Отсигналив коллеге условным знаком, что жук сидит на "объекте", Корней вытер пот и решил разрядить ситуацию анекдотом.
— Вот последний анекдот узнал. Внимайте. Приходит, значит, муж к жене и говорит — дорогая, давай заведём нам любовницу. Всё тебе легче по хозяйству крутиться. Жена послушала мужа и стала думать. Подумав, высказалась — не, не надо нам заводить любовницу. На любовницу придётся деньги тратить, подарки ей дарить. Давай лучше заведём любовника — всё лишняя копеечка в дом.
Вероника заливалась счастливым смехом от анекдота, а Добрыня вместо улыбки изображал оскал.
Когда супруга после обеденного перерыва убежала на свои тестирования, Добрыня сквозь зубы произнёс: "Дебильные твои анекдоты, да ещё с премией меня спалил. Как будешь свои косяки исправлять?"
Слова Корнея, что даже наше уважаемое Мироздание случается косячит, не вызвали сочувствия у товарища. Отмазка не прокатила. Ну, и ладно. Что ж теперь? Сесть и заплакать?
— Ты, давай, показывай, как там твои электронные приблуды работают, — не отцеплялся от коллеги Добрыня.
Пришлось Корнею доставать девайс, внешне похожий на смартфон и показывать, как работает следящее устройство.
— Вот экран, на котором можно обнаружить локацию "объекта", — он начал объяснять товарищу, специализировавшемуся на силовых акциях, тонкости работы с электроникой. В электронных приблудах коллега не очень понимал. — Вот отсюда звук идёт, — в мурзилкином духе пояснял другу Корней. — Всё это дело пишется для отчёта.
— Чего только какое-то шипение идёт? — морщил лоб Добрыня.
— Это потому, что "объект" едет в машине и молчит. Как приедет — разговорится. Воооот ... смотри, она, то есть "объект" уже приехала, то есть приехал "объект" на точку. Сейчас услышим, что там творится.
— Пока что-то ничего не слышим, — начал возмущаться Добрыня. — Почему так?
— Это из-за большого скопления металла рядом с "объектом", — начал нести околесицу Корней. — Ещё плохо слышно, если рядом с "объектом" наблюдаются электрические или магнитные поля, ага. Чтоб эти поля Ктулху съел. Электроны, брат, это такие бестии, хуже мезонов, отвечаю. Летают туда-сюда, как скаженные. Из-за них происходят фрактально-звуковые искажения. Наука тут бессильна.
Не говорить же коллеге, что с этого "жучка" хрен что услышишь, кроме треска и шума. Может, прокатила бы такая отмазка для доверчивого Добрыни, но тут в игру включился Контрабандист со своими гнусными шуточками.
К своему неимоверному удивлению, Корней услышал, как прибор вдруг очень чисто заговорил голосом Вероники. Он даже потряс прибором, надеясь, что тот заткнётся, но девайс не собирался затыкаться. Зато нахмурившийся Добрыня ловко выхватил прибор из рук коллеги и поднёс устройство к уху, хоть и так прекрасно слышно, что говорят на той стороне. Неужели я фраернулся и годный "жучок" прилепил к "объекту"? — задал сам себе вопрос, потрясённый Корней. К тому же, установка шпионского оборудования насквозь преступное деяние. Одно дело устанавливать его по приказу начальников — тогда с них и спрос со стороны государственной юстиции, другое дело — вот такая самодеятельность.
Но сейчас не об уголовном преследовании надо печалиться. Сейчас Корнея ужасали слова, исходящие из электронного прибора. Чётко слышался голос Вероники, а также молодой, но уверенный голос какого-то мужика. Ещё фоном слышался звук посуды и лёгкая музыка. Всё это фигня, но совсем не фигня то, что говорила Вероника, общаясь с неизвестным мужиком. Вот это номер выдала Вероника! Разговаривая с неизвестным, она со смехом рассказывала ему о своём непутёвом супруге Добрыне Юзовском и его друге, таким же непутёвом Корнее Верещагине. Заткнись дура набитая! Но дура не затыкалась, а продолжала щебетать. Оказывается Веронике с неизвестным мужиком очень даже хорошо не только в кровати, но и вот так, в офисе на диване. На диване ей тоже нравится. И на подоконнике ей хорошо с нормальным мужчиной, а под столом вообще замечательно. Добрыня так не умеет осчастливливать женщину. А его дружбан Корней вообще придурок с маленьким отросточком, наверное, он голубой. Я его лапусей называю, и ему это нравится. Наверняка он петушок пернатенький. Гамбургский.
