществования закончился и последовали два года войны, во время которой Малакка снова была осаждена. В конце концов португальцы захватили Джохор и разрушили город в 1587 г.79 Положение Малакки также подвергалось опасности из-за ее зависимости от Пегу, королевства, с которым она имела давний союз и от которого зависела в поставке продовольствия и древесины. Пегу находился в упадке, и попытки португальцев поддержать его лишь привели к появлению новых врагов в регионе 80. До конца столетия Аче и Малакка противостояли друг другу на разных берегах проливов, не имея возможности уничтожить друг друга посредством военного завоевания, но каждый из них представлял собой конкурирующие торговые сети и вооруженные союзы 81.
Несмотря на частые войны с Джохором и Аче и недобросовестные действия капитанов, таможенные поступления Малакки выросли на треть в период с 1574 по 1586 год, а затем оставались стабильными в течение следующих двадцати лет. Объяснение этому заключается в том, что Малакка получила огромную выгоду от быстрого роста торговли между Японией и Китаем, поскольку японские рейсы начинались в Малакке, а обратный путь проходил через Малакку по пути из Гоа. Более того, торговля между Малаккой и портами Короманделя также сохраняла свой объем до окончательного захвата города голландцами в 1641 г.82
Бразилия
Политика территориальной экспансии, которая принесла лишь неоднозначные результаты в Африке, оказалась более успешной в Бразилии. Новые королевские губернаторы, тесно связанные с миссиями иезуитов, наконец-то выработали ряд политических мер, направленных на решение некоторых фундаментальных проблем бразильских прибрежных капитанов. После изгнания французов из Рио в 1560 г. основная внешняя угроза для Бразилии была устранена. Губернатор Мем де Са и иезуиты теперь вступили в период тесного сотрудничества, и политика, отстаиваемая Обществом, господствовала в Бразилии, как это уже было в Японии и, как надеялись, будет в Эфиопии и Восточной Африке. Под твердым руководством Мануэля де Нобреги иезуиты в Бразилии заложили интеллектуальные и организационные основы успешной миссии, как это сделал для них Алессандро Валиньяно в Японии, когда он стал визитатором на Дальнем Востоке. Нобрега не верил, как утверждал Бартоломе де Лас Касас, что американские индейцы по своей природе добры и невинны. Он осуждал их грехи и практику каннибализма, хотя и утверждал, что поселенцы поощряли это для разжигания межплеменных войн, а тот факт, что первый епископ Бразилии Педро де Сардинья был убит и съеден индейцами, вероятно, являлся наказанием за пренебрежение своим долгом 83. Вместо этого Нобрега считал, что обращение индейцев никогда не будет достигнуто, пока они не будут расселены в деревнях под надзором иезуитов. При поддержке Короны и губернатора он инициировал политику создания aldeias (деревень) вблизи португальских поселений. Для успеха этой политики было важно запретить колонистам доступ в индейские деревни и защитить их от набегов за рабами. Таким образом Нобрега надеялся добиться обращения индейцев в христианство и в то же время положить конец постоянному насилию между поселенцами, ищущими рабов, и индейцами, совершающими набеги на поселения в поисках еды или скота. Планы Нобреги также предусматривали, что алдеи будут снабжать португальские поселения продовольствием и даже предоставлять в распоряжение колонистов индейскую рабочую силу на условиях, контролируемых иезуитами. Поначалу эта политика принесла заметный успех, и бразильские поселения начали демонстрировать первые значительные признаки роста.
Хотя все первоначальные бразильские поселения были созданы вдоль побережья, а вокруг наиболее важных якорных стоянок выросли небольшие укрепленные города, сходство между Атлантической империей и Эстадо да Индия было чисто поверхностным. Португальские поселенцы на бразильском побережье не зависели от торговли, как их коллеги в Индийском океане и даже в Западной Африке. Португальская Бразилия также не была основана на получении дани из индейских деревень или на добыче драгоценных металлов, как кастильские поселения в Мексике и Перу. Вместо этого Бразилия начала развивать экономику плантационного типа. Сахар — культура, который побудила португальцев и генуэзцев колонизировать атлантические архипелаги, была завезена в Бразилию в 1530-х гг., но производство не распространилось очень далеко, поскольку поселения были настолько небезопасными, а рабочую силу так трудно найти. Однако после того, как иезуиты начали создавать индейские деревни, выращивание сахара постепенно распространилось вдоль северного побережья. Проблемы, с которыми столкнулись производители, теперь заключались не столько в отсутствии безопасности, сколько в нехватке рабочей силы. Чернокожих рабов ввозили из Кабо-Верде или из Конго, но они стоили дорого, поскольку бразильские плантаторы конкурировали с испанскими поселениями в Новом Свете, которые также покупали рабов у португальских подрядчиков. Труд индейцев все еще казался дешевой и простой альтернативой, и поселенцы начали оказывать давление на губернаторов, чтобы те разрешили ограниченное порабощение индейцев.
Эксперимент с индейскими деревнями, управляемыми иезуитами, к этому времени потерпел неудачу. Индейское население Бразилии, рассеянное и полукочевое, не пострадало от демографической катастрофы, постигшей араваков Карибских островов и индейцев Мексики и Перу во времена их первой встречи с европейцами. Эпидемии просто не могли распространяться среди рассредоточенного на большом пространстве населения так, как это произошло в густонаселенных районах, колонизированных испанцами. Однако ситуация изменилась после того, как индейцы расселились по деревням. В начале 1550-х гг. индейские общины начали опустошать вспышки дизентерии и гриппа, за которыми последовали чума и оспа, так что к 1565 г. большинство деревень было закрыто, и иезуитам пришлось заново отстраивать все свое предприятие 84. Именно в этой ситуации Мема де Са убедили разрешить порабощение индейцев при определенных условиях — что порабощать можно было только тех индейцев, которые сопротивлялись обращению в христианство, предавались каннибализму или вели войну с португальцами. Экспедиции за рабами теперь стали обычным явлением в приграничных регионах, особенно в южной капитании Сан-Висенте, где климат делал невозможным выращивание сахара, а работорговля рассматривалась как привлекательное альтернативное занятие. Еще в 1580-х гг. рабы-индейцы все еще составляли две трети рабочей силы на северных сахарных плантациях 85.
