Но вот его предложние идти в дом я понимаю отлично и мы с радостью запираемся в коттедже. А потом я все же заставляю себя еще раз вылезти — и возвращаюсь с лошадью.
Почему-то мне неловко бросать ее там. Вроде как привык. Своя вроде скотина уже.
А может то, что гараж пустой, а скотинка все же уже проявила себя как достойное транспортное средство. Опять же идет послушно, не рыпается. Скормил ей остатки мокрого хлеба. И поставил во дворе, у сарая. Не к крокодилу же ее загонять...
Инвалид уже забрался на второй этаж, я нашел его в комнате, где мы такую дурацкую перестрелку устроили.
— Экую тарантиновщину родригесовскую вы тут устроили... никакому Гаю Ричи не снилось — искренне сказал свое резюме калека.
И я вынужден был с ним согласиться.
— Та комната не проверялась? — кивает калека на дверь, откуда выскочила под огонь молодуха.
— Нет, я сразу за тобой пошел.
Инвалид морщится. Потом с преувеличенной вежливостью говорит намекающе:
— Вас не затруднит все же проверить то помещение, я, к моему сожалению, могу вас только подстраховать, так что не будете ли вы так любезны?
Язвит, гад. Ну да, мне говорили не раз — непроверенные помещения за спиной не оставлять. Можно подумать, что у меня времени было полно, я ж его и прикрывал. А он еще, видишь, разводит тут петербургскую пресловутую вежливость. Я иду к двери, аккуратно открываю ее и своим приборчиком бегло осматриваю. Людей нет. В голове проносится вдруг как мы могли бы с ним именно по-интеллигентски общаться:
— Знаете... вот я все же, простите за навязчивость, хотел бы высказаться...
— Да-да, я Вас внимательнейшим образом слушаю!
— Понимаете ли... не хочу показаться грубым... но Ваше поведение... оно меня ввергает в некоторую растерянность и дискомфорт... Вы уж простите, что я так вот, прямолинейно...
— Что Вы, что Вы, голубчик! О чем речь... ох, простите, одну секунду — там морф... буквально — пару коротких очередей...
— Да-да, конечно! Вам помочь?
— Нет, что Вы! Я справлюсь, а Вы, если не затруднит — сожгите, пожалуйста воооон тот БТР, что направляется, кажется, в нашу сторону... если, конечно, Вам это удобно...
— Никакого неудобства, буквально полминуты!
...
— Да, так на чем мы прервались?
— Ээээ.... понимаете ли.... я все же, простите уж, имел нахальство выразить свое неудовольствие Вашим поведением...
— Ну, дорогой мой! Я, признаться, был уверен, что Вы, в свою очередь...
— Извините, что прерываю Вас, коллега, но вон из того домика по нам стреляют... Как Вы считаете, может заляжем?
— Да, пожалуй, Вы правы... и, если Вы не против — давайте возьмем его штурмом, коллега?
— Ну... собственно, почему бы и нет? Пойдемте. Хотя, знаете ли — вот именно об этом я и хотел с Вами поговорить...
Но мой напарник все же переходит в грубой прозе и нетерпеливо спрашивает:
— Ну? Ну что там?
Не могу отказать себе в некоторой язвительности и отвечаю. Не успев полностью выйти из образа, только что болтавшего у меня в мыслях:
— Боюсь, что продолжительное общение вас с конским поголовьем сильно сказалось на вашем словарном запасе, знаете ли. Здесь у этих ребяток была техническая комната компьютеры, мониторы, рация есть. Все вроде исправно, огоньки вот горят всякие.
— Рация? Какая? — обрадованно спрашивает напарник, довольно шустро шурша коленками по покрытому пылью полу.
— Понятия не имею — искренне отвечаю я.
— Серьезно? — удивляется пропущенный мной в комнатенку блондин. На стул он вскарабкивается моментально, так дети на стул залезают, и тут же начинает внимательно оглядывать не столько рацию, сколько листочки бумаги, приклеенные к стенке рядом.
Потом поворачивается и невинным тоном спрашивает:
— Ты что, действительно не знаешь как с этой штукой работать? Это ж самая простая из всего простейшего.
