— Министр отобрал ваш заказ на пушки и отдал своему родственнику... — безжизненным мертвым голосом как-то странно сказал капитан. — А корабли отдали другой верфи, которая делала их по старинке... Ах да, вы же еще не знаете, что Ван Хаммер ваш умер... Как-то странно... И ваши корабли отобрали, вопреки всякой логике, ибо за них так и не платили вашим верфям, и отдали доделать так, как строили наши деды, как привычно... И пушки поставили старого образца, ибо новые это дьявольское, видите ли изобретение... И корабли были направлены прямо в поиск и на них посажены экипажи каперов из самых отъявленных пиратов...
— Но ведь Ван Хаммер клялся, что эти корабли он использует только для искоренения пиратства и охраны торговых караванов! — взорвался отец. — Только поэтому мы согласились на эксперимент, да и то оттого, что были с ним хорошими друзьями!!! Мы же говорили, наоборот... И наши пушки, вы же их видели в действии кажется сами, я вас помню...
— Да, я помню, — с горечью сказал капитан. — Они в два раза дальнобойнее и точнее обычных, а ваши уже фасованные брикеты пороха в специальной расфасовке вместе уже с ядром, если так можно назвать, увеличили скорострельность почти в пять раз... Мы бы разнесли к черту любых врагов!!! — он чуть не крикнул это, задыхаясь от отчаяния и злости. — Я же сам стрелял из этой пушки до умопомрачения, и дважды был на том корабле с другими офицерами в настоящем бою! Мы в одиночку разнесли три пирата! А эти ваши специальные изумительные пушки для картечи для торговых судов, которые дают широкий залп, даже из стрельбы в упор накрывающий весь корабль врага, даже когда они собирались нас брать на абордаж! Мы все готовились плавать на таких кораблях! — он замолчал, набирая воздуха, и устало выкрикнул. — В жопе оно, в ж...!!!!
С ним случилась истерика.
— И флот в ж...!!! И после того, как узнают, что шесть безоружных человек уделало армию в десять тысяч человек, и армия в ж...!!!! — он безумно, громко, страшно хохотал, заливаясь слезами.
— Он сошел с ума! — тихо сказала я.
— А почему мы шпионы? — обижено и громко сказала мама.
— Может потому, что продали и предложили этому "мирному" государству для защиты самую современную военную технику? — ехидно ответила Мари, характерно глядя на отца. Это была его затея. Он слишком возился с этим Ван Хамером и слишком доверял ему с его идеализмом и мирными инициативами, даже оружием новейшим поддержал, чтоб торговлю защитить...
— Ну что ж, — прекратила спор я, подведя итоги, — по крайней мере, мы не можем утверждать, что с нами не расплатились... Даже картечью... Одно не могу понять, почему вы стреляли по нам картечью, ведь голландцы до этого ее не использовали, а предпочитали по старинке ядра...
— Тут были все офицеры, которые решились и стали применять картечь... — отозвался неожиданно и тоскливо офицер. — Остальные тупо предпочитали жить по старинке, как бы это ни было глупо...
— Как мило... — ошеломленно сказала я, поняв, что взращенные нами кадры на нас же и применили свое умение первыми.
— Теперь остальные ни за что не отойдут от дедовских методов, особенно с этим министром... — бормотал капитан. — А после такого разгрома и ни за что не решатся... Мы просто погибнем...
— Вот и ладненько... — хлопнула в ладоши я. — Это нам урок, как вооружать даже друга. Надеюсь, никто больше после такого случая не решится продать Голландии нечто новенькое из оружия... Чтоб ему сказали спасибо его же пушками, вот дураки... Офицеров разумных больше нет, тревожиться больше нечего...
— А страна? — жалобно спросил отец, хватаясь за сердце. — Пятнадцать лет бились, хотели человеческой жизнь здесь сделать, и что, пол жизни рухнет только потому, что тупой и злобный дурак все-таки получил власть и теперь думает только о себе, если вообще думает!?! — отец с яростью сплюнул. Видеть, как рушится труд половины жизни для других же, просто потому, что дурак и аморальный эгоист во власти это стихийное бедствие и гибель страны, тяжко и невыносимо.