Слышался хохот мужчины и смех Вероники.
— Чеее-гоооо!?? — зарычал резко побледневший Корней. Слышать о себе такое так же приятно, как зуб без наркоза сверлить.
— Того... — донеслось из прибора. — Этот Корней не интересуется женщинами — точно содомит. На мальчиков поглядывает. А ещё он мыться не любит...
Если Корней побледнел, впитав информацию, то морда Добрыни приняла красивый свекольный цвет. На фоне красной морды замечательно смотрелись выпученные глаза, готовые выскочить из орбит. Как тут не озвереешь, когда родная жена заявляет, что твой лучший друг содомит, а её родной муж, то есть ты, тупица: якобы средняя школа тебе только нервы помотала. Её послушаешь, так выходит, что в школе меня научили всего трём вещам: пЕсать и счЕтать. Ведь это неправда! Я ещё ... это могу ... как его...
— Два неудачника, — продолжала злостно насмехаться Вероника. — Они своими куриными мозгами искренне считают, что деньги зарабатывают. Какие деньги! Прикинь дорогой, этим самцам сегодня премию дали — тысячу рублей. Я чуть не уссалась от смеха, когда узнала об этом казусе. Для них и тысяча рублей — огромные деньги.
— А мой Добрыня ещё и алкоголик, — продолжала изгаляться Вероника под весёлый гогот неизвестного мужчины. — Каждый вечер берёт бутылку бацилловки, в три стакана её побеждает и заваливается спать. Он у меня запойный, поэтому у него стоит только воротничок на рубашке, а хвостик не стоит. Огромный он мужик с большим пивоприёмником, но тупой, как пробка — два слова в предложение не свяжет, ещё и импотент. Не то, что ты, дорогой — всегда у тебя дружок стоит, как шпала на пляже.
— Дурррра, — вдруг очнулся и заревел Добрыня.
— Он меня ещё и дурой считает, — раздался звонкий смех супруги. — Сам импотент, а я вдруг у него дура. Ему только с содомитом Корнеем дружить, у которого тоже "на полшестого". "Без пяти двенадцать" у Добрыни не случается. Кто их содомитов знает — может они уединяются ... и дружат друг с другом ... как могут. Давай дорогой повторим ещё пару раз на ковре, как мы любим ... о, как мне нравится, когда глубоко и долго.
Корней и Добрыня переглянулись. Оба пребывали в лютом бешенстве. Хотелось кого-то убить зверским образом.
— Сейчас я поеду по этому адресу и покараю обоих любителей, которым нравится глубоко и долго на подоконнике и под столом, — пообещал Добрыня, смахивая струйки пота с лица. — Ты со мной?
— Да они оба трусы, — раздалось из прибора. — Тряпки, а не мужики. Маменькины пирожки и форменные тюфячки. Продолжаем дорогой заниматься нашими интересными делами, пока мой импотент общается с неумытым придурком Корнеем, который только и может, что рассказывать, про каких-то своих родных, которые взяли и повесились все в один день. Ещё он недавно втирал мне хохму про какого-то поэта Маяковского, который сказал "Жить хорошо ...", а после этого достал пистолет и застрелился. Ой, не могу — тысячу рублей они заработали. Святая простота. В цирке, наверное, три месяца подрабатывали в качестве клоунов. У них, как у клоунов всегда такой смешной вид, будто они в штаны наделали.
— Я с тобой, — заверил друга Корней: мутная волна полностью затопила его разум, а по спине пробежали мурашки, каждая величиной с занзибарского таракана. В глазах Корнея разгорался огонь безумия. — Едем на моём Пыжике, пока полюбовники не разбежались. Ловим их и мочим в сортире.
— Я возьму пистолет, — прорычал Добрыня. — Нет, я не возьму пистолет.
— Руками задушишь? — поинтересовался Корней. — Понимаю.
— Я возьму автомат, что лежит у тебя в багажнике, — пояснил коллега.
Вот чёрт — вспомнил Корней — ещё один косяк, ведь надо оружие и спецсредства сдавать сразу по приезду из командировки. Но с другой стороны — у нас есть не только короткоствол, но и автомат, с помощью которого мы кое-кого насмерть поубиваем. Почему-то сейчас, всегда рассудительный Корней не понимал, что произойдёт после убийства. И Добрыня тоже закусил удила. Машину смерти не остановить.
