| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Серж усмехнулся.
— Вряд ли ты там увидишь что-то новое, Соф. Но...
Брюки и носки он снял быстро. И под ними действительно обнаружились белые боксеры от "D&G". Иногда такая предсказуемость приятна. А уж то, что так увесисто наполняло эту предсказуемость — видеть приятно вдвойне.
— Бюстгальтер, Софи.
— Слушаюсь.
Еще один выдох — восхищенный. Потемневший взгляд.
— Ты прекрасна.
— У моего мужчины отличный вкус не только в плане белья...
— Черт, Соф, все, хватит! — он в два шага оказался рядом, нетерпеливые ладони скользнули под прозрачное кружево трусиков. — Пойдем в постель...
Она не успела ответить — он поцеловал ее. Все. Все вернулось к ней. Ее мужчина — обнаженный, возбужденный, любящий ее — с ней. Спасибо.
__________
Все до умопомрачения знакомо. Его хриплое дыхание и вездесущие руки. Запах сандала и можжевельника. Идеальный изгиб ключиц. Вкусная ямочка в основании шеи — Соня любит вылизывать ее. Маленькие твердые соски — чувствительные к ее ласке, тем не менее. Обвести языком каждый прямоугольник напряженного пресса под его шумные выдохи. Спуститься ниже, к русому вьющемуся шелку. Я так скучала, не представляешь...
— Не надо, Соф... — он потянул ее плечо на себя. — Не надо так. Я хочу с тобой. Вместе. Внутри. Иди ко мне.
Она сделала вид, что послушалась. Положила ладонь на его грудь, прямо на сердце, уперлась в нее подбородком. Глаза в глаза.
— Знаешь, ты такой красивый... когда кончаешь.
Серж поперхнулся ответом. Но справился с неожиданным комплиментом.
— Я думал, что всегда красивый, — смог даже усмехнуться. — А, оказывается, только когда кончаю.
Шути. Пока можешь.
Коснулась пальцем острой скулы. Обвела контур губ.
— Ты глаза прикрываешь. И у тебя перед оргазмом такой взгляд... из-под ресниц. Ух просто!
Серж молчал.
Удивила? Это только начало, милый.
— А губы ты приоткрываешь. Так, что видно краешек зубов. Это очень... красиво. У тебя вообще губы красивые, ты же знаешь, — Серж, однако, не ответил. — А потом, в самом конце... Ты запрокидываешь голову назад. И тогда у тебя вот здесь, — провела пальцем по линии челюсти, подбородку, шее — до ключиц, — вот здесь все так натягивается. Остро. Тонко. Красиво.
— Соф... — у него тихий голос.
— Подари мне. Подари мне свое наслаждение, любимый. Подари мне свой оргазм — до самой последней капли.
Он ей не ответил. Но и мешать не стал. И она сделала так, как хотела. Губами, языком — сначала медленно и нежно, потом глубоко и страстно. И руками тоже — так, как ему нравится. Раз, другой — бережно, но сильно. Точно зная, как нужно сжать, чтобы он там сошел с ума от наслаждения. Третье сжатие ее пальцев стало последней каплей. Впрочем, нет. Последняя капля пролилась спустя несколько секунд.
__________
— Зачем, Соф? — его дыхание еще бурное, Соня это чувствует, потому что лежит на его плече. — Зачем... так?
— Можно подумать, у тебя в первый раз так.
— Нет. Не в первый. Но...
— А у меня — в первый.
Он помолчал. Провел кончиками пальцев по ее спине. И спросил тихо.
— Почему?
— Потому что ты, — просто ответила она. А потом приподнялась на локте. Он смотрел на нее растерянно. Что-то еще осталось между нами, да? Что-то не растаявшее окончательно. Наверное, теперь нужно еще сказать кое-что. Не так, как там, в кабинете мсье де Лилля.
— Знаешь, — устроилась подбородком на его груди — так же, как до. — Я поняла про тебя одну вещь.
— Какую? — он уже вполне справился с голосом. А рука его привычно легла на ее поясницу.
— Ты очень сильный человек, Серж. На мое счастье. Я дважды... отворачивалась от тебя. И ты дважды возвращался ко мне. Во второй раз я обидела тебя очень сильно. Я знаю. Прости.