— Нет, не знаю. А ты можешь сделать простейшую операцию по удалению аппендикса? Или вот зашить девственную плеву с целью восстановления таковой? — рявкаю я в ответ. Нет, ну ведь действительно бесит! Сам не пойму — с чего я выбрал в виде простого эту операцию с этой манипуляцией... Черт его знает. И то и другое не делал, то есть делал на трупе еще в институте аппендэктомию, а пластику вульвы — не делал вообще. Ну то есть мне говорили, что это просто, даже проще простого...
Впрочем, блондин примирительно поднимает ладони, дружелюбно улыбается и идет на попятный:
— Я же не в обиду, не возмущайся, просто она и впрямь... В общем — не сердись! Сейчас я с нашими свяжусь, со связью-то куда веселее!
— Ладно, пойду соберу оружие, да гляну что там и где.
— Пока не ушел — в гараже у них что?
— Пусто. И крокодил — честно информирую его.
— Это ты о ком? — удивляется напарник.
— Ну крокодил. Или аллигатор, я в них не разбираюсь. Ящерица в полтора метра...
— Ничего себе ириска! Я-то сразу почему-то об одном знакомом подумал...
— Не, это не известный сапер, а вполне себе безвестная тварь — успокаиваю я его.
— Ясно, понял. А живой или неживой?
— Пес его знает. Вроде шевелился, ну так по сейчашним временам это ничего не значит — мудро отвечаю я ему.
-Ага — кивает он башкой и углубляется в таинство проталкивания радиосообщений в пространство. Или как оно там называется...
В комнате подбираю здоровенный автоматический дробовик с барабанным магазином и незнакомый совершенно пистолет девахи. Вроде я такое в кино видал. Ни запасных магазинов ни подсумков на мертвых нету. Парень меня удивляет — по виду он тщедушный ботан, мелкий и тощий, но силы в нем было явно не соразмерно. Так-то я бы сказал, что это типовой ботан-задрот, которому и километр пешком пройти тяжко. Придаток к компьютеру, а дрался как большой, даже при том, что я в него одну-то пулю точно всадил. Вот сподобился убедиться, что людоедство дает силу. Немного подумав, стягиваю с него тяжеленный бронежилет — здорово запачкан кровью и мозгами, но выглядит солидно, не ровен час придется его на себя напяливать. Если нас тут прижмут, а это не исключено. Поднимаю и наскоро обтираю от натрусившийся пыли выручивший меня ПБ. Пока перезаряжаю, осматриваю комнату. Общее впечатление — пошлая роскошь. Причем без вкуса. Ну вот некоторые предметы обстановки явно в ансамбле, но натащено и всякого сильно позолоченного. По принципу 'оченно я это богатствие уважаю!' Прикидываю, что делать с запертой в чулане теткой. Потом вспоминаю, что тут еще и зомби по соседству. Ладно, они заперты, погодят малость, ничего с ними не будет. Аккуратно поглядываю попутно в окна — вроде пусто вокруг. А вид со второго этажа красивый — неожиданно даже для себя отмечаю попутно.
— Есть связь — негромко докладывает из комнатки блондин.
— И как там?
— Все идет очень неплохо, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, потери минимальны, враг разгромлен, а за нами скоро приедут. Оружие собрал?
— Ага.
— Тогда давай, помогай, тут у них все же видеонаблюдение имелось — посматривай в крайний монитор — узнаешь обстановку?
На черно-белом мониторе четыре картинки — двор с лошадью, парадный вход, подходы слева и то, что за сараем. Это мне чертовски повезло, что мы подошли с тыла и никто не увидел меня во дворике. Видимо из-за того, что тут деваха сидела. Так-то женщины аккуратнее и внимательнее мужчин, но эта видно не отнеслась к обязанностям всерьез. А парень занят был — у входа стоит пара сумок, я их видел, когда напарнику дверь открывал, да и в комнате сумки стояли — ясно, что готовились уехать, собирали бебехи.
