За черной стеной одного из домов раздавалось мерное возбужденное уханье. Центурион пошел туда и увидел скордиска, повалившего на землю женщину в разорванной рубашке. Штаны варвара были спущены до колен, и задница судорожно дергалась вверх-вниз. Квинт рванулся было оттащить насильника, но тут его взгляд упал на лицо женщины и центурион, споткнувшись, бессильно опустил руки. Ей уже было не больно. Глаза застыли навсегда. Горло перерезано... Варвар продолжал пыхтеть. Квинта передернуло.
Под телом одной из женщин, лежавшей лицом вниз со страшной рубленой раной через всю спину, копошился какой-то сверток. Квинт осторожно достал его. Младенец. Он, почему-то, не плакал, только таращил на центуриона голубые глазенки. Север, стоял, как истукан, не зная, что же ему теперь делать с ребенком. Один из скордисков что-то сказал на своем языке, обращаясь к центуриону. Его товарищ перевел по-гречески:
— Он говорит, чего возиться. За ногу возьми, да об угол...
Квинт схватился за меч. Скордиски захохотали и пошли прочь.
"Варвары... Это все варвары, не мы... Мы — никогда... Ведь там, в Испании, Италии, такого не было. Никогда не было..."
Не было? Деревни кельтиберов не жгли? Не насиловали их жен?
"Жгли. Имущество отнимали, но там не было такого... кровожадного безумия..."
Не было?
Беспощадная память подсовывает зрелище — руки Инстея Айсо, самнита, искусного винодела, гостеприимного и щедрого. Шляпки гвоздей торчат из его ладоней. Дым кругом, сажа, гарь и кровь.
"Не варвары же в фуражных командах рыщут по округе. Не варвары..."
— Командир!
Север оглянулся. К нему спешил Авл, позади которого виднелось еще несколько легионеров шестой центурии.
— Нашли Реметалка? — спросил Квинт.
— Нет пока. Зато тут девчонка отыскалась. Живая!
— Какая девчонка, где? — оторопело проговорил Север.
— Обычная. Лет пятнадцати. В землянке пряталась. Вроде погреба. Только эти, — Авл кивнул головой на скордисков, — уже штаны поснимали и в очередь выстроились. А девку мы нашли! Наша она! Сейчас там драка опять будет.
Центурион, бережно прижимая ребенка к холодной кольчуге, забрызганной кровью варваров, заторопился вслед за Авлом. Клинок все еще был в его руке, и он не замедлил им воспользоваться, ударив одного из варваров, лающихся с легионерами, плашмя по спине. Скордиски окрысились, но Квинт рявкнул так, что его собственные люди испуганно присели:
— А ну пошли вон все! В капусту изрублю!
Один из варваров рыпнулся было вперед, но центурион, не думая ни мгновения, ударил его, не ожидавшего такого поворота, ногой в живот. Варвар согнулся, а Квинт оглушил его мечом по голове. Опять плашмя, крови и так пролилось достаточно. Легионеры дружно встали за спиной командира, обнажив мечи, и скордиски попятились, огрызаясь.
Север присел на корточки рядом со сжавшейся в комочек девушкой. Она не была ранена, даже белая домотканая рубашка не запачкана, но в глазах стоял невыразимый ужас. Центурион медленно протянул ей младенца. Девушка судорожно схватила его, прижала к себе, не сводя с Севера безумных глаз.
Квинт поднялся.
— Пошли. Еще Реметалка надо отыскать.
— Так как же... — удивленно пролепетал Авл, — ведь мы же девку нашли. Наша она...
"Это не мы..."
Север резко повернул к нему искаженное бешенством лицо.
— Что ты сказал?!
Легионер отшатнулся.
— Н-ничего...
"Не варвары..."
— Пошли.
Реметалк отыскался у самых ворот. Он лежал под телом рослого варвара, из-за чего разведчика сразу и не заметили. Его меч не покинул ножны. Похоже, фракиец даже не успел понять, что произошло. На лице застыло удивление. Дарданский топор, ударив в основание шеи, наполовину отделил голову от тела.