— Не нужно, Соф.
— Нужно. Я ведь прогнала тебя — причем во второй раз с особой... жестокостью. А ты... ты пришел ко мне. Все равно пришел, вернулся. При твоей гордости — это подвиг. Ты очень сильный человек, Серж Бетанкур. Гораздо сильнее меня. Не знаю, смогла ли бы я так же. Возможно, нет. Не смогла бы.
— Я тоже не смог, Софи. Без тебя... не смог.
Тут у нее не нашлось ответных слов. А Серж продолжил, глядя почему-то в потолок.
— Знаешь, это так... странно. Вот живешь ты, и все в твоей жизни понятно. Есть вещи, которые у тебя есть. Они тебе нужны или не очень, но они у тебя есть. Есть вещи, которых у тебя нет, но ты знаешь, что можешь получить их — если предпримешь определенные усилия. Есть то, что ты получить не можешь ни при каких обстоятельствах — например, луну с неба. Но такие правила тебе более-менее понятны. А потом случается... вот это. И все встает с ног на голову. Ты знаешь, умом понимаешь, что должен сделать это и то. А вместо этого делаешь что-то совершенно другое. Не делаешь то, что нужно. Зато творишь какие-то непонятные другие вещи. Словно... — он помолчал, а Соня просто замерла вся, превратившись в слух, боясь пропустить хоть слово в этом неожиданном откровении. — Словно не хозяин себе, своему телу, своей голове. Или как будто... руки у тебя нет. Или ноги. Или вовсе половину тела отрезало, и она, эта половина, тебе не принадлежит. А принадлежит другому человеку. Это... это страшно, Соф. Я чувствовал себя таким... никчемным. Инвалидом. Неспособным ни на что. Меня словно не было. Страшная это штука — любовь, Соф. Она делает из целого человека — половину. И так и живешь — в полтела. Постоянно оглядываясь на свою уже не принадлежащую тебе часть. А вторая половина... когда она вдруг становится не твоей — это больно, Соф. Трудно так жить — без половины себя. Я вот... не смог. Без тебя. Без себя. Без нас.
Ей кажется, что она даже дышать перестала. От этих слов. От тихого голоса. От этой интонации, от этого выражения лица — сдавшийся, признавший свое поражение, отказавшийся от борьбы и смирившийся с неволей благородный, сильный и гордый хищник.
В ту их первую, настоящую ночь, ночь грозы и чувственных откровений, ей так хотелось осыпать его всем, что уже тогда просило ее сердце — нежными поцелуями, прикосновениями, одарить лаской и откровенными признаниями. Но тогда она себе это не позволила — не позволила так, как хотела. Что могло остановить ее сейчас? Ничего. Не просто хотелось этого — требовалось. До комка в горле.
И поцелуи посыпались градом, нежные и горячие — на его плечи, грудь, шею, в ухо. И, туда, на ухо, в светлые волосы, а потом куда уж придется — слова. И, почему-то — на родном языке. Иногда замолкая, потому что то целует, то дыхание пресекается, то слова все куда-то деваются — даже те немногие, что получается произнести: нелепые, где-то детские, простые, но ужасно искренние:
— Сереженька, хороший мой... Ты прости меня, а? Я больше не буду, честное слово! Я ведь твоя половина, и больше никогда... никуда... только с тобой... всегда. Люблю тебя! Сережка, я тебя так люблю, ты не представляешь. Любимый мой, родной... хороший мой... Мой Сереженька... Сережка... Серенький...
А потом слова и вовсе кончились, и именно в этот момент руки его снова легли на спину ее, крест-накрест, прижали крепко прямо туда, к бьющемуся быстро-быстро сердцу. И ответил он ей на том же языке.
— Я тебя люблю. Моя девочка. Моя любимая Сонечка. Софьюшка. Сонька моя любимая.
Тут она все-таки всхлипнула и затихла под его руками. И они так и лежали какое-то время молча. Все было сказано. Жизнь начала новый отсчет.
