— Счастлива познакомиться с вами, сударыня!-разом сбросила шляпу, как всегда, одетая на мужской манер Глазки и рыжие волосы ее тут же разлеглись по плечам.-И впрямь, он так много о вас рассказывал.

— Ах, право слово!..— Орна, которой пошел сейчас уже восемнадцатый год, настолько смутилась этой похвале, что разалелась и поспешила прикрыть лицо веером. Ее гостьи тоже скромно потупились.-Но, папенька, вы здесь... И почему?..

— Возле этого города закопано у меня двадцать сундуков с серебром,— занимая место за столом, на ходу пояснил я.-А мы с Глазками решили сыграть в кости по крупному: двадцать сундуков с ее стороны, двадцать — с моей. Оказавшись рядом с тобой, не мог же я не навестить мою ласковую и кроткую дочурку!

— Ах, папенька!-воскликнула тут Орна.-Я не могу принимать вас в своем доме! Ведь вы — враг Короны и Веры!

— Да плевать он хотел и на Корону, и на Веру,— занимая место за столом по левую от меня руку ответствовала Глазки.-Вы нас сюда не приглашали, мы сами вторглись в ваш дом. Считайте себя нашими пленницами и не волнуйтесь, под утро мы вас освободим.

— Заметь, однако же, нравы среди нынешней знати,— не утерпев, вставил я, подставляя спутнице своей чистую тарелку и нагружая оную превосходным салатом из омаров.-Я-то, как пришел, сразу представил тебя, дочурка же моя не потрудилась назвать имена этих милых особ.

— Ах, Бес,— подцепив серебряной вилкой маленький кусочек оказавшегося пред ней деликатеса, вздохнула рыжеволосая.-Все мы, твои ближайшие друзья, знаем, насколько ты знатен. Но стоит ли козырять своей знатностью и лишний раз напоминать о том титуле, которым ты не можешь величать себя до поры. Где ныне благородство древних родов? Где уважение детей к родителям?

— Ах, папенька...— посмотрев то на нее, то на меня, промолвила Орна.-Я, может быть, слишком растерялась... Быстрые Глазки... И вы... В моем доме! Это так неожиданно. Знайте же, что перед вами княгиня Лигудская, супруга нашего королевского адмирала, и ее дочь Энна. Мы здесь собрались по-дружески поболтать и вовсе не ожидали вашего визита.

Меж тем, я положил себе уже салату, а Глазки, достав из-за пояса нож, отрезала изрядную долю лежавшего в центре стола окорока сначала мне, а потом себе.

— Ах, бедный адмирал,— вздохнул я, подхватив со стола серебряную вилку и придерживая ей свою долю окорока, которую тут же начал кромсать ножом.-Никогда не поймать ему меня во Внутреннем море. Так и будет весь Королевский флот безуспешно ловить меня и моего друга-капитана!

— Но почему же?-изумилась княгиня.

— Как? Вы не знаете?-окорок был восхитителен, я с наслаждением прожевал и проглотил первый кусок.-Однажды я надругался над собственной дочерью и она в сердцах прокляла меня, попросив Богов, чтобы поход, в который я ухожу, никогда не закончился. Чем дальше, тем более я подозреваю, что Боги снизошли к просьбе обиженной мною девочки. Вечно обречен я странствовать по морям и никакой Королевский флот ничего с этим поделать не в силах.

— Скажу вам даже больше,— вставила тут с аппетитом уплетавшая окорок Глазки.-Уж сколько раз не попадали мы в безвыходные, казалось бы, передряги, как вдруг происходит в голове какое-то кружение и, глядь, корабль наш уже совсем в другом месте. И ни преследователей нет, никого! Представляете?

— Да что вы говорите?-изумилась княгиня.

— 103 —

— Ах, папенька,— пробормотала Орна,— не думала я, что сказанные в сердцах слова...

