— Это ничего не доказывает, — покачала головой госпожа Чернова, и не удержалась: — Не понимаю, как вы не побоялись после всего оставаться с ним наедине.
Юлия прикусила губу и призналась шепотом:
— Я... я заставила его поклясться, что он не убийца. Кровью и именем Тюра, бога справедливости!
— Вот как... Значит, вы все же его подозревали... — раздумчиво проговорила гадалка.
Ничего не ответив, барышня Гарышева молча мяла пальцами платочек и смотрела в стол.
— Послушайте, — София постаралась говорить как можно убедительнее, — вы ведь знакомы с господином Рельским и должны знать, что он не оговорит безвинного. Но оборотень уже стал нападать на мирных жителей, и его необходимо остановить.
— Нападать?! — Юлия подняла голову и в ее глазах плеснул ужас.
— Да, — сказала госпожа Чернова сочувствующе, — уже двое рома пропали.
— Рома! — произнесла девушка со смесью облегчения и презрения.
— Да, рома! — резко подтвердила гадалка. — И если вы полагаете, что чем-то лучше их, то мне не о чем с вами говорить!
Они молчали, думая каждая о своем, похожие на двух нахохлившихся воробушков.
— Госпожа Чернова, — вдруг окликнула госпожа Дарлассон, о присутствии которой спорщицы успели позабыть.
София обернулась, вздохнула и вопросительно посмотрела на бывшую хозяйку библиотеки, в своем траурном одеянии походящую на мудрого ворона.
— Насколько я знаю, ульвсерки особенно почитают своего прародителя, великанского волка Фенрира, — менторским тоном произнесла гномка, и гадалка спрятала улыбку, столь знакомыми были эти поучительные интонации. — Господин Щеглов может поклясться именем сына Локи, что не совершал убийства. Вы можете гарантировать, что в таком случае его никто не станет преследовать?
— Смогу, — твердо пообещала София. — Но придется рассказать все, а возможно, потребуется подтвердить показания под присягой. Сможете, Юлия?
Та неуверенно кивнула. Одно дело — признаться во всем двоим знакомым, а совсем иное — покаяться перед лицом суда.
— Прошу вас, позвольте нам вместе уехать! — попросила вдруг барышня Гарышева, порывисто схватив Софию за руку. — Я уверена, он меня любит.
Сильно сомневаясь в этом, гадалка сообщила уклончиво:
— Вам не исполнился двадцать один год, так что вы не можете выйти за него без согласия родителей. Кроме того, он ведь оборотень, разве вы забыли?
— Неважно! Я подумала... Он ведь просто щадил меня, поэтому ничего не рассказывал. Мы уедем, куда-нибудь, только что бы подальше...
Госпожа Чернова внимательно на нее посмотрела: лицо Юлии светилось такой надеждой и верой, что гадалка не стала отговаривать, лишь кивнула — слишком знакома была эта шальная жажда. Вопреки доводам рассудка девушка все еще надеялась на счастливый исход своего романа. София молча кивнула, отведя взгляд.
Удовольствовавшись немым согласием, барышня принялась тихонько говорить...
Рассказ ее мало что прояснил, поскольку в целом сводился к истории соблазнения молоденькой глупышки столичным франтом. Юлия совсем потеряла голову от любви и была готова на все, лишь бы быть рядом с возлюбленным. Да и представления о морали имела самые отдаленные. Когда господин Щеглов заговорил о краже, она, немного поколебавшись, помогла ему решительно во всем...
Интересным в этом повествовании было лишь одно: наконец выяснилась разгадка таинственных ночных прогулок неподалеку от Чернов-парка. Оказывается, пара никак не могла встречаться в поместье тетки господина Щеглова, к тому же добираться туда ночью и пешком — слишком рискованно даже для самой безрассудной влюбленной. Потому они присмотрели ту самую необитаемую сторожку на землях господина Рельского, ведь проскальзывать туда барышне Гарышевой было куда проще — она жила не так далеко. Обыкновенно встречи случались раз-два в неделю, когда Юлии удавалось улизнуть из-под не слишком бдительного надзора родителей. Разумеется, она надевала темное платье и закрытую шляпку, чтобы ненароком не быть узнанной. Той роковой ночью любовники встретились в условленном месте. Оборотень вернул Юлии ключи, которые одолжил с тем, чтобы в соседнем городке сделать копии. Теперь она могла предъявить полиции искомую связку и сделать вид, что ключи всегда были при ней.
