Горячее лето 42-го

Командир эвакотранспортного взвода Почечуев, совсем молодой парень, наверное, недавно училище закончил или курсы ускоренные какие-нибудь, возрастом был лет двадцати трех — двадцати пяти, не больше. Примерно наших, с Витькой Хлебниковым, годов. От обиды, он даже не нашелся сразу, что ответить Владимирову. Мне, Почечуева, сначала, даже, стало немного жалко — губы задрожали, и он их немедленно поджал, но в его глазах, (есть характер у парня!), сверкали злые искры. Думает теперь, небось: ' Как же так? Почему мне не верят? Подозревают в присвоении каких-то сапог, да еще, к тому же, с трупов снятых! Бред, какой-то!'.

Видно было, что сейчас обида, перевесит здравый смысл. И Почечуев, с превеликим удовольствием, невзирая на то, что будет дальше, выскажет этому особисту все, что он думает и о сапогах, и вообще, так сказать, по существу вопроса....

Но тут, неожиданно, 'проснулся' Мефодий Красильников. Он, тем, что встрял в разговор старших по званию, предотвратил скандал и, возможно, спас своего непосредственного начальника от неминуемых последствий такого скандала.

— Кхе-кхе, — дипломатично покашлял Мефодий. — Товарищ старший лейтенант! Я эта.... Вспомнил, тут...

И замолк, не решаясь продолжать.

— Говори, боец, не бойся! — подбодрил его Владимиров. — Что ты там вспомнил?

— Так эта....

Видно было, что он очень волнуется, но собрав волю в кулак, Мефодий все же закончил свою речь неожиданным признанием:

— Когда меня на пост, значит, поставили, пришел санитар, из тех, должно быть, что до нас здесь стояли. И говорит, стало быть, тому, которого я сменил: 'Пойдем', — говорит, — 'Вася. Дело есть'.

— Ну, и дальше что было? — нетерпеливо спросил Михаил. — Ты его запомнил? Описать сможешь?

— Так эта... Кого описать? — переспросил Красильников.

— Погоди, сержант, — попросил Владимиров, — не сбивай его. Пусть до конца расскажет, как дело было. Выводы потом делать будем. Не видишь, что ли? Волнуется человек.

И, обратившись к замолчавшему часовому, сказал:

— Продолжайте, товарищ Красильников, не обращайте внимания. Так что же дальше было?

— Так это.... Тот, который пришел, постарше. Лет сорок ему. Вот он, значит, и говорит: 'Пошли, Вася. Дело есть'. А этот, ему и отвечает: 'Погоди, маленько, Иваныч', — мол, — 'Сейчас сменюсь и пойдем'. Я, товарищ старший лейтенант, так думаю — выпить они затевались...

— А почему вы так решили? — спросил Владимиров.

— Да уж больно настроение у них хорошее было. А у Иваныча, у этого, так вообще, вид был, словно у кота, который сметаны объелся....

— Ну, а дальше-то чего? — опять не выдержал Зиновьев.

— А ничего, — ответил Мефодий. — Сменился Вася этот, да и ушли они. Вот и все.

Иваныч! Опять этот Иваныч! За последний час, он второй раз попадается нам на пути. Сдается мне, это его рук дело. Это все нужно, конечно, еще проверить, но скорее всего это они, с Васей, 'ноги приделали' к сапогам убитых шпионов. Придется знакомиться с ним поближе. Слишком часто наши дорожки стали пересекаться.

Зиновьев, похоже, тоже сообразил, что к чему. Он буквально зарычал на часового:

— Куда они пошли? В какую сторону?

— Так эта.... Вон туда и пошли, — махнул рукой Мефодий в направлении довольно густого кустарника, — по тропке, вот, по этой.

Действительно, мы заметили едва приметную тропинку, которая вела в заросли ольховника. Михаил готов был немедленно ринуться по ней, на поиски Иваныча, но Владимиров велел подождать пару минут и, подозвав к себе Зиновьева, коротко проинструктировал:

— Во-первых, этот Иваныч, нужен мне живым. Ты меня понял, сержант?

— Так точно, — кивнул Михаил. — Да не волнуйтесь вы так, товарищ старший лейтенант, доставим в лучшем виде. Что мы, изверги, какие, что ли?

— Да я не об этом... — улыбнулся Владимиров. — Главное — чтобы он показания смог давать, а всякие, там, руки-ноги, если будет отказываться идти, к делу не относятся. В общем, с тобой Калмыков пойдет, на всякий случай. Действуйте по обстановке. Ваша задача — доставить его сюда как можно быстрее, а мы уж тут с ним сами разберемся.