— То-то и оно!-в показной суровости перебил я ее и, подхватив со стола изящный чеканный сосуд красного вина наполнил кубки всех присутствовавших.-Не могу возразить, злодеяние мое было ужасно и, по отношению к тебе, поступил я бесчестно, но, вышло ли что-нибудь путное из твоего проклятья? Вот, ныне обречен я вечно преумножать свои злодеяния, носясь беспрестанно по морям, и захватывая груженые сокровищами корабли. Было бы еще, куда тратить добычу, а то, ведь, закапываю на самых разных островах, чтоб никому не досталось. И зачем, только, я делаю это?

Вино оказалось весьма приятным на вкус и, вероятно, необычайно дорогим.

— Бедный, несчастный Бес В Ребро,— сочувственно вздохнула княгиня.

— Не такой уж он и бедный,— отрывая ногу от покоящегося в центре стола жареного гуся, не согласилась Глазки.-Одного золота из последнего нашего налета досталось ему два сундука. Это не считая того, что он ведь забирает в свое личное пользование всех девственниц, которым не посчастливится оказаться на захваченных нами кораблях.

— О,— ухватившись за вторую ногу отлично приготовленной птицы, сказал я.-Однажды нам попался корабль с тремястами монахинями, отправившимися в паломничество. Представляете, половина из них оказались лишенными девства, зато, какую чудесную ночь я провел с остальными ста пятидесятью!

— Да что вы говорите? За одну ночь?-глаза княгини стали круглее круглого. Щечки же юной ее дочери покрылись румянцем.

— Мужчины вечно любят преувеличивать такие вещи,— с аппетитом уплетая гусиную ногу доверительно сообщила ей Глазки.-На самом деле, он лишил тогда невинности лишь сто сорок семь монахинь.

— А правда ли говорит в Жемчужном хозяйка портовой таверны,— переводя взгляд со спутницы моей на меня, полюбопытствовала Орна,— что, дескать, Бес В Ребро всегда мог с одного взгляда определить девица перед ним или нет?

— Конечно, правда,— прожевав свой кусок гусятины, кивнул я.-В том-то и беда, доченька, — почти все, что про меня говорят, это, ни что иное, как чистейшая правда. И вижу я сейчас, что присутствующая здесь княжна Энна все еще ходит в девицах, а откуда мне это ведомо, не спрашивай, ибо нашептывают мне это на ухо сами адские демоны, имена коих тебе лучше не знать.

— Послушайте, добрый Бес В Ребро, но, по крайности, вы ведь не обидите мою дочь?-поспешно спросила меня княгиня.-Ведь она девица кроткого нрава, хорошего поведения и ничем не заслужила такой злосчастной судьбы. Знайте же, что мне проще пожертвовать своей собственной добродетелью, нежели знать, что дочь моя бесстыднейшим образом обесчещена.

— Матушка,— еще больше покраснев ответствовала юная Энна.-Я скорее умру, чем дам в обиду вашу добродетель. Знайте же, что всегда только вы были для меня образцом порядочной женщины. Уж лучше я пожертвую своей честью, чем дать вас в обиду.

— Верите ли нет,— вновь наполняя кубки сказала Быстрые Глазки,— но лишить девицу невинности — самое разлюбезное для моего шкипера дело. Я — единственная девица, которая столь долго пребывает в его обществе и до сих пор не лишилась девства. Некоторые говорят, что это от того, будто я его внебрачная дочь.

— Настанет день, Глазки, и тайна сия раскроется тебе всем своим содержанием,— туманно заявил я, опорожняя свой кубок.-Однако же, мы так много говорили о девстве, что я уже начинаю ощущать некое томление духа.

— Послушайте, папенька,— нервно обмахнулась веером Орна.-Не могу же я позволить, чтобы гостьи мои подверглись поруганию! Мы так мило беседуем и трапезничаем, почему бы и дальше не продолжить в том же духе?

— Ну, был бы я Бесом В Ребро, если бы не сотворил здесь сейчас же какой-нибудь Богам противной мерзости?— доев остатки гусятины, вытер я руки о салфетку.-Да и Глазки, вероятно, с удовольствием развлеклась бы с одной из вас.

— Как?-с еще большим изумлением уставились присутствующие на мою рыжеволосую спутницу.