— Ну хорошо! — сказала я. — Убедил!
— Что? — подозрительно спросил отец.
— Перо и чернила давай! — вздохнула я. — У мамы завсегда имеются, донесения посылать...
— А зачем перо?
— Положение исправлять, — удивилась я.
— И как ты его исправишь?
— Тебе ж не нравится этот ублюдок, что все порушил!
— Ну и как ты с ним справишься?
Я молча взяла перо.
И написала письмо.
А потом посыпала песком бумагу.
Отец все пытался заглянуть и понять, что я делаю. Но я не давала.
— Ну, вот и все, — сказала я облегченно. — С ним покончено.
— Как?!
— Сам умрет, когда услышит о гибели корпуса и флота, а также вспомнит, что не было случая, чтоб кто-то остановил меня, — равнодушно сказала я.
— Но как!?!
Я молча сдула песок и написала адрес и имя министра, передав письмо пленному капитану.
Тот недоуменно смотрел на письмо.
— Отдашь лично министру, — сказала я, разрубив веревки. — Скажешь — от Берсерка.
Недоумевающий отец все же ухитрился заглянуть в письмо.
Там было всего одно слово.
Жди.
Глава 30.
Мы были во Франции, когда прокатилась весть о том, что застрелился один из крупных голландских деятелей, что забрал так много власти в Голландии.
Поговаривали, что это произошло после того, как его вдруг отправили ни с того в отставку, происшедшую так быстро после его такого мгновенного возвышения.
— Садюга ты! — укорила меня Мари. — Заставила человека так мучится!
Я только фыркнула. Никакого раскаяния за ублюдка я, как ни старалась, не испытывала.
— Ты его сломала, — сказала мама, вздохнув. — А это гораздо страшнее, чем убивать. Даже самые сильные люди не выдерживают, ломаются, именно от ожидания такого неотвратимого удара! Страшно жить в ожидании смерти и мук, душа надламывается, храбрецы в тряпок превращаются. Ибо оно растет... Даже с мелочей начинается, а потом страх захватывает. А тут он еще узнал, что десять тысяч человек прикончили, флот прикончили... Да и слышал, наверное, легенды про твою неотвратимость... Есть от чего с ума сойти... От шороха вздрагивал! От ощущения неотвратимости и беззащитности и не такие ломались... Я больше всего это не люблю, когда ты не просто устраняешь мерзавца, а растаптываешь его! — в сердцах сказала мама. — Пусть хоть людьми, а не сломленными погибают!
Я не стала ничего говорить. Я ведь его не пытала и не издевалась, все сделало его воображение. Страх — худший мучитель на земле. Я даже пальцем его не касалась.
— Может мне заплакать? — жалобно сказала я.
— Не надо! — сказал оживший и помолодевший отец. Он точно возродился от такого известия. — Ты знаешь, — сказал он, читая сводки, — они отозвали из Англии новых послов, которых сменили месяц назад, и вернули старых!
Он был доволен, исчезла та подавленность, которая словно накрыла его, когда он узнал, что все его хорошие и честные знакомые в Голландии вдруг странным образом погибли.
— Ты еще не все прочитал, — подала вдруг голос Мари, как всегда просматривавшая сводки вместе со всеми, — те новые дипломаты вдруг исчезли на пол пути из Англии и никто не может их найти.
— Скорей всего бедняжки на дне морском... — вздохнула печально мама. — Дурачки никак не понимают, что замешанные в подобные грязные дела никогда не переживают грязного дела... Вряд ли их теперь кто когда-нибудь найдет в глубине с камешками на ногах...