— Все ясно, — ответил Зиновьев. — Разрешите выполнять?

— Валяйте!

Я еще подумал: 'А командир у нас ничего, с юмором мужик! И меня с Михаилом послал, чтобы Зиновьев, сгоряча, глупостей не наделал'.

* * *

Миновав заросли кустарника, мы с Михаилом спустились в небольшую балку или промоину, пересекли ее, по пояс в траве, и углубились в густой ольшаник. Тропинка вела нас в непролазный бурелом. Было видно, что этой дорожкой пользуются не часто и, скорее всего, появилась она тут не так давно. Решив обойти, поваленные ветром и весенним половодьем, деревья, непроходимым частоколом вставшие на нашем пути, мы неожиданно наткнулись на тех, кого искали. Вернее, сначала, мы услышали голоса, которые доносились из кустов. Зиновьев, надо отдать ему должное, сориентировался быстро. Он поднял руку, призывая мое внимание. Затем, приложив палец к губам, показал жестом, что, мол, постоим тут, послушаем. Я еще удивился: то шумит, 'хватай мешки, вокзал отходит!', то притормаживать начинает. Голоса слышались приглушенно, слов было не разобрать, и Михаил показал мне, что нужно подобраться поближе. Двигаясь осторожно, стараясь не наступать на сухие ветки, мы подкрались к густым ольховым кустам почти вплотную. Присели на корточки и стали внимательно прислушиваться к разговору людей, находящихся на небольшой полянке за кустами. Мы даже могли рассмотреть двух санитаров, которые неизвестно зачем забрались в такую глушь. Это были они, без сомнения, именно те двое, с которыми нам пришлось столкнуться в санвзводе, сегодня, ранним утром.

Иваныч и его товарищ Вася, расположились, можно сказать, с определенным комфортом. Расстелив на травке кусок брезента, эти два друга, умудрились расположить на нем целый натюрморт: хлеб, несколько консервных банок, лук, шмат сала и, уже очищенная вареная картошка. Тут же, лежали целых четыре фляжки. Может с водичкой, а может и с водочкой. Не зря же они тут затихарились. Есть у них, значит, причина добрых людей сторониться.

— Давай быстрее, Иваныч! — послышался голос санитара Васи. — Чего ты там копаешься? Терпения никакого нету уже!

— Быстрее, быстрее, — передразнил своего дружка Иваныч, — куда ты все время торопишься, Вася? У нас с тобой, времени, теперь, хоть отбавляй. Выпьем, вот, по человечески. Закусим. Пораскинем умом, что нам дальше делать. Куда нам теперь спешить-то? Вот скажи ты мне, дурья твоя башка? Всех, кого надо, уже распихали по частям. Ты что, не навоевался еще? Я, лично, сыт по горло! Ты можешь топать хоть сейчас, тебя никто не держит. Завтра утром перебросят тебя через Дон, а к вечеру, будешь уже лежать в каком нибудь овраге! Как же! Поди, одолей их теперь! Ты разве не видишь, силища-то какая прет! Да от этой дивизии, через три дня, одно мокрое место останется!

— А я что? Я ничего, — пробурчал Вася. — Наливай, давай! Хорош базарить!

'А Иваныч-то, того, еще и паникер знатный, — подумал я. — Теперь понятно, почему он такие слухи сеял, о немецком десанте. Ну-ну. Что же еще нас беспокоит? И, главное — куда они сапоги дели?'.

Глава 17

Иваныч, тем временем, разлил по кружкам жидкость из фляжки и, подняв с брезента свою посудину, хорошенько выдохнув, произнес:

— Давай, Василий! Будь здоров!

— И тебе не хворать! — ответил Вася и, вслед за другом, опустошил свою кружку. Иван Иваныч сразу же налил еще по одной. Выпили, закусили. Василий достал кисет, ловко свернул 'козью ножку' и, закурив, спросил:

— Не сдаст нас этот твой старшина? Уж больно рожа у него хитрая была, когда мы с ним договаривались сапоги на спирт сменять. Языком горазд чесать, не переслушаешь. И вообще, я рыжим не доверяю.

Иваныч тихонько засмеялся:

— Удивляюсь я тебе, Вася! И цыгане тебе не нравятся, и комиссары, а теперь еще и рыжих, во 'враги народа' записал! А, что сам, сапоги с мертвяков стянул, да на спирт поменял, так это ничего, это не считается!

Вася, тут же, насупился и с нескрываемой злостью огрызнулся:

— Дам, вот, сейчас, тебе по сопатке, чтобы не болтал лишнего! Ишь, правильный какой выискался!

