Впрочем, какая теперь разница? Туманные планы командования относительно десантов и походов военных кораблей по морям и океанам Аргуэрлайла казались теперь Каирову еще более нелепыми — у этих морей уже имелись хозяева, против которых было бессильно лучшее земное оружие — кроме, возможно, атомного.
Однако куда больше возможных неурядиц доморощенных стратегов волновало моряка их собственное будущее. Хотя его флот и его корабли погибли, но он все еще оставался капитаном — пусть и для жалкой горстки людей. А значит, отвечал за них: прежде всего, перед самим собой.
Конечно, после всего произошедшего напрашивался единственно возможный выход — сидеть себе тихонечко на этом проклятом острове и ждать спасателей. Только вот когда они прибудут? И появятся ли вообще?
Архипелаг почти бесконечен, а иноземные купцы заплывали на остров один-два раза за поколение.
Последний сеанс связи был за три дня до нападения Ужаса Бездны, и за это время они прошли почти семь сотен морских миль.
К тому же было еще кое-что. Сейчас жители острова охвачены страхом, но потом они придут в себя. Что если им взбредет в голову, что явление древней Твари как-то связано с пришельцами? Что если они сочтут, что на невольных гостях лежит проклятье?
Поэтому, как только его товарищи более-менее пришли в себя, кавторанг собрал их и объявил, что они уплывают с острова. Ему никто не возразил. Видимо, все в глубине души ощущали то же, что и он.
У деревенских жителей на вельбот и еще кучу всякой всячины — от ножей до часов и зажигалок, выменяли очень неплохое, крепкое на вид каноэ, и вышли в море.
На крайний случай был мотор с запасом горючего на пару десятков миль, и несколько автоматов и пистолетов, а шлюпочный компас должен был помочь им найти верный курс.
И они двинулись в обратный путь — на север.
Вода и припасы быстро кончались, и Каиров вынужден был причаливать к безлюдным островам. Моряки копали в пальмовых рощах неглубокие ямы, где скапливалась чуть солоноватая, но годная для питья вода, взбирались на пальмы, чтобы сбивать орехи.
Еще бы день-два, и они добрались бы до обитаемых мест — им уже дважды попадались острова с храмами, на алтарях которых имелись следы не столь давних жертвоприношений.
Но судьба в очередной раз посмеялась над ними.
Жестокий шторм налетел внезапно, и понес небольшое каноэ обратно в океан.
Ветер переломил мачту с такой легкостью, словно это была тростинка. Ураган протащил их чуть не через все море Сао. Трещал корпус; громадные волны перекатывались через палубу.
За борт смыло трех человек — одного местного матроса и обоих помощников Каирова — вместе с компасом и штурвалом.
Оставшиеся в живых думали лишь об одном — чтобы все скорее кончилось. Все равно как.
Лишь на шестой пятый день ветер стих, и волнение улеглось.
Когда Каиров отложил секстан, и по чудом уцелевшей карте кое-как определил место, где они оказались, то не сдержал стон.
Их вышвырнуло в самую пустынную и отдаленную от судоходных путей часть океана.
Команда не теряла надежды — соорудив из обломков дерева мачту и натянув оставшиеся паруса, они стали дожидаться попутного ветра. Однако ветер подул совсем в другую сторону.
Он дул три дня, и, несмотря на чудеса лавировки, их все равно снесло к западу.
Потом наступил штиль; лишь на рассвете и закате слабые дуновения едва-едва шевелили ветрила.
Потерпевшие кораблекрушение обратили внимание, что, несмотря на отсутствие ветра, их кораблик все же движется — и движется на юго-восток.
Тут впервые прозвучало страшное слово "Аро-Кан" — "Мертвая река".
Каиров похолодел. За время подготовки к плаванию и самого похода он успел наслушаться о холодном течении, зарождающемся в мелком Ирдийском море и пересекающем весь бескрайний океан с востока на запад. Течении, уносившем корабли на верную гибель через районы вечного штиля.
