Часть 2. Безумие Силы

Так и я тупо глядел в потолок, осознавая, что что-то изменилось, но не представляя, что, не понимая, как на это реагировать. Пока мне откровенно не надоело, и я не решил что-нибудь сделать. Подняться и одеться, например. Пока надевал одежду, оказавшуюся рядом, сразу определил, что беспокоить правую руку не стоит. Но тот факт, что при возникшей от нечаянного движения боли я не взвыл и не грохнулся в обморок, говорил мне о двух очень интересных вещах. Первая — валялся я в моём "нездоровом" состоянии без сознания довольно долгое время. И вторая — даже в этом случае рана слишком быстро затянулась, а значит, надо мной поработал целитель.

И вот тут на меня нахлынуло. Да, это был настоящий "обвал" воспоминаний, придавивший меня к земле, расплющивший в лепёшку. Куда уж там "холодному дождю"! Хотя мурашки по коже побежали, как от холода. Особенно, когда вспомнил, как меня чуть не разорвало на частички в этом проклятом телепортационном канале. Но, пожалуй, это была мелочь. А вот факт смерти двоих однокурсников просто не усваивался. Нет, разумом-то я понимал, что всё, умерли Шатр и Раона, стёрло их с лица земли, но вот в душе никак не осознавалось это кроме как недоразумением. Я упорно не хотел верить, что если вот сейчас вернусь в ШМИ, то их там не будет. А если не будет — то это вовсе не значит, что они мертвы. Они есть, где-то далеко — но есть. Не может человек вот так вот кончиться. Не может.

Я нервно усмехнулся, окончательно поднимаясь с кровати и на ватных ногах продвигаясь к окну небольшого номера, видимо, какого-то трактира. Вся эта ситуация напоминала мне смерть Яны. В неё я тоже не верил долгое время, и привело это к довольно странным отношениям с Ниархаррой. Кстати, до сих пор понять не могу, как я к ней отношусь-то?

Сирены! Я прислонился головой к мутному холодному стеклу и зло сцепил зубы. Тут люди умерли, из-за меня, между прочим, а я! Но вместо чувства вины в груди ощущалась лишь холодная, неестественная пустота. И вовсе не из-за меня они умерли, думал кто-то равнодушный и рассудительный внутри. И ничего-то ты не мог сделать. Это бесстрастное нечто, появившееся внутри меня, пугало. Я точно знал, что должен был ощущать вину. И в ответ на эту отчаянную мысль из этой равнодушной глубины пришёл ответ: я не виноват, что они умерли. Но я виноват в том, что ничего не смог сделать.

До сей минуты я и представить не мог, что это — разные вещи. И действительно, сейчас я взглянул на все свои действия словно со стороны. За последнее время я не продвинулся вперёд ни на шаг. По каким-то причинам я словно бы топтался на месте — и даже не пытался двинуться вперёд! Расслабился, сирены меня задуши. Стою тут, нюни распустил, жалуюсь на судьбу. Не плакать надо, а учитывать ошибки прошлого, анализировать и больше никогда их не совершать. Не сгибаться перед лицом несчастий и бед, а с каждой новой — подниматься и улыбаться, черпая из них силы на то, чтобы сражаться... вновь и вновь. Не на поле битвы — так на поле обстоятельств. Не быть нюней, а улыбаться даже в полной заднице — не для того, чтобы показать, что вот я какой стойкий, а для того, чтобы не сгибаться перед проблемой, чтобы потом с гордостью сказать самому себе: я выдержал. А если и не выдержал, то сделать всё, чтобы выдержать в следующий раз!

Переполненный такими пафосными мыслями, я забыл обо всём на свете, и потому момент, когда окно под давлением моего разгорячённого лба резко распахнулось, стал для меня роковым. Следует немного прояснить ситуацию: окно в комнате, где я находился, было довольно низко расположено, так, что моя голова оказалась на уровне его верхней рамы. А поскольку стоял я, упираясь в стекло лбом, повесив руки вдоль тела...