— Могу вам показать,— насмешливо подмигнула та.-Раз уж вы сейчас наши пленницы, так чего стесняться?

— Но, сударыня... капитан...— в величайшем смущении пролепетала княгиня.-Здесь моя дочь и вообще... Вы, действительно, хотите подвергнуть нас столь ужасному насилию? Боги, что я скажу при дворе? Что я расскажу мужу?

— Уверяю, сударыни,— нащупывая в своем кармане щепоть возбуждающей травы, пообещал я,— о сегодняшней ночи вам троим будет что рассказать.

— Ах, папенька,— пробормотала Орна,— если вы обещаете никого из моих гостей не привязывать и не затыкать им рот, как в свое время мне, я обещаю быть послушной и кроткой дочерью. Помните, однако же, что мы трое уступаем грубому насилию и грех целиком ложится на ваши с капитаном головы.

— Голова Беса и не такое выдерживала,— вытирая руки усмехнулась Глазки.

— Сударь, я буду — сама покорность,— взмолилась княгиня начав распутывать шнуровку на корсаже своего платья,— лишь об одном молю, чтобы вы пощадили мою милую невинную Энну.

— Ах, ужасный разбойник,— со своим корсажем юная княжна управилась гораздо быстрее матушки и всеобщему обозрению предстали ее молочно белые маленькие и весьма упругие груди.-Не троньте добродетель моей матушки и я отдам вам все, что имею.

— Никакие мольбы не помогут,— начиная расстегивать свой мужской камзол, сказала Глазки.-Мы возьмем вас всех.

Я, украдкой от остальных, отправил в рот щепоть травы.

— 104 —

Не буду описывать эту ночь, ибо о многих всяческих преразвратнейших вещах довелось мне уже повествовать в своем жизнеописании, посетую лишь на то, что знатные наши пленницы разохотились в краткий период своего пленения настолько, что и трава моя возбуждающая помогла мне слабо. Достаточно сказать того, что над княгиней Лигудской, дабы почла она себя окончательно обесчещенной, надругаться мне пришлось четырежды самыми разными способами, да над ее дочерью еще три раза.

С милой же моей падчерицей возлежал я дважды и, чему искренне рад,— окончательно с ней за это время примирился.

— Боги тебя простят, Бес,— шепнула она мне напоследок.-Может, и испортил ты меня, не стала я доброй и честной женой какого-нибудь ремесленника или канатчика, как мне на роду было написано. Но я о своей судьбе не жалею.

Под утро тем же потайным ходом покинули мы гостеприимное обиталище моей дочурки и оказались в скорости в расположении нашей многострадальной, по причине безденежья, части.

Глазки, исхитрившаяся притащить под камзолом своим целого жареного гуся, тут же предложила его Крикуну и милой моему сердцу Трине, я же, после обильных возлияний с не менее обильной закуской и многотрудных любовных стараний поспешил започивать на ложе.

Не тут то было, о Боги! Не прошло и двух часов, как все вокруг пришло в величайшее возбуждение — тревога, ужас, хаос!

Повинуясь приказам, наша команда была сорвана с места и помчалась к берегу моря — передислокация, ужас, война!

Падая с ног от усталости мы с Глазками вынуждены были схватиться за лопаты для того, чтобы наша батарея успела-таки занять место на пустынном морском берегу. И все для чего?

Лишь еще через два часа нам сообщили, что, как стало звестно командованию из самых достоверных источников, у берегов наших объявились на своем корабле опаснейшие разбойники — Бес В Ребро и Быстрые Глазки.

По сему мы были обязаны обстрелять из своих метательных машин любой корабль идущий без опознавательных знаков и выданных нам паролей. Что мы с удовольствием и сделали, когда случай таковой подвернулся.

Корабль оказался купеческим, пароля ему выдать никто не удосужился, а вез он на своем борту груз вина, чему мы, еще три дня вылавливая из моря бочки, искренне порадовались.

Об Орне могу сказать лишь одно: как до меня донеслось, после этой нашей ночи отбыла она ко двору в сопровождении своих гостий. Вероятно для того, чтобы самолично описать монаршей чете перенесенные ими надругательства.