А потом Серж шевельнулся, и тут же Соня оказалась на спине. Навис над ней, а у нее снова — комок в горле. Она наконец-то исчезла полностью, окончательно — эта чертова золотая маска, и перед Софьей — родное, знакомое до мельчайших черт любимое лицо — мягкие серые глаза, губы слегка улыбаются, крошечная родинке в уголке верхней. Протянула руку, коснулась щеки.
— Ты вернулся, любимый.
Настоящий ты.
Он повернул голову и поцеловал прижимающуюся к своей щеке ладонь. И сказал вдруг неожиданно:
— Прости меня, Соф.
— Тебе не за что просить прощения.
— Есть за что. Я вел себя как капризный, избалованный, обиженный ребенок. Характер тут демонстрировал — не с самой лучшей стороны. Выделывался как принцесса.
— Но я тебя и в самом деле обидела.
— Ну и что? — он потерся щекой о ее ладонь. — Знаешь, я понял одну вещь. Если любишь — надо прощать. Сразу. Все равно ведь, если любишь — простишь. Так что прости меня, Соф.
— Разумеется, прощу, если ты этого хочешь. Ведь если любишь — надо прощать, — она улыбнулась. Провела пальцами по лицу, очертила бровь, скулу. — У тебя глаза сейчас такие... теплые.
— Теплые? Это как?
— Не знаю, как объяснить, — она обхватила ладонями любимое лицо, вглядываясь в глаза. — Они сейчас такие... Уютные. Теплые. Как серый пуховой платок — в них можно закутаться, и они согреют. Хотя, бред, конечно, в глаза не закутаешься. Или как серая шерсть у британского кота — мягкая, в которую так и хочется запустить пальцы. Не знаю, как сказать, — улыбнулась своему косноязычию. — Я смотрю в твои глаза, и мне очень уютно и тепло. Мягко и комфортно. Как-то... Не знаю, как.
— Тепло? — он улыбнулся в ответ, передвинул ее руки себе на шею. — Надеюсь, что скоро станет горячо. — И резко сменил тему. Чуть понизив голос и глядя прямо в глаза: — Хочешь?
Она не стала кокетничать и выпендриваться, и ответила просто. Чуть выгнувшись и прижавшись к нему бедрам:
— Да. Хочу. Очень, — а потом, вдруг, с усмешкой: — Попросить?
— Не надо, — покачал Серж головой. — Я сам тебя попрошу. Знаешь... Ты, когда кончаешь, такая красивая...
Соня замерла. В отличие от Сержа, слов для ответа она не нашла. А он продолжил.
— Ты глаза перед оргазмом прикрываешь, и у тебя такие тени от ресниц — вот здесь. А губу ты прикусываешь — нижнюю. И это так эротично выглядит. А, самое главное... Ты розовеешь. У тебя румянец появляется — тут, — провел пальцем по скуле. — И — вот тут, — его рука скользнула ниже, на начало груди. — У тебя даже животик розовеет, — Серж усмехнулся. — Вот здесь, — рука его опустилась дальше. А потом еще дальше и ниже. — А вот тут... — хриплым шепотом, — ты всегда розовая. Но, когда кончаешь, становишься темно-розовой.
— Серж... — всхлипнула она.
— Прошу тебя. Подари мне свое наслаждение, любимая. Подари мне свой оргазм — до самой последней капли.
— Забирай. Бери... — она еще раз то ли всхлипнула, то ли простонала. — Все бери. Все твое.
— Мое, — накрывая ладонью. — Все мое.
__________
Они лежали, обнявшись — тесно, близко. Кажется, их тела для того и созданы — чтобы после, утомленные, в неге, лежать вот так — вместе. Ей удобно лежать на его руке. Его ладонь идеально обнимает ее затылок. Как-то переплелись ноги — его колено между ее бедер, ее нога закинута на его талию — но совершенно комфортно и удобно обоим. Лежать. Молчать. Иногда касаться пальцами. Улыбаться. Быть счастливыми.
— Знаешь, — в освещенной полуденным солнцем спальне звучит негромкий мужской голос. — Я понял, чем отличается любовь от секса.
— Тебя посткоитально тянет на философию, Серж? — женский голос, со смешком.
В ответ тишина. Соня находит в себе силы шевельнуться, приподняться на локте.
— Эй? Обиделся? — легко целует в кончик носа. — Не дуйся. Расскажи, до чего додумался.