Хорошо, что комната находилась на втором этаже, а прямо под окном оказалась куча какого-то тряпья. Но всё равно последствия оказались впечатляющими. Я лежал на этой куче и глухо стонал, позабыв про все свои дурацкие размышления на тему несгибаемости перед судьбой, мечтая лишь о спасительном, всепоглощающем беспамятстве. Но плечо дико ныло, в обморок падать не получалось, так ведь ещё и голубое чистое небо, словно издеваясь, было таким спокойным и невозмутимым... Для него, для неба, не случилось ничего — ни смерти двух замечательных людей, ни моего неоправданного, позорного бездействия, ни этой глупой, несуразной боли в моём плече. И так всё это во мне перемешалось — боль, досада на собственную глупость и неумение, злость на бесстрастную голубизну небес, на Шикр, на ноющее без конца плечо, но больше всего... Больше всего я злился на то, что люди, умершие там, в ШМИ, оказались действительно дороги мне. Хотя я узнал об этом только после их смерти.

Пока я вот так в буквальном смысле убивался, раздались неуверенные шаги, и небо заслонила чья-то участливая рожа. Впрочем, что она участливая, я понял по голосу — на лицо падала тень, и разглядеть в деталях его было невозможно. Ну, мне было в тот момент всё равно.

— Тебе помочь? — Участливо осведомилась рожа.

Ага, подумал я с досадливой злобой. Добей, будь добр. Говорить членораздельно не получалось, боль в плече ввергала меня в неприятное состояние, в котором я не мог действовать адекватно. Вот будь у меня сила, я бы себе обезболивающие руны начертал, тогда мигом...

Мда. Обошёлся я и без обезболивающих рун! В одно мгновение забыв о боли, я подскочил на месте, и — ну куда уж без продолжения моих несчастий! — стукнулся лбом о подбородок участливого прохожего. Минуту мы валялись на куче тряпья вместе. Пока окно на первом этаже не распахнулось, и из него не раздался насмешливо-покровительственный голос:

— Эй, болезные! Хорош ерундой страдать, заходите лучше по кружке холодного пива хлебнуть!

Сразу забылись все проблемы. Незнакомец помог мне подняться, и мы, слегка пошатываясь (я был, пожалуй, тяжеловат для этого худощавого долговязого парня) через чёрный ход вошли в здание, оказавшееся трёхэтажным трактиром. Парень представился Алром.

В питейном зале царили полумрак и сонная тишина. Это было довольно странно — по расположению солнца на небе я предположил, что сейчас время обеда, когда трактиры обычно битком забиты. Особенно столичные — а то, что это столица, я не сомневался. Ещё когда в том закутке на штыре оказался, понял, где я — только в этом городе могут быть такие несуразные архитектурные извилины. Девушка, окликнувшая нас, сидела за одним из крепких деревянных столов. Кроме неё в помещении была разве что разносчица, которая молчаливо поставила перед нами по кружке пива и ушла куда-то к себе. Трактирщика нигде видно не было.

— Ну, здравствуй, старина! Давно не виделись, — жизнерадостно произнесла девушка, и это обращение — как к старому знакомому, заставило меня повнимательнее к ней присмотреться и попытаться вспомнить...

Итак, её внешность. Что сказать — ничего особенного. Довольно нескладные черты лица: вздёрнутый нос-картошка, россыпь мелких-мелких веснушек, голубовато-серые, узкие глаза, переполненные наглым любопытством, бледнючая кожа и торчащие в разные стороны, кое-как остриженные тёмно-русые волосы. Ко всему прочему добавить нескладное худощавое телосложение, экстравагантный выбор в одежде (такое ощущение, что ей было наплевать, идёт или не идёт ей та или иная вещица, просто нравилась она — и всё) — и картина готова. К слову, о вещицах, кои не очень шли этой особе: на голове, благодаря чему волосы и торчали в разные стороны, была намотана чёрная повязка, придающая незнакомке совершенно разбойничий вид. Разбойничий?

Вот и пригодилась моя хорошая память.

— Селирна? — Осторожно спросил я. — Южный квартал, таверна "Пьяная ночь"?