Картина шеренг дипломатов, медленно уходящих вглубь с тяжелыми камнями на ногах порядочно заняла меня. Я представила невероятную, таинственную глубину моря, качающихся на безумной глубине торжественных важных послов, рыбки, весело плывущие веером мимо. Было так загадочно в том, как они кончили свою короткую глупую карьеру.
— Ты бы, папа, пока я не вылечусь, не светился с этими сводками... — недовольно сказала я отцу. — Неизвестно кто нас сдал в Голландии.
— Мне хорошо это известно! — злорадно сказала Мари. — Я вам покажу! Я тоже отправила ему письмо!
— Боюсь, от него ты не дождешься! — хихикнула мама.
— Он поймет, что ты ждешь официальной помолвки! — поняла я замысел Мари и захлопала в ладоши. — Жди меня!
Сестра попыталась меня стукнуть.
Больно стукнуть.
Но я отскочила.
Я уже второй день разрабатывала ногу и таз под руководством китайца, который считал, что я здорова как пес. Как ни странно, но, пройдя тысячи ранений, ушибов, болезней и чудовищных условий, я очень хорошо чувствовала свой организм. Который просто давал себе знать, что ему нужно — я угадывала иногда нужные мне травы как собака. А в случае ранения — отсыпалась как волк без всяких указаний доктора. Сейчас я была почти здорова, что подтверждал китаец с его чудовищным лекарским инстинктом. Потому я осторожно выполняла особые упражнения, стремясь вернуть ноге и суставам подвижность и ловкость. Массаж, растяжки, специальная еда, где были в громадном количестве вещества, нужные для роста костей, специальные стимуляторы... Мне в минуты болезни или усиленных тренировок неожиданно начинало хотеться определенной еды, трав, овощей, чаев. А, поскольку, я и запахи и вкус запоминала с первого раза, да и прислушиваться к себе я привыкла, я обычно очень точно и дословно знала, что же хочется моему организму. А когда не могла определить — нюхала сушеные травы в нашем домашнем музее, где были травы и плоды со всего мира, и вовсе не для праздного любопытства...
Из моих сосредоточенных размышлений меня вырвал голос отца:
— Через пару дней совсем рядом от нас будет проходить довольно известная ярмарка, на которую местные выставляют лошадей. Там достаточное количество людей будет, чтобы нам затеряться среди них. Нас ждут на одном из наших характерных кораблей. И я очень подозреваю, что в проливе будет плавать не один корабль. Мы видели не один десяток военных кораблей и каперов с морского побережья.
Все оживились.
— А лошади из каких конюшен выставляются? — спросила я. — Жеребята каких производителей?
— Военные корабли каких стран? — спросил китаец.
— Капера каких капитанов? — заинтересовался индеец.
Отец нахмурился.
— Вот я и предлагаю поехать на ярмарку, и, купив коней, сесть на чей-то обычный торговый корабль. Они ждут нас на одном из наших собственных кораблей, но не в качестве обычных пассажиров со всеми. Возьмем для страховки с собой маленькую шрапнельную пушечку для страховки, выдав ее за надгробный памятник дедушке из Парижа, если пристанут...
— Риск! — отрубила я.
— Поедем загримированными, — ответил отец. — Нога у тебя уже работает. Мари станет бабушкой, мама станет ее альфонсом со странными склонностями, этим французским франтом с толстой задницей, Лу будет мальчишкой слугой, мы — трое мужиков-телохранителей, грязных, диких, вооруженных до зубов. Я надеюсь, мама сыграет свою роль так, что на нас не обратят внимания... Обычная старая богачка, приехавшая на ярмарку...
— А почему именно такая трансформация? — подозрительно спросила Мари.
— Потому что эти старухи действительно прибыли из Англии и о них долго судачили... Ты понаблюдаешь за ними, Лу, и мы уедем вместо них...
— А они?
— Они уедут позже... Но нас никто не заподозрит... Лу хорошо умеет имитировать, от Мари требуется не так много, а мама умеет притворяться...
— Спасибо! — сказала мама.