— Из Македонии мы с тобой шли, — прошептал Квинт, — чтобы здесь же круг и замкнулся...
Центурион закрыл Реметалку глаза. Легионеры подняли тело товарища.
Чувство времени изменило Северу и он не смог бы сказать, когда на месте побоища появился Базилл. Да, по правде говоря, это Квинта не очень-то и волновало.
Сожжение деревни варваров легата не тронуло, а вот перечисление потерь заставило нахмуриться. Глабр стоял перед командующим навытяжку, ни жив, ни мертв. Наказания, употребляемые для солдат и младших командиров, ему не грозили, но Базилл, а тем более Сулла, ведь могут измыслить что-то необычное, не унижающее достоинство патриция, но при этом такое, что мало не покажется.
Базилл опросил трибуна с префектом и еще нескольких человек о побоище, но не принял решения. А может просто не высказал до поры. Однако, командовать авангардом назначил другого трибуна.
Похоронив убитых, легионы двинулись на Браддаву и достигли ее в тот же вечер. Дарданы, завидев, какая по их души пришла сила, открыли ворота крепости без боя.
Утром следующего дня на один из римских разъездов, рыскавших вокруг крепости, вышел Асдула с несколькими спутниками и попросил, что бы его провели к полководцу.
18
Лес уснул, затих. Смолкли птичьи голоса и треск оленьих рогов. Всех звуков теперь — завывание ветра да сдавленный кашель часового на башне.
Со всех сторон открывался один и то же унылый вид: грязно-бурые склоны с нерастаявшими снежными островками в тени стен. Вдали, на расстоянии трех полетов стрелы, крепость кольцом охватывал черный лес. Снег пытался укрыть землю плотным ковром уже не один раз, но ему не хватало сил и он, с ночи заявив о своих правах, к полудню сдавался и исчезал. Зиме никак не удавалось столкнуть с трона осень, но попыток она не прекращала, вот и сейчас в промозглом воздухе неспешно пропархивали невесомые хлопья.
Погода нагоняла тоску, добавляя темных красок к мыслям Квинта, и без того мрачным. Центурион стоял на стене, кутаясь в теплый шерстяной плащ, натянув на уши войлочную шапку, выменянную у варваров. В последние дни непрерывно шел дождь со снегом. Промозглая слякоть. Кашель выворачивал наизнанку, солдаты все в соплях, человек десять лежат пластом. Ноги практически все время сырые. Не крепость — болото. Весной лягушки заквакают.
Вновь согнул кашель. Где-то в глубине глотки сидит какая-то зараза и никак от нее не избавиться. Север перегнулся через частокол и склюнул противную на вкус кислую слизь.
"Начинаем гнить. Снаружи и изнутри".
Последние дней десять почти ничего не происходило. Даже Злой Фракиец куда-то исчез. Перестали лететь стрелы в спину, фуражиры и разведчики, рыщущие по округе, возвращались в крепость невредимыми. Покой, как в могиле. Может на охоту сходить, развеяться? Ага, давай, вперед. Они там только того и ждут, что римляне расслабятся. Доставят назад вместо кабаньей туши твою собственную.
"Что я здесь делаю?"
Этот вопрос, еще совсем недавно совершенно невозможный для него, осознанно выбравшего военную стезю, теперь жег мозг каждый день.
Служи, Квинт, исполняй свой долг.
"Да какой долг? Перед сулланцами?"
День и ночь из головы не шла картина той бойни в пограничной деревне. Головы, подвязанные к попонам рослых кельтских лошадей. Он всегда отличался впечатлительностью, с раннего детства. Легко мог, к примеру, дорисовать человеческие черты замшелому пню, превратив его в прилегшего отдохнуть козлоногого сатира, чудо лесное. Однако богатое воображение вполне мирно уживалось с холодной головой. Окружающие плохо знали младшего отпрыска семьи Северов. Даже собственные родители иной раз немало бы удивились, узнав, о чем думает их немногословный сдержанный сын. Это внешнее хладнокровие нравилось Серторию и он сразу стал выделять молодого трибуна из компании нацепивших доспехи мальчишек, только вчера оторвавшихся от титьки.