— Ну, уже, допустим, не таверна, а моя собственная гостиница, — самодовольно провозгласило это нечто, откидываясь на спинку стула. И тут же похвалила: — А у тебя отменная память! — И без каких-либо переходов звонко расхохоталась.

— У тебя тоже, — пытаясь сохранить хладнокровие и явно не преуспевая, ответил я.

— Да, мы друг друга стоим, — и без зазрения совести выхлебала половину моей кружки.

Я буквально чувствовал, как ломается моя невозмутимость, как брови ползут наверх и таращатся глаза. Да и то верно, после всех событий в ШМИ мне почему-то казалось, что день должен посереть, а всё вокруг должно приостановиться — скорбя и стеная над погибшими, в том числе и я сам. Но вместо этого всё продолжало бурлить, двигаться, смеяться...

Селирна, глядя на меня, присвистнула.

— Что смурной-то такой? Радуйся, что живой остался! Эй, ещё пива! — Крикнула мелькнувшей разносчице. И уже мне: — Я-то, когда тебя увидела, думаю: мертвец, леший его. А пригляделась — старый знакомый! Знал бы ты, как я тебе обязана! Та встреча-то мне удачу принесла, врагов-то моих стража всё-таки загребла, а я вон как поднялась! — Она обвела помещение рукой, а я про себя понедоумевал — каким таким боком имею к этому отношение. — Кстати, ты, я вижу, со своим товарищем по несчастью познакомился?

— Товарищем по несчастью? — Хмуро поинтересовался.

— А ты представляешь, тащим мы тебя по переулкам с друганом моим, бац, смотрим — ещё один ползёт! Ну, я думаю, отчего бы и не захватить бедолагу, тем более что он поживей тебя оказался, да ещё зелья лечебные с собой имел. Мы ими тебя, кстати, и вытянули.

Я покосился на Алра. Тот предпочитал отмалчиваться и убито смотреть в кружку.

— Он практически всегда молчит, — влезла Селирна. — Походу, его где-то нехило пришибло. Глаза смурные, ныкается по углам, не знает, куда себя девать. Смотреть жалко! Да и ты что-то не шибко жизнерадостный, — она хитро прищурилась. — А ну, выкладывай!

— С какой стати... — начал я на повышенных тонах, но Селирна возмущённо взмахнула рукой (а в руке была полная кружка с пивом), и моя возмущённая речь прервалась самым курьёзнейшим способом.

Эта стерва хохотала, гладя на облитого с ног до головы меня. А во мне поднималась такая волна злости, что ей-ей, долбанул бы сейчас воздушной молнией и не пожалел!

Последняя мысль резко охладила мой пыл, и я вновь вернулся к тому, что заставило меня стукнуться лбом о подбородок Алра. Нервничая, я ухватил зубами левый рукав и натянул его до локтя. Так и есть.

Чёток не было. Но если их не было, то куда делась моя сила? Вот теперь я мигом пропитался холодным потом. И стало так паршиво, как ещё никогда не было. Я абсолютно точно ощущал себя так, будто моя сила заперта, но чёток на руке не было, да и на остальных частях тела — тоже. И теперь вспомнил — когда очнулся в закоулке, то их уже не было! Я стал обычным человеком? Чётки сгинули в телепорте, а я стал обычным человеком! Машинально я сделал глоток. Затем ещё и ещё. Краем глаза отметил, как заинтересованно пялится на меня Селирна. В мотивах этой дивы я разобраться уже и не чаял. Вот она вновь раскрыла рот...

— Кстати, когда мы тебя нашли, на тебе была мантия.

Но договорить она не успела, раскрылась какая-то боковая дверь, оттуда высунулась рожа подозрительного вида и сделала пару непонятных знаков рукой. Девушка закатила глаза, но поднялась и посоветовала нам "не стесняться и хавать побольше" (разносчица тут же возникла рядом с подносом, полным еды), а ей нужно отлучиться по делам. Лишь увидев еду, я понял, насколько голоден. Кажется, мой "товарищ по несчастью" был голоден не меньше, и где-то полчаса над столом царило лишь хрумканье да чавканье. Затем всё смолкло. Как человек необщительный, заговаривать первым я не собирался, Алр — тем более.