Оп! А на чем они готовились уезжать-то? В гараже то у них кроме мелкого крокодила ничего нет. Да и не транспортные животные крокодилы, ни разу такого не слыхал. А сумок — внизу две, да наверху четыре и все громоздкие. То есть пешком не убежишь. И получается, что неизвестно кто к нам в гости раньше приедет — свои или чужие. Убираю свежанабитый патронами магазин в разгрузку — пока на картинки любовался, руки привычно набивали патрончиками пустые магазины — и говорю о своих опасениях напарнику. Тот кивает несколько рассеянно — слушая одним ухом, во второе ему толкуют что-то важное по рации. Не дожидаясь окончания приема, повторяю уже сказанное. К моему удивлению он реагирует достаточно спокойно. Корчу недоумевающую рожу.
— Не волнуйся, о том, что мы здесь, никто не знает, значит если за ними приедут раньше наших — мы вполне будем неожиданностью. Вломиться они не смогут. Дверь заперта и в гараж и в дом, окна заколочены, так что не проблема.
— Могут быть свои ключи.
— А я на цепочку запер — успокаивает меня напарник.
— А шваброй не подпер? — огрызаюсь я, потому как уже на покойном бронежилетчике убедился, что сила у людоедов есть и вынести пинком цепочку они в принципе могут.
— Шваброй не подпер — соглашается блондин.
— Ну так и как?
— Пока никак, ждем — достаточно спокойно отвечает он.
Пес его знает. Так издаля — похоже на то, что он знает, что говорит.
— Может тетеху эту выпустить из чулана? — спрашиваю я его.
— А зачем? — удивляется он.
— Кофе бы нам сварила. По запаху судя — хороший у них тут кофе.
— Это я и сам унюхал, однако погодим. Тетка эта неизвестно кто, даже если она душой и телом за нас, не ровен час чужие первыми приедут, начнется тут свистопляска, а тетка будет под ногами путаться, еще глядишь ее и продырявят. Да и в кофе неизвестно что добавить может, если она не вполне за нас. Мы ей никак не родственники. К этой дробе патроны нашел? — показывает он взглядом на непривычных очертаний, какой-то монолитный дробовик покойного компьютерщика. Тот и впрямь выглядит словно состоящим из двух деталей — самого оружия и здоровенного барабана. Калибр впечатляет, явно 12. На прикладе к слову видны крупные буквы АА-12.
— Нет, не попались. И запасного барабана не видал. И с чего тетке нам что-то сыпать?
— А я почем знаю. Чего она внизу сидела? Да и перстеньки на упокойнице такие, что вполне и просто тетка может позариться. Не снял, перстеньки-то? — спрашивает инвалид.
Нет, перстеньки я не снял. Во-первых некогда было, во-вторых... Во-вторых это вообще-то чистое мародерство, а таковое в приличном цивилизованном обществе не приветствуется. Собрали оружие, восполнили потерю боеприпасов — никто и раньше слова не сказал бы. А вот за золотые зубы и обирание всяких ценностей с тел — в регулярных армиях наказывали нередко. И я не знаю, как настроен мой напарник. В нашей охотничьей команде в самом начале этой Беды разговор такой был. Не меня одного интересовало, как играть по новым правилам, потому и решили обсудить. Я же разговор и завел, вспомнив эпизод, когда немецкие панцергренадеры пристрелили своего же камрада, который ночью ползал по нейтральной полосе и драл у мертвых русских золотые зубы и часы. Как только вернулся — камрады его обыскали. Нашли золотишко и пристрелили. Без всяких трибуналов, прямо в окопе. Меня это сильно поразило в первую очередь потому, что я точно знал — ребята из вермахта у нас тут, нимало не стесняясь, грабили всех и вся, не терпя никакого возражения. Если баба или старик, например, не хотели отдавать тулупчик и валенки, то им тут же стреляли в голову и с теплых тел вещички стягивали — и такое творилось, что в 41, что в 42 повсеместно — от Ленинграда до Сталинграда. И тырили они все, даже то, что к полу приколочено было шурупами. А тут внезапно такая деликатность и щепетильность. Николаич тогда промолчал в начале, вместо него ехидно спросил Ильяс:
— А потом это золотишко и часики они куда дели? Выкинули, небось, с отвращением на дно окопа? Или обратно трупам вернули?