У них оставался лишь один шанс из ста или, вернее, тысячи. Править на юг, только на юг, вырваться из плена проклятого течения, затем взять курс на запад и, уповая на дары океана, собирая дождевую воду, может быть, достичь островов Санго или южной оконечности Архипелага, раньше, чем голод и жажда сделают свое дело.
Воды этого течения были бедны рыбой, пресной воды осталось совсем мало, да и та начала портиться. А ветра все не было. С каждым днем течение уносило суденышко все дальше в океан.
Оставалось надеяться лишь на то, что течение вынесет их хоть к какой-то земле. Или что буря разобьет их кораблик вдребезги, подарив быструю смерть в пучине вместо долгой и мучительной — от голода и жажды.
Капитан подсчитал, что скорость этого течения больше пятидесяти миль в сутки.
Спустя десять суток, буквально в один день, умерли двое из трех сопровождавших их аборигенов: переводчик Ино Кау и лоцман Тасанга. И капитану показалось, что умерли они не от голода и жажды, которые еще не наступили, а от сознания того, что попали в плен течения смерти.
Его земляки так легко не сдались. Из расплетенных канатов изготовили рыболовные снасти, к которым привязали кое-как согнутые из оказавшихся в их распоряжении железяк рыболовные крючки, использовав в качестве наживки последнюю банку тушенки. Но вся добыча ограничилась одной мелкой и костлявой рыбешкой с жестким и вонючим мясом, которую, в конце концов, саму насадили на крючки. Тут Каиров припомнил слова толмача, что по неведомой причине рыбы и птицы избегали этого течения.
Лишь одинокие акулы время от времени принимались зачем-то преследовать их кораблик, нарезая вокруг петли.
На тридцать пятый день умер первый из землян — двадцатилетний ефрейтор морской пехоты Иван Приходько. Просто заснул и не проснулся.
Следующим стал лейтенант Еремеев — он испустил дух в мучениях, после того как попытался съесть случайно выловленную за бортом медузу.
Мичман Громов как-то на полном серьезе предложил бросить жребий и поесть досыта — пусть и человечины. Когда Каиров закричал на него, тот молча улыбнулся в отросшую бороду и шагнул за борт.
Эти смерти словно подхлестнули в людях жажду жить и бороться.
Они собирали утреннюю росу с палубы и развешанных тряпок, выжимали сок из редких рыб. Несколько раз, расстреляв почти все патроны, им удавалось подбить больших птиц, похожих на альбатросов. Но уже давно почти вся их пища были кусочки шоколада, да планктон.
Последние три дня даже птицы не показывались. Только акулы не отставали от них, все ближе подходя к бортам утлого суденышка, как бы конвоируя их вперед, к неизбежной смерти.
Иногда кавторангу казалось, что эти твари словно приглашают людей не длить бессмысленные страдания, а броситься в воду, покончив со всем разом.
Не дождутся. Еще посмотрим, кто кого.
В голове созрела неясная мысль, которую стоило опробовать.
...Сжав кортик, он медленно провел лезвием поперек ладони, а потом протянул руку — так, чтобы кровь стекала в покрытую мелкими волнами мертвой зыби гладь.
И акула почти мгновенно устремилась к борту суденышка, на запах столь вожделенной жидкости. Вот она уже у борта, не рассчитав, бьется башкой в доски. Вот она в нетерпеливом недоумении — где же добыча? — высунула из воды голову с оскаленной пастью.
И тогда кавторанг надавил на спуск "Стечкина". Очередь из полутора десятков пуль калибра девять миллиметров аккуратно легла между глаз "волка моря".
Его подчиненные равнодушно повернули головы на выстрелы, но никто из них даже не поднялся, и не спросил, чего это командир поднял стрельбу?
Каирову, впрочем, было не до этого. Подняв гарпун, он старательно ждал момент, когда серебристая туша перестанет биться. И в тот миг, когда последняя судорога пробежала по телу хищника, и оно уже начало медленно погружаться в пучину вод, кавторанг, собрав все силы, метнул в рыбину гарпун.