Выскочив из дома к Пыжику, друзья достали из багажника скорострельное оружие и погнали по известному адресу, предвкушая лютое кровопролитие и предсмертные стоны врагов. Корней рулил, а Добрыня держал электронный прибор, заливающийся смехом его родной Вероники. Она ещё и комментировала, что они там творят, вернее, вытворяют на ковре. Стерва конченная — ну, зачем она постоянно подчёркивает, что с родным супругом у неё так не получается. Вернее, у него с ней якобы ничего не получалось. Ведь всё всегда получалось. И с чего она взяла, что Корней содомит? Неужели есть основания? И про повесившихся своих родственников Корней не рассказывал. Страсти-то какие!
Пежо ловко вписался в правый поворот и подкатил к зданию, указанному на экране шпионского девайса, как конечная точка, где должен находиться "объект", приговорённый к расстрелу. Скрипнули тормоза и коллеги, бесноватыми котами, выскочили из автомобиля, чтобы нос к носу столкнуться со штабс-ротмистром Елфимовым. Казалось, тот специально ждал появления подчинённых ему агентов. Стоял, держа руки за спиной, и ждал.
Окинув друзей ледяным взглядом, штабс-ротмистр командирским голосом подал команду: "Смир-рна!" Приученные за годы службы в рядах пограничной стражи к муштре, два молодца привычно вытянулись "во фрунт", иначе говоря, встали перед штабс-ротмистром по стойке смирно.
Заморозив подчинённых ледяным взглядом, Елфимов завернул короткую, но крайне насыщенную информацией речь. Без всякого многоэтажного мата и оскорблений, он несколько минут не говорил, а ядом плескал, опуская подчинённых ниже канализации, а те стояли перед шефом и обтекали, слушая презрением сочившийся голос.
— За восемь минут! За несчастные восемь минут нормальные с вида люди вдруг превратились в двух бешеных бабуинов, — вещал Нестор Викторович. — Как же вам, таким умным, оказалось, легко внушить любую херню, в которую вы, два здоровых лба, с лёгкостью поверили и ринулись наносить добро направо и налево.
— Так вот, — вытянул руку с говорящей приблудой Добрыня. — Это ... как же ... оно...
— Молчать в строю! — зашипел начальник.
Штабс-ротмистр, с сожалением глядя на своего агента, покачал головой. Из шпионского устройства вдруг вместо весёлого смеха Вероники начали раздаваться совсем непотребные звуки: хрюканье и повизгивание стада свиней. Корней уже всё понял и стоял, опустив голову: его никто и никогда не возил носом в дерьме так, как сейчас его унижал шеф. Хотелось провалиться сквозь землю. Добрыня ещё не въезжал в ситуацию.
— Для альтернативно одарённых личностей разъясняю, что в вашей руке находится электронный прибор, а это значит... — скучным голосом вещал Елфимов, расхаживая перед двумя подчинёнными. — Это значит, что лекции по контрразведывательной деятельности надо некоторым господам слушать ушами, а не, пардон, жопой. Или вы не знаете, что существует искусственный интеллект, способный имитировать любые звуки и любую речь? Сейчас вам передают звуки из свинарника. Господа, вы всё бросите и ринетесь в свинарник, наводить там порядок? Сначала наведите порядок в своей голове и штанах.
— Я разочарован в вас, господа, — тусклым голосом проговорил Елфимов. — За восемь сраных минут моих людей вывели из строя. Это отрицательный рекорд. И десяти минут не продержались ...житие мое ... Я в печали. Хотя, что это я возмущаюсь: зато ведь вы у нас сексуальные гиганты — половину Рязани перетрахали. Коллеги из Рязани до сих пор под впечатлением от ваших подвигов.
— Но, это ещё не всё, господа, — повысил голос шеф. — Вы нарушили кучу параграфов, за нарушение которых полагается дисциплинарное, а то и уголовное преследование: гражданскому лицу прилепили оборудование без приказа, оружие и спецсредства не сдали в оружейку, надумали устроить покушение на убийство. Я ничего не упустил? Ах, да — кроме того, что вы алкоголики, ещё вы очень болтливые люди, а болтун — находка для шпиона. Боюсь даже предположить, что бы случилось, если бы вас спровоцировали наши конкуренты или иностранные агенты. Вы бы, наверное, и главу холдинга пошли убивать вместе с вашим шефом. Попёрли бы, как бульдозер. Случались, знаете ли, прецеденты.