Опять мысли вернулись в прошлое, опять замкнутый круг. Опять безвыходность. Что ж так на меня свалилось-то всё? И что с силой? Что? С-сирены, как тут можно "улыбаться и идти вперёд", когда такая задница?

Так, спокойно, вдох-выдох...

— Тогда был солнечный, тёплый день, — внезапно изрёк Алр, невольно отвлекая от упаднических мыслей. Помолчал, хлебнул пива и посмотрел на меня уже не участливым, а совершенно отсутствующим взглядом. По этому взгляду я понял только одно: сейчас от меня требуется только слушать. Я отбросил все свои мысли в сторону (хотя это было нелегко, и вообще можно было просто притворяться, что слушаешь, пропуская мимо ушей исповедь незнакомого, в общем-то, человека). Мне нужно было срочно отвлечься, иначе я чувствовал, что всё: ещё немного и сломаюсь. — С юга налетал свежий морской ветер, благодаря чему не было жарко. — Тут он нервно усмехнулся и вновь глотнул пива, подняв на меня потемневшие глаза. — Я был в отряде магов, сражающихся в этот день на стороне Шикра. И через час мы должны были идти в наступление.

Был солнечный тёплый день. С юга налетал свежий морской ветер, благодаря которому и не было жарко. Алр прищуренными бледно-карими глазами пытался высмотреть, сколько же войск у противника, но все попытки были бесполезны — мало того, что у них было потрясающее иллюзорное прикрытие, так ведь и сам он находился слишком далеко. А тратить силы на такую мелочь как увеличение изображения не хотелось.

— Да поможет мне Эйнтар, — пробормотал Алр, обращаясь к своему покровителю, богу воды.

— Что, боишься? — раздался позади насмешливый голос Старшей жрицы, и Алр резко обернулся, еле успев стереть с лица гримасу раздражения.

— Моя вера крепка, — с видимым равнодушием отозвался.

— Надо чтобы не крепка, а сильна! — фыркнула невысокая сероглазая женщина, в простых лёгких одеждах. Солнечное облако волос вокруг её головы из последних сил удерживала соломенная шляпа. Загорелое остроносое лицо выражало хищное ожидание, а пухлые губы то и дело растягивались в коварную усмешку. Узкие, близко поставленные глаза, обрамлённые пушистыми синеватыми ресницами, казалось, леденили саму душу.

— Безусловно, Старшая, — смиренно склонился Алр. — Но пока это всё, на что я способен.

— Поэтому-то ты до сих пор принадлежишь к низшему рангу, — сбоку от Старшей жрицы показалась фигура одного из Высших. Серая неприметная личность, обладающая громадной силой веры, и потому постоянно соперничающая со Старшей в ранге. Пока безрезультатно. — Держи, — Утиар, так его звали, небрежно бросил Алру увесистую сумку. — Будешь таскать зелья.

— А что, служителя Инеира нам не выделили? — скрывая досаду (тех, кто носил с собой зелья, в бой не пускали, а потом, после боя, обыкновенно высмеивали как труса, мол, специально напросился на непыльную работёнку) вымолвил Алр.

— У них и так мало целителей, — недовольно ответила Старшая. — Радуйся, что вообще на нас лекарств хватило. У противника, небось, с этим проблем нет, — Она передёрнула плечами и направилась мимо, дальше, куда и шла, — к палатке штаба, где постепенно собирались все Старшие жрецы. — Ах да, — она чуть приостановилась. — В бой не лезь. Это приказ.

Алр тяжело вздохнул. Ему только пару лет назад удалось определить свою предрасположенность и посвятить себя служению Эйнтару. С самых же первых дней оказалось, что его вера слишком слаба для быстрого продвижения вверх по лестнице рангов, которых насчитывалось девять: четыре низших, четыре высших, и один — ранг Старшего жреца. Сейчас он находился на предпоследнем низшем ранге, то есть, уже был не послушником, а младшим монахом, что, в общем-то, не слишком радовало: на этот ранг он перешёл автоматически после двух лет служения Эйнтару.