Нашему же полку предстояло идти на юго-восток, ибо война с язычниками и примкнувшей к ним Лигой разгоралась не на шутку. Денег, однако, опять не выдали, а по сему дезертировать мы не могли.

— Деньги выдадут после первой большой битвы,— рассудительно объяснил кашевар Кривой,— когда меньше будет народу, которому деньги выдать должно. Отсюда и берется государственная экономия.

Почел я это дело весьма мудрым, но для нас совершенно бесполезным и тут же вновь предложил Глазкам сбежать.

— Не будем же мы грабить на дорогах!-рассердилась та.-А иных денег у нас нет.

— Нечего было дарить княжне наш последний золотой!-вмешался было Крикун, но тут сестра его осадила.

— Послушай, брат,— сказала она.-Не лезь в дела, в которых не понимаешь. Так получилось, что Бесу приходится гоняться за девством. И, раз уж повелось с самого начала отдавать за это золотой, пусть так и будет. Ведь не известно, чем все еще закончится.

Крикун побурчал немного, но, в общем-то, с сестрой согласился.

И вот побрел наш полк на встречу с неприятелем.

Тут еще надобно заметить, что от этих треклятых юго-западных равнин отделяет приморские земли довольно высокая горная гряда. В некие незапамятные времена, ровные дороги вокруг гор были весьма хорошо защищены, а сами горы — не очень. Ибо, ведь никто не мог вообразить недоумка, который на эдакую вышину с войском полезет.

Лет двести назад один из королевских полководцев здесь и полез. Сказать, что победу одержал — никак нельзя. Нежданно все это было -поспорить трудно. В общем, с тех пор вокруг гор никто ничего не охраняет, потому что знают — наши непременно через самый высокий хребет полезут.

И вот полковник повел нас на высоченную кручу. Уж сколько я Богам молился, что при метательных машинах состою, и сказать не смею. Только-только мы их на позиции взгромоздим, а пару десятков наших пехотинцев уже перебили и бой закончен. И ползем мы на кручу дальше.

Все хорошее в этом мире, рано или поздно заканчивается, закончились и эти дни, а мы, по прежнему без гроша в кармане, оказались на землях совершенно враждебных, заселенных людьми-ящерами, которые не только язычникам, по безбожию своему, союзники, но еще и плотью человеческй питаются.

Стало мне от этих дел совсем не по себе, Крикун и тот притих. Глазки тоже впала в некую задумчивость, что меня весьма обеспокоило.

Но, поскольку врага мы своего покуда не видели продолжало двигаться наше подразделение прежним порядком. Мы же были в конце его, исходя из того, что метательные машины — дело тонкое и чрезвычайно тяжелое. Не знаю, как толку от них в сухопутном бою, а рисковать тем, чтобы попали они в руки неприятеля — никак по уставу нельзя. Чему мы, все при них состоящие, ужасно радовались.

— 105 —

Теперь же приближаюсь к самому грустному моменту всего нашего армейского жития, о котором и доныне без слез вспоминать не могу.

День для тех мест, где проходила наша армия выдался до чрезвычайности погожий. С болотистых низин тянуло гнилостным запахом и надрывались в безудержной какофонии жабы, но на небе не было ни тучки. Моросящий неделю дождь закончился и вместо грязи под ногами была потрескавшаяся от полуденного зноя корка земли. Идущий с болот ветер приятно холодил лицо срывая с наших голов армейские шляпы с пышным плюмажем.

Так вот подошли мы к левому берегу Вонючей реки, чьи воды величественно неслись ко Внутреннему морю по широкому, чуть не в триста шагов, руслу.

Поскольку полк наш, спустившись с гор, соединился еще с двумя королевскими полками, каждый из коих пересек гряду своим путем, оказались мы на бреге сем целой бригадой.

Тут же началась суета, забегали вестовые, завопили сержанты, по всему видно было, что части наши готовятся к переправе. Вскоре на нескольких утлых челнах к противоположному берегу отправился дозор и, по истечению часа, воплями и флагами просигналили, что путь свободен. Воинство наше тут же устремилось на ту сторону.