Квинт немало насмотрелся на смерть и кровь, тем удивительнее было его нынешнее состояние. Впрочем, вовсе не глаза мертвецов мешали ему спокойно спать, а ощущение бессмысленности происходящего. Зачем Республике эти гниющие соломенные крыши, когда она сама балансирует на краю пропасти? Север понятия не имел, где сейчас Фимбрия, что он делает, но только круглый дурак в нынешней ситуации не поставил бы на Суллу.
"Консул сместит Суллу".
"Это заблуждение, сын. Даже больше — это ошибка и она может стать роковой!"
Сердце замирает при мысли о том, что же будет дальше. К гадалке не ходить — Сулла со своими закаленными ветеранами высадится в Италии. Гражданская война. А он, Квинт Север, сгниет в этих диких горах.
"Мы предотвратим гражданскую войну".
Бесславный конец глупого самоуверенного мальчишки.
"Что я здесь делаю?"
И все же он продолжал честно и ответственно исполнять свой долг. По привычке, настолько глубоко укоренившейся, что она заменила собой часть сознания, по краю которого, время от времени, все чаще, пробегала мысль:
"Надо бы выбираться отсюда".
Дороги, ведущие к Браддаве, меньше чем за месяц превратились в реки грязи, перемешанной солдатскими калигами, конскими копытами, тележными колесами. Не пройти, не проехать. Перспектива очередной вылазки за пределы стен порождает ропот в солдатских рядах. Наружу никто не хочет, все жмутся поближе к печкам, стонут и ноют. Дисциплина падает. А тут еще Злой Фракиец, будь он неладен.
Ублюдок за месяц отправил к праотцам почти тридцать солдат, по одному в день, выходит. Стрела из кустов — труп. В основном стрелами бьют, двоим горло перерезали. И ведь до сих пор никто разбойника не видел. Любого варвара в пору подозревать. Да те и не пытаются ласково смотреть, глядят исподлобья, хоть всех их на кресты прибивай, начиная от мальчишек. Квинт уже отнимал у одного сопляка самодельный лук. Простой, слабосильный, а с десяти шагов пустят стрелу, даже без наконечника, заточенный прут, на костре отожжённый — мало не покажется.
Ловля Злого Фракийца превратилась в навязчивую идею. Квинт выслеживал варвара с таким рвением, что солдаты шептались по углам:
— Юпитер, защити от этого безумца. Носимся по горам, как угорелые, по уши в говне. Этак к Орку на огонек забежим и не заметим.
— Дался ему этот варвар...
— Выслуживается, может?
— Похоже на то.
— Слышали, чтобы кто-нибудь смог поймать призрака? То-то. А этот ловит...
Гоняясь за Злым Фракийцем, Квинт старался не обижать селян, не провоцировать. Сложно было добывать продовольствие. Коматы при виде обчищаемых амбаров, не скрывали ненависти. Квинт и здесь пытался действовать, как можно мягче. Не помогало. Даже пузатые беременные бабы волчицами смотрели.
— Глядят волчицы на волчицу. Ждут, у которой первой начнут зубы сыпаться, — скалился Марк Аттий.
Только у него одного, похоже, осталось настроение шутки шутить. Правда, они с каждым днем становились все злее.
Аттий командовал одной из двух центурий, оставленных Базиллом в Браддаве. Утренние построения он начинал с одной и той же фразы в небольших вариациях:
— Здорово, лешаки! Сколько мха на ногах за ночь наросло? Как там у тебя, Нумерий, конец еще не сгнил? Когда отвалится, скажи. Я его в местной бормотухе замариную и потом своей бабе в Клузии покажу. Она такого длинного отродясь не видела.
Легионеры довольно давно были лишены женского общества и поначалу все шутки вращались вокруг баб. Жениться солдатам не позволялось, но все знали, что на родине Аттий сожительствовал с какой-то вдовой. Сошелся с ней, уже завербовавшись в легионы, потому законный брак оказался невозможен. Над центурионом часто подтрунивали, а он радостно подхватывал, состязаясь в остроумии. Правда, такое случалось все реже.
После приветствия центуриона из строя выходил опцион.