— Что ты, что ты, — в притворном испуге запричитал Иваныч. — Не бей меня, Вася, Господь с тобой!

Затем, мгновенно посерьезнев, сказал, как отрезал:

— Ты не серчай, все будет нормально. Старшину, того, в крайнем случае, если кто спросит, мы с тобой, мол, знать не знаем. И вообще, видим его первый раз. Слыхал, что он сказал? Они к вечеру, должны на станцию раненых везти, а обратно боеприпасы или еще чего, не важно. Главное, если кто и хватится этих сапог, его уже и след простыл. Да и дурной он, что ли, про такие вещи болтать. А так.... Свидетелей не было. Видеть, как ты сапоги с покойников снимал, никто, вроде, не видал. Спросит тебя кто: 'Куда, мол, сапоги подевались?', иди в отказ. Пусть докажут, сначала!

— Хорошо тебе говорить: 'В отказ иди', на посту-то, я стоял! Значит, с меня и спросят, в первую очередь!

Мы, с Зиновьевым переглянулись. Смотрю, он о том же думает, что и я — ' Ну и жуки, эти два товарища!'. Вроде ясно все — мы теперь знаем точно, кто 'приделал ноги' к сапогам. Можно теперь брать эту парочку спокойно, не открутятся. Я осторожно тронул Михаила за рукав и он, на мой безмолвный вопрос: 'Что, мол, делать будем?', опять приложил палец к губам, что, вероятно означало: 'Тише. Давай еще послушаем'. Непонятно, чего еще мы тут сможем высидеть. Время-то идет. Там Владимиров, наверное, уже закончил и с осмотром, и с расспросами, нас дожидается. А мы сидим и ждем, когда эти умники, специалисты по мародерству, напьются и назакусываются. Да и честно признаться, несмотря на недавний перекус, снова есть захотелось. Хотя, ладно. Посидим еще чуток, понаблюдаем, может, еще чего узнаем. Вообще-то, Зиновьев тут командует, сказал сидеть тихо, значит, так тому и быть. Сидим, значит, дальше наблюдаем.

Где-то поблизости, в противоположной стороне от того места, где засели мы с Зиновьевым, застрекотали сороки. Вася сразу же схватился за винтовку и стал внимательно прислушиваться. Было видно, что несмотря на выпитое, которое по идее должно было их расслабить, товарищи все таки опасались чего-то, и были, как говорится 'на взводе'.

— Слышишь, вроде ходит там кто-то, — вполголоса сказал Василий. — Ишь, сороки как всполошились. Может, пойдем отсюда? Может нас разыскивают, как думаешь?

Иваныч посмотрел на Васю с глубоким сочувствием, как на больного и, прежде чем ответить товарищу, разлил по кружкам спирт. Подняв свою, подождал, пока встревоженный Вася повторит его маневр и только тогда сказал:

— Успокойся ты. Кто нас тут искать будет? Кому мы нужны? Не до нас теперь, наступление завтра, по всему судя. Будь здоров!

— И ты, будь! — сказал недовольный Вася и отложил оружие в сторону.

Выпили, закусили. Иваныч, блаженно улыбаясь, начал 'вставлять ума', несообразительному другу:

— Удивляюсь я с тебя, Вася. Со стороны посмотришь — вроде смышленый парень, а послушаешь — хуже ребенка, несмышленого, рассуждаешь.

— Ты смышленый, чересчур, как я посмотрю. Чего делать-то будем теперь?

Иваныч, не спеша, прожевав, смастерил самокрутку, прикурил и задумчиво пожал плечами:

— Я, милый друг мой Вася, прямо затрудняюсь, что и ответить, на такой твой вопрос. Это ты мне, скажи сначала, откуда того капитана знаешь, который ночью приходил с двумя сержантами? Не земляк твой, случаем?

— Много будешь знать, плохо будешь спать! — буркнул Вася. — Наливай, давай.

Иваныч налил. Выпили, закусили. Помолчали, прислушиваясь к чьим-то голосам прозвучавшим вдалеке. Над нами, курсом на восток, пролетели штук двадцать фашистских бомбардировщиков. Задрав голову и проводив их взглядом, Вася, искоса взглянув на приятеля, сказал:

— Ты, Иваныч, если чего и видел, так помалкивай. Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны. Так если что, не обессудь, мне терять нечего....