— Давайте, ребятки, — бросил он не оборачиваясь, — идите рыбку тащить. Будет сегодня на ужин шашлык-машлык...
Земли Конгрегации. В тысяче четырехстах километрах к северо-востоку от Октябрьска
За полчаса с небольшим до вышеописанного.
...Открыв глаза, полковник замер, ощущая неподдельный страх. Странный приступ накатил и оставил, словно его и не было, но рядом со столом появилась непонятная белая фигура.
— Будь спокоен и не поднимай шума, ассаардар, — прозвучал в его ушах голос, и хотя Дерюгин мог бы поклясться, что произнесено это было на непонятном языке, но, тем не менее, сказанное было вполне понятно. Я пришел со стороны ваших врагов...
Полковник успел проклясть изготовлявшего охранные амулеты шамана и приготовиться к смерти.
— Не бойся, я не причиню тебе вреда, и ты зря ругаешь мастера Ухаяна, — сообщил непонятный гость. — Я со стороны ваших врагов, но ни я не те кто меня послал вам не враги. Я принес тебе добрую весть, человек из иного мира.
Запоздало Дерюгин припомнил, что деревянное ожерелье, врученное ему степным старцем, по словам последнего, защищало от недоброй магии, но не от магии вообще.
— Кто ты? — спросил Константин Андреевич, украдкой переведя дух.
— Говори про себя, — ответил призрак. — Не нужно, чтобы кто-то нас услышал... раньше времени Я почувствую твои мысли. Я друг, и пока этого достаточно.
— Ну, говори... друг.
— Скоро вам предстоит битва с магами.
— Да, с этой... Конгрегацией, — зачем-то уточнил полковник.
— Так вот, слушай и запоминай, от этого зависит победа и ваша жизнь... и не только ваша. Внимательно смотрите, и когда увидите сиреневые проблески, не наводите туда свое оружие. И как только стена исчезнет, бейте, не жалея стрел, но не туда, где сиреневые проблески — там ваши друзья. Запомнил?
— Дождаться исчезновения стены, и стрелять по ним из всех видов оружия, не жалея боеприпасов, но не бить по лиловым огням, — пробормотал несколько обескураженный Дерюгин. — А какой стены?
— Увидишь, — покачал головой пришелец. — Передай то, что я сказал, своим ассаардарам и магам с шаманами. И еще — на задней стене твоей палатки будет доказательство того, что это тебе не приснилось. Пусть кто-то из знающих посмотрит. Все...
И полковник вновь провалился в серую мглу.
Как только сознание вернулось к нему, он опрометью выскочил из палатки и остановился как вкопанный. На ней было отпечатано фотографически точное изображение — портрет самого Константина Андреевича Дерюгина.
— Вот уроды! — почему-то выругался он. — Чуть со страху не умер!
Возможно, Дерюгин не был бы так груб, если бы знал, как трудно было подчиненным Эйгахала Аэтта найти "зеркальника" среди чужаков.
Но растерянность и злость почти сразу исчезли — следовало бежать и докладывать.
Еще не четко осознав сказанное, он отлично понял его смысл — на той стороне имеются предатели, тьфу, союзники, и они готовы по какой-то причине помочь им, Особой Группе Войск.
— До них пять лиг, — сообщил Ринагар.
— Вы готовы? — осведомился Аэтт.
— Да, экселенц, — ответили оба помощника.
— Младшие предупреждены?
— Да, Полог будет поднят сразу же, как только...
— Тогда приступим?
Эйгахал закрыл глаза, усилием воли вошел в Верхний Мир, произнес про себя лишь несколько слов, и тут же вышел обратно.
В лицо бил дикий ветер, пахло грозой и горелым металлом, но главное — отовсюду долетал приглушенный расстоянием вопль тысяч глоток.
Сейчас магический откат колотил по всем ковенам, кроме его собственного.
По закону единства противоположностей, почти неразрушимую снаружи "Стену Блеска", было легко развалить изнутри — при условии, что выдернет скрепы из сложнейшей магической конструкции кто-то из тех, кто создаст ее.