— Я не дуюсь, я торможу. Хорошо... — с кошачьей улыбкой. — Очень.
— Ну, так что там с отличиями?
— Когда занимаешься сексом, после оргазма хочется отвернуться и заснуть. Когда занимаешься любовью, после оргазма хочется обнять и не отпускать.
— Да. Ты прав, — и вдруг снова обвивает его руками. — Обнять и не отпускать. Не отпущу!
— Только попробуй отпустить.
________________
К тому времени, когда добросовестные парижане собирались уже покидать свои рабочие места, чета молодых Бетанкуров решила, что пора и честь знать. Они и так провели несколько часов в постели — занимались любовью, откровенничали, пили шампанское. Но надо уже как-то налаживать контакты с внешним миром. Хотя бы попытаться — правда, им-то и так хорошо. В постели. Вдвоем.
Сходили в душ — разумеется, тоже вдвоем. Каждый там мыл совсем не свое тело. И, разумеется, они не могли не затеять легкую эротическую игру с гелем для душа и шаловливыми руками. Однако, трезво взвесив свои возможности, решили отложить ее продолжение на "потом".
Но разлучаться телами, даже ненадолго и недалеко, даже на расстояние вытянутой руки, им сейчас не хочется. Сейчас им требуется быть как можно ближе друг к другу, рядом. Именно поэтому на диване в гостиной она устроилась на его коленях. Именно поэтому вторую бутылку шампанского они распивают из одного бокала. Так правильно для них сейчас. У них сейчас все общее — общее чувство, общее наслаждение, общая любовь.
— Сееерж... — Соня шелестит газетой, надув губки, смотрит на фото Серж и Амандин — то самое, уже с заметкой про несостоявшуюся свадьбу. — А когда напишут про нас? Мне надоело читать о тебе всякое вранье.
— Да хоть сегодня, — он лениво усмехнулся, махнул рукой в сторону своего телефона, лежащего тут же, на стеклянном столике. — Хочешь, позвоню Леруа, он подготовит пресс-релиз?
— Ладно уж, — милостиво склоняет голову она. — Можно подождать до завтра. Пусть еще один день женщины Франции потешат себя иллюзиями. А завтра пусть объявляют траур. Самый красивый и богатый мужчина Франции — мой!
Серж расхохотался. А потом вдруг стал серьезным.
— Послушай, Соф... По поводу самого красивого и самого богатого...
— Есть возражения?
— По обоим пунктам.
Соня поерзала, устраиваясь удобнее на его коленях.
— Рассказывай. Что у тебя там за возражения.
— Слушай, Соф... — Серж вздохнул. — Ну, ты же понимаешь... Что отношение ко мне со стороны других женщин вряд ли сильно изменится, даже после того, как на моем пальце появится обручальное кольцо...
— Так-так-так... продолжайте, мсье Бетанкур.
— А я привык, знаешь ли. Привык использовать свою внешность для... — он прокашлялся.
— Для чего?
— Если от того, что я буду любезен с какой-то женщиной, зависит нечто важное для меня, я буду с ней любезен! Потому что она ждет и хочет этого от меня!
— Погодите-ка, мсье Бетанкур. Сдается мне, вы пытаетесь на берегу отвоевать себе право на беспардонное кокетство, будучи уже женатым мужчиной?
— Софи! Я совсем не это имел в виду!
— А что?
— Если для дела нужно будет улыбнуться, приобнять, сказать комплимент, поцеловать руку или в щеку какую-то женщину — я буду это делать!
— А если для дела нужно будет кого-то завалить в постель?
— Софи! — это уже рык. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я!
— Ты так думаешь? — она смотрит на него, склонив голову вбок. — Ладно. Поставим вопрос иначе. Вот это... — без предупреждения запускает ладонь под шелковый халат, прямо туда, где под ее руками вздрагивает и твердеет "это". — Это — моя территория? Только моя?
Он шумно выдыхает, прикрывает глаза.
— Так, прекрати возбужденно сопеть и молчать! Отвечай! Это — мое?!
-Твое! — резко открыв глаза. — Как будто ты не знаешь! Я говорил о другом, и ты понимаешь, что я имел в виду! И... Куда ты убрала руку?!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