— Третья центурия. По списку семьдесят три человека, больных шестеро, за ночь умер один, в караулах десять.
За ним докладывал Барбат.
— Шестая центурия. По списку шестьдесят шесть человек, больных четверо, в караулах десять.
День за днем одно и то же. Как и сегодня.
— Жалобы есть?
— Холодно! Ноги мерзнут! — жаловались солдаты, подгибая грязные, синие от холода пальцы, торчащие из калиг.
— А у меня хер вообще в прыщ превратился и льдом покрывается!
— А ты его руками потри, как следует, он и согреется! — растянул улыбку до ушей Аттий.
Отпустив солдат, Марк пожаловался Квинту, скорчив страдальческую рожу:
— Не, я так больше не могу. На охоту надо. Завтра же. Если никого не убью, своих ведь начну резать!
— Фракийцы там шныряют, — напомнил Север.
— Да какие фракийцы? Все давно по норам, по берлогам завалились, как медведи.
— Десять дней всего спокойных, а ты уже расслабился. Он того и ждет.
— Да и насрать! Я тут скоро в мухомор превращусь. Со мной пойдешь?
— Знаешь ведь, что не пойду. Запрещено. На кого крепость оставим? Базилл узнает, головы снимет.
— Как головы снимать, так он первый... — пробурчал Марк, — а как сменить нас в этом болоте... Эх, Квинт, позабыты мы с тобой, позаброшены.
— Так говоришь, будто Базилл сейчас в бане кости греет, а остальные под пуховыми одеялами на перинах спят.
— Может и на перинах. Интересно, у этих дикарей есть хоть одна баня? Я еще в Фессалии, как узнал, куда идем, насторожился. Про немытых дарданов пословицу слышал?
— Кто ее не слышал...
Аттий потянулся до хруста в костях.
— Нет, точно завтра на охоту пойду. Ничто меня не остановит.
— На кого хоть? — спросил Север.
— Да мне все равно, кто попадется.
— Заяц выскочит, на него с рогатиной кинешься? — усмехнулся Квинт.
— Зачем? Рогатину вообще не возьму. Я, брат, пострелять люблю. Видал мою игрушку?
— Какую игрушку? — удивился Квинт.
— Что, мои балбесы не растрепали? Меня же весь легион зовет — Аттий-Выбей-Глаз.
— Такое слышал, — кивнул Север, — да только подумал...
Он показал Марку кулак. Аттий засмеялся.
— Да нет, тут смысл в другом. Пошли, покажу.
С Марком Аттием Квинту исключительно повезло. При всей своей показной грозности, командир третьей центурии десятой когорты оказался чуть ли не единственным начальником в легионах Базилла, кто ни разу не плюнул в сторону Севера прозвищем "поганый марианец" или иным подобным.
После того, как дарданы сдали крепость, и Базилл оставил в ней небольшой гарнизон для охраны дороги, легионы двинулись дальше, на Скопы. Аттий, простой служака, лет на пять старше Севера, не заморачивался сулланской ксенофобией и два центуриона, оставшись без высшего начальства, мигом нашли общий язык.
За месяц по дороге на юг проскакали трое гонцов, везших Сулле донесения легата. От них гарнизон, казалось, всеми позабытый, узнавал последние новости о ходе войны. Собственно, к середине декабря войны никакой уже и не было.
Дарданы собрали чуть больше десяти тысяч воинов и рискнули затвориться в каменном кольце стен своей столицы. Среди тарабостов не было согласия. Часть из них еще до подхода римлян предлагала князю Кетрипору покинуть Скопы:
— Это мышеловка, — говорили они, — только не для римлян, а для нас.
Одни советовали дать сражение в чистом поле, другие предлагали уйти в горы. Впрочем, и среди последних начались раздоры. Всякий тарабост считал, что защищать нужно именно его гнездо. В конце концов, князь склонился к мнению тех, кто предлагал защищать Скопы. Дарданы решили пересидеть за стенами. Не нашлось никого, кто бы им рассказал, какие города брал Луций Базилл. Так, по мелочи, всего-то два — Рим и Афины.