Иваныч всполошился:

— Нет, уж ты постой! Это же ты, с тем капитаном шушукался! И раненого шпиона ты кончил! Я-то тут причем? Мне чужого не надо, как-нибудь своим обойдусь! И пугать меня не надо, пуганый я уже! То, что ты, по статье за разбой мотал срок, мне доподлинно известно. Но и я, не пальцем деланный! Мы с тобой теперича точно, одной веревочкой связаны, но грозить мне, сукин сын, не смей! Я тебя самого, в бараний рог согну!

'Вот тебе и здравствуйте! Приехали! Оказывается, они нам лапшу на уши вешали, — с удивлением подумал я, — по крайней мере, один из них, точно знаком с ночными гостями! Ну и ну! А Зиновьев-то, молодец, что сразу не бросился их задерживать. Эти два друга — 'тертые калачи', их так просто, на испуг, не возьмешь. Как у них с оружием, интересно? Что имеется в наличии, кроме винтовки и ножей? То, что ножи у них есть у обоих, я не сомневался. Не подкинут, они нам, какой-нибудь сюрприз?

Вася, тем временем, поморщился и, криво улыбнувшись, не обращая никакого внимания на угрозы, ударился в воспоминания:

— Ну, пошел плести, ни к селу, ни к городу! Никакой он мне не земляк, капитан тот. И видеть, его мне, довелось лишь один раз, но я, этот раз, на всю жизнь запомнил! В Полтаве, я с ним столкнулся, в сорок первом году. Форма на нем, в аккурат, такая же была. Вот только званием он тогда был пониже, всего лишь лейтенантом. Немцы уже к городу подходили. Сам знаешь: слухи разные, эвакуация идет полным ходом, беженцы, неразбериха кругом! Город и станцию железнодорожную бомбят несусветно, только пыль столбом стоит. Одни говорят — танки где-то прорвались, другие — что фрицы десант высадили. Никто, короче, ничего толком не знает. То ли мы окружаем, то ли нас окружают. Я тогда, на хате у знакомой одной отсиживался, думал открутиться от мобилизации. По ночам у нее народец разный собирался, в картишки перекидывались. Деньги у меня водились, кое-какие, что ни говори, а в карты мне везло. Выпить, закусить у нас всегда было. Иногда, братва затевала какое-нибудь дело лихое. Ну, и я с ними ходил, жить-то надо как-то. И вот, однажды, решили мы, с дружками, под шумок, склад продуктовый грабануть. И машина была, и водила хороший, из местных. Надоело ему воевать, вот он из Красной Армии и дал тягу, 'отстал', вместе с автомобилем от своей части. Думал у тещи отсидеться, пока немцы не придут, 'новый порядок' не установят. Автомобиль спрятали в сарае, у тещи. Ночью загнали и сеном, значит, замаскировали, чтобы глаза соседям не мозолил и вопросов лишних никто не задавал.

Вася закурил и продолжил свой занимательный рассказ:

— Так вот. Бардак творился вокруг несусветный. Склад этот, который мы взять решили, толи вывезти должны были, толи еще чего, но понаблюдав за ним, два дня, мы поняли, что вывозить его никто особо не торопился. Стоит на отшибе. Так чего зря время терять? Охраны, кот наплакал — четыре бойца и сержант, да и тех, видать, бросили на произвол судьбы. Двое на посту, двое отдыхают, а сержант у них и за начальника караула, и за разводящего. В общем, решили брать. Охрану быстро положили. С оружием, у нас, тоже полный порядок — два нагана, ТТ, а у водилы, так вообще — ППД. Он отчаянный парень был, но погиб глупо, а все от жадности великой. Говорили же ему, 'Поехали, Семен! Итак, загрузились по-полной!'. Так нет! Надо же ему было задержаться, буквально на пять минут, сержанта того, уже мертвого, обшмонать. Часов, видите ли, ему не хватало для полного счастья! Вот и получил, от оперов, пулю. Откуда легавые узнали про нападение на склад, до сих пор не пойму. Может, все-таки собрались вывозить? Или какой-нибудь бдительный товарищ, услышав выстрелы, позвонил куда следует? Быстро они приехали, 'архангелы' эти, из 'уголовки'! Полный грузовик, половина с автоматами. Я уж, грешным делом думал, что они давно все из города подались на восток. Ан нет! Примчались мигом. Семен успел лишь очередь из автомата дать по ним, как его, этот 'знакомец' мой, и завалил. Одного успел я срезать, но их было в три раза больше. Перестрелка началась. Недолго думая, решил деру дать. Там закуток такой, за складом, на заборе 'колючка', а снизу, под забором подкоп. Собаки, наверное, вырыли. Не знаю. Я накануне его заметил, когда за складом наблюдали. Нырнул я в эту лазейку, с разбега, как проскочил, сам до сих пор удивляюсь. И ходу....