— Не знаю, этого в описании происшествия не было — ответил я.
— Серега! Ты как считаешь, почему пристрелили? — повернулся к нашему пулеметчику Ильяс.
— Похоже на то, что этот фриц был на посту, скорее всего у пулемета. Пост бросил, полез за добычей, пока остальные не набежали. Значит если бы русские атаковали или пустили бы разведку, то у пулемета никого, тревогу поднять некому, в блиндаже подсменки сладко спят, бери всех голыми руками, режь сонными или просто тупо в трубу от печки бутыль с Молотовым и гранаткой сверху запечатать. Серьезная это подстава, хуже, чем если бы просто уснул, немудрено что пристрелили — раздумчиво ответил Сергей.
— Тоже так считаю — молвил Андрей.
— Ладно, это понятно. Тогда почему во всех армиях это не приветствуется? — я решил все же понять до конца, что да как.
— Гоголя читать доводилось? — неожиданно спросил Николаич.
— Ну, разумеется! — даже немножко обиделся я.
— Собственно ребята вам уже ответили, но у Гоголя это еще более ярко показано.
— Не припомню что-то такого...
— Да помните, просто внимания не обратили. Тарас Бульба, осада польского городка. Куренной Кукубенко в поединке свалил польского витязя в богатом убранстве. Другой куренной — Бородатый вроде звали — польстился на драгоценное оружие, одежду богатую и амуницию, бросил курень, стал обирать труп, тут казака панский слуга и убил ножом в шею. Курень без командира остался, всыпали ему потом, этому безначальному куреню, да и командир, в общем, позорно погиб — от ножика сраного, от слуги. Это потеря дисциплины, управляемости войск и в итоге причина поражения получается, вот чем погоня за богатством во время боя оборачивается. Помнится полководец Велизарий во время штурма города в Персии чуть не погиб — воины его кинулись грабить, при нем остался пяток телохранителей, а враги как раз контратаковали... Так что тут вопрос не морали, а дисциплины. Вон американцы своих морпехов не наказывали за сбор трофеев, включая и золотые японские зубы. Только чтоб не во время боя — а после. Тогда — можно.
— Так что, мы значится, как американцы теперь будем? — расставил точки над 'И' я.
— Получается так. СССР кончился. Мораль кончилась. Примеры для подражания теперь у нас другие — грустно улыбнулся Николаич.
— Не заморачивайся. Считай нашу артель трофейной командой — подмигнул Вовка.
— Как, все понятно? — закончил разговор Николаич.
— Ну в общем — да. Вспомнил до кучи еще и Бушкова с его Сварогом. Там тоже один герцог перед боем подскакал к вражеской панцирной пехоте и бросил им несколько горстей роскошных бриллиантов.
— И панцирники стали за них друг с другом резаться, строй сломали, перемешались, осталось потом только добить — кивнул Андрей.
— Ага. И потом бриллианты собрать — хмыкнул Серега.
— Во-во. А скажи напоследок, почему сонный часовой меньше виноват и что за фича с бутылкой в трубе от печки? — уточнил я некоторые непонятки.
— Похоже, не понимаешь — уснуть можно и случайно. Бывает, все люди. А вот бросить товарищей и полезть за зубами — это осознанно, спланировано. Знал, на что шел. Потому правильно, что пристрелили — другим неповадно будет. А то раз свезет. Два свезет. А в третий — не свезет. И из-за одного дурака все сдохнут.
— Ну, теперь дошло. А бутылка зачем?
— А был у нас старик, учитель по НВП. У него физиономия была распахана — рот ему давно порвало, улыбка такая мрачная все время получалась. Вот он и рассказал мне как-то — у меня с ним хорошие отношения были, что это ему куском буржуйки в лицо прилетело. В блиндаже как тепло сделать — печечку поставить. А чтоб жить можно было не в дыму — ставится труба. Вот мимо проходящие немцы из разведки возвращаясь им туда в трубу гранату и вложили. Он потом улыбнулся нехорошо и сказал, что немцы неправильно делали. Когда ответно так немецкие блиндажи наказывали, то сначала в трубу бутылку кидали с бензином или что там было под рукой, а потом гранату. Похоже, понял?