Елфимов замолчал, пристально разглядывая подчинённых. При этом штабс-ротмистр демонстрировал взгляд холодный, как лёд, прямо волчий какой-то. Наступила траурная минута молчания. Он продолжил:
— Я здесь сейчас нахожусь для немедленного вразумления двоих распустяев ... пока они не ринулись с оружием, например, в свинарник. Мало ли, что им покажется. Может они свиноненавистники. Тут поневоле серьёзно задумаешься, глядя на ваши интеллектуальные способности: так и норовите натянуть сапог на голову. Выход вижу только один: или мы с вами прощаемся, с вашим увольнением без выходного пособия, или преступаем к серьёзному обучению и к психологической подготовке. Конечно, до уровня жандармов вас уже не выучить, но в качестве полевых агентов средней паршивости вы ещё сгодитесь. Итак, господа, ваше слово.
Корней, почуяв шанс, что их могут простить, пихнул Добрыню и произнёс: "Мы согласны".
— Не слышу! — нахмурился шеф.
— Я согласен учиться и работать, — громко произнёс Корней.
— И я...это...согласен работать и ...это...учиться, — более-менее громко выразил свою мысль Добрыня.
— Ладно, поверю в первый и последний раз, — кивнул шеф. — Я из вас, братцы, все соки выжму. Вы у меня или нормальными агентами станете, или сдохнете на тренировках. Завтра к семи утра чтоб оба торчали на полигоне: побегаем для начала вёрст 20 с полной выкладкой. Это чтобы дурь из вас выбить, а то кое-кому жизнь мёдом стала казаться. А потом в классы на занятия.
— Сейчас сдать оружие и спецсредсва и свободны до завтра. Вольно! Разойдись! — дал команду жандарм. Потом, когда два агента понуро отправились к машине, добавил им вслед: "Ла-пу-си-ки херовы".
Уже сидя в машине, непутёвые агенты чуть пришли в себя:
— Не, обидно же, понимаешь, да! — пробормотал Добрыня. — Если они так к своим относятся, то, представляю, что они с врагами делают. Всегда подозревал, что жандармы — звери.
— И не говори, брат алкоголик и импотент, — поддакнул Корней.
— Кто бы говорил, брат содомит, не желающий мыться, — слегка окрысился Добрыня.
Воспоминания о пережитом позоре не вдохновляли. Перемещаясь по городу, агенты совместно пришли к мысли, что этот не очень ловкий момент в их жизни следует забыть, и договорились никогда об этом казусе не вспоминать: загоним память об этом печальном событии в самый потаённый закоулок мозга, спрячем в стальной сундук с огромным замком.
Жандармы — мастера провокации. Фаддей об этом знал точно: не зря же он в нулевом мире проживал в кабинете главного московского жандарма. Начитался секретных инструкций по теме "Провокация" достаточно, чтобы проникнуться мыслью чрезвычайной полезности этого дела.
— Мы с тобой брат Кобальт кто? — говорил Фаддей. — Мы с тобой, волею Высших, самые настоящие враги народа и вредители. Поэтому, что? Поэтому провокация — это наше всё, лучше Пушкина Александра Сергеевича, который тоже наше всё. Помнишь, Сергеич как-то сказал: "ДушИ прекрасные порывы". Соображал он в теме. Сам Сергеич был ещё тот раззвиздяй. Одних дуэлей у него штук тридцать произошло. На последней дуэли ему не повезло — застрелил нашего гения голландский пидор. Поддался Сергеич на провокацию петуха голландского. Голубых мы с нашим Императором Рогвольдом Амвросиевичем не уважаем, но методы провокации изучаем, хоть провокаторство по своей природе аморально и мерзко. Но мы с тобой Великие Контрабандисты, а это значит, что интриганство и манипуляторство — наши родственники, а провокация их сестра. Мы должны вводить всех во искушение, доводить до белого каления, а потом использовать ситуацию в своих целях для реализации наших корыстных планов. Мы с тобой должны идти по головам — предавать, провоцировать, подставлять, мстить и вынуждать людишек совершать непотребные поступки.