— И мы еще поглядим, может, на ярмарке столкнемся с кое-кем из этих...
— ...Вражеских армий?! — истерически нехорошо засмеялась я. После убийства корпуса мы чувствовали себя немного взвинчено и возбужденно, впадая иногда в дикое немотивированное веселье или истерики. И вообще вели себя напряженно и дергано.
— Ой, Лу, я имею в виду посланцев нашего министра, — укоризненно нахмурился отец.
— Ты имеешь в виду флот? — развеселилась я.
— Лу! — разгневался отец. — Англия не поступает так со своими героями. В Англии за заслуги вешают награды с бриллиантами на шею, и чем больше, тем камни больше.
— А ты уверен, что высшей наградой в министерстве не является камень килограмм в семьдесят на шею? — вкрадчиво подозрительно спросила я, вспомнив свое торжественное видение голландских дипломатов.
— Высшая награда! — с чувством хихикнула Мари. — Знак лучшего разведчика, за самое сложное тайное задание!
— Люди все гадают, где очутятся после смерти, на небе или под землей, — хихикнула я. — Зато мы теперь знаем точно, где будем после смерти. На дне моря!
— Тот свет разведчиков находится на дне моря, — точно напрягла координаты Мари.
Минуту отец думал. Наверное, о том, нельзя ли и там занять лучшее место. Впадину целиком.
Но я прервала эти размышления, как попасть в Пантеон Героев.
— Если бабушка и альфонс уже приехали, мне нужно ехать уже сейчас для изучения и подготовки ситуации... — сказала я.
— Никуда ты не поедешь! Трудно найти черную кошку там, где ее нет. Пока мы в замке, нас никто не может найти в принципе. Сюда не проникнуть, окна задраены, меньше ста метров высоты, но в замок внутрь не проникнуть никак, и мы не шумим. Поэтому нас здесь обнаружить сейчас невозможно — таких мест у нас тысячи по всему миру, и даже если часть их известна, то абсолютно неизвестно где мы...
Мы были в одном из любимых маминых замков, которых у нас были сотни. Хоть данный экземпляр был всего пятьдесят с чем-то метров отвесной скалы, но и на него забраться было нельзя. Тем более, что утес был окружен полосой рифов, сквозь которых причалить, не зная ходу, было невозможно. Не говоря о том, что даже если лодка и прошла бы это кольцо незамеченной и целой, ее ждала бы отвесная стена и прибой, ловко разбивавший их о стену... Мама любила такие домики, в них у нее возникало чувство домашнего уюта.
— Потому в эти дни ты будешь заниматься ногой, — строго сказал отец. — Изо всех сил. В ноге наше спасение! — сказал он несколько высокопарно, очевидно для того, чтобы повысить у меня желание тренировок и воззвать к моему чувству ответственности.
Но почему-то чувство ответственности страстно взыграло у сестры, которая почему-то согнулась пополам и стала дерганной.
Вот так следующие два дня я в основном была занята тренировками и медицинскими процедурами, а Мари сострадательно ходила вокруг, напевая — о нога, нога — на известный восточный мотивчик мне в лицо. И предлагала помощь. Если я захочу повеситься, а табуретку больной ногой выбить не смогу.
Перед выходом наружу мы сели и посидели. Пути отхода и ближайшие тайники все хорошо помнили — на это память у мамы и Мари железная. Опыт детства, знаете ли — как быстрей добежать до тайника и спрятаться так, чтоб враги не нашли — а таких тайников мы всегда делали тысячи по всему миру. Во многих вообще никто никогда никого не нашел бы и не вошел бы.
Сейчас все тоже были загримированы, но еще не в тех, в которых уедем — двойная смена масок могла запутать преследователей, если такие возникнут. Да и светиться под своими лицами не следовало.
Я лишь слегка состарила себе лицо, став совсем взрослой. Главное, что не ребенок. Меня бы и мама не узнала, если б я не сказала, что это я. Куда вы, леди?