Об этом знали, но доселе подобного не было никогда — ни в древние времена, ни в тех редких случаях, когда позже применяли это великое заклятье.
Маги не были святыми, и среди них встречались изменники родному ковену.
Но чтобы сотни магов одновременно ударили в спину соратникам?!
Мощь разорванных заклятий и построений, все хитро закрученные цепи силы обрушились на всех, кто удерживал Стену и просто творил чары. На всех, кроме тех, кто разрушил ее, ибо их защитили несложные чары — поставить которые, правда, можно было лишь до...
Затем на катающихся от боли и раздираемых на части мощнейшим откатом магов и адептов обрушился стальной ураган.
Пушки, реактивные снаряды, мины...
Его союзники на той стороне всё поняли правильно, и это не могло лишний раз не порадовать Эйгахала. Те оказались вполне предсказуемы, несмотря на всю свою чуждость. А значит и в дальнейшем серьезных проблем возникнуть не должно.
Танки и самоходки работали почти прямой наводкой, и Аэтт со товарищи пережили несколько неприятных минут, пока младшие маги удерживали лиловую сигнальную завесу.
Потом огонь затих.
— Саруг, — бросил кормчий Холми начальнику воинов, — пусть твои бойцы пройдутся вон там, и приберутся...
Он переглянулся с Егиром Дзе. Тот коротко кивнул — всё, мол, спокойно.
Да, что бы не думали его подопечные о приказе и поведении повелителя ковена, никто из холмийцев не решился пойти против. Да — ковены нередко вцеплялись друг в друга. Но вот измены в их рядах не водилось.
Поэтому сейчас его отряды в тылу безжалостно вылавливают и при малейшем сопротивлении убивают бегущих с позиций уцелевших магов. Дурак Айят ведь не возражал, когда он выговорил себе командование резервным крылом...
"В конце концов, Конгрегация и была надобна для того, чтобы ковены не перегрызлись окончательно. Теперь ковенов нет, кроме Холми и Грайни, стало быть, и грызться некому... Получается, в ней больше нет нужды..."
Мысленно произнеся эту философскую эпитафию ликвидированной им стране, Эйгахал перешел к более насущным вопросам.
Во-первых, следовало немедленно послать кого-нибудь к пришельцам и договориться о дружбе и нейтралитете. Это для начала. Во-вторых, нужно хорошенько подумать, как малой кровью, а желательно вообще без крови, подмять под себя владения бывших ковенов.
Между тем двое младших боевых жрецов приволокли и швырнули к ногам Аэтта какую-то обожженную, черную фигуру в лохмотьях.
Стоявшие подле предводителя не сдержали довольных усмешек — перед ними был никто иной, как второй глава Хранителей, маг огненной стихии двенадцатой степени, Увай Айят.
Лишь одно слово сорвалось с его обугленных губ.
— Почему?
Ни один мускул не дрогнул на бледном лике кормчего Холми.
— Ну, для начала, чтобы между Океаном и Харутскими горами остался только один хозяин. Теперь больше не будет ни этих напыщенных дураков Оранжевых, ни Синих, ни Двух Сердец, ни вас, Хранителей, с вашим, — он осклабился, — идиотским равновесием... Будет лишь один полновластный владыка магии, один хозяин Мест Силы и источников, только один собиратель детей, обладающих Даром. Мой ковен. Один — единый и безраздельный...
— Один единый и безраздельный раб, лижущий сапоги проклятых пришельцев! — хрипло выкрикнул Верховный Стратег и забился в жутком кашле, так что кровавые ошметки плоти полетели из почерневшего рта.
— Ну да, ты ведь уверен, что сандалии обожаемого вами властителя Эуденноскариада куда вкуснее и чище, — с отстраненным высокомерием произнес повелитель Холми. — Впрочем, я бы мог тебе многое рассказать о своих планах, и ты, пожалуй, удивился бы, а может, как знать, и изменил свое мнение... Но зачем? Червю никогда не понять дракона...