Отчего госпожа Шорова приняла ее за Софию, даму совсем иного роста и конституции, понять было затруднительно. То ли она обманулась в полутьме и спросонья, то ли намеренно насолила "сопернице". С нее сталось бы и солгать, вплетя в ложь для правдоподобности нитку правды. Когда представилась возможность оклеветать Софию, госпожа Шорова наверное мигом припомнила именно загадочную даму и ее ночные свидания, остальное было делом буйного воображения...
Юлия выговорилась и замолчала, а молодая женщина все размышляла. На какой-то ужасный миг ей подумалось, что она сама так же безрассудно летит на огонь, как бесшабашная подруга, и так же опалит крылья в пылу любви...
Отбросив нелепые сравнения, она запретила себе даже думать о подобном.
— Что же... — начала госпожа Чернова, но ее прервали.
Слуга доложил о приходе господина Рельского в сопровождении инспектора и констеблей. Разумеется, полицейские остались в прихожей, а сам мировой судья поспешил засвидетельствовать дамам свое почтение. Надо думать, получив записку гадалки, он тотчас поспешил исполнить ее просьбу.
Он вежливо поприветствовал всех, отметив про себя заплаканные глаза Юлии и решительный настрой Софии, и попросил поведать новости.
Госпожа Чернова не заставила себя упрашивать, кратко пересказала рассказ подруги, а также ее просьбу.
Услышав о желании барышни Гарышевой убежать с оборотнем, мировой судья приподнял брови.
— Вы несовершеннолетняя, — повторил он слова госпожи Черновой, задумчиво потирая подбородок.
— Ну и что? — вскинулась Юлия. Ее светлые кудряшки, казалось, поднялись дыбом, будто шерсть рассерженной кошки. — Или вы его отпустите и позволите мне уехать с ним, или я откажусь от своих слов!
К сожалению, закон требовал давать обвинительные показания самолично, и письменные пояснения тут не годились. Так что мировому судье пришлось согласиться, оговорив только, что прежде следует достоверно выяснить, виновен ли ульвсерк в убийстве Ларгуссона. Господин Рельский не собирался выпускать из железных объятий правосудия виновника недавних событий и намеревался освободить господина Щеглова лишь в том случае, если он не имел касательства к смерти сторожа.
Барышня Гарышева, видимо, была совершенно уверена в непричастности своего кавалера к душегубству (ромарэ, по ее разумению, душами не обладали), потому легко согласилась на такие условия.
Юлия настоятельно потребовала, чтобы ее взяли с собою на охоту за оборотнем, и все уговоры отказаться от безрассудного намерения были тщетны.
Софии же предстояло остаться в библиотеке и ждать известий.
После того, как все было условлено, господин Рельский попросил соизволения гномки на разговор с Софией наедине (хотя выставлять хозяйку дома из собственной гостиной было верхом невежливости). Однако время не терпело, и он желал как можно скорее выпытать у гадалки все, что ей известно, поскольку ее записка грешила крайней лаконичностью, а в присутствии посторонних она могла поведать отнюдь не все, щадя чувства подруги и не желая лишних сплетен.
Госпожа Дарлассон не стала спорить, энергично пообещав напоить Юлию чаем и угостить чем-нибудь скучающих полицейских, вывела девушку из комнаты. Под таким конвоем барышне Гарышевой было решительно некуда деваться, пришлось покорно следовать за бывшей начальницей.
Едва за ними закрылась дверь, мировой судья потребовал самого подробного рассказа и, разумеется, получил его...
— Если господин Щеглов был той ночью в библиотеке, то все указывает на его виновность, — задумчиво произнес господин Рельский наконец. — У него имелись ключи, к тому же для оборотня сущие пустяки спуститься со второго этажа. Выходит, это "мордварг"?
— Что такое "мордварг"? — с трудом произнесла незнакомое слово госпожа Чернова.
— Юридический термин, означает убийство с отягчающими обстоятельствами, и состоит из двух слов "убийство" и "волк", — пояснил мировой судья. — В данном случае вину усугубляет то, что преступление совершено оборотнем, к тому же ради покрытия иного злодеяния.
— Я не знаю, — София нахмурилась и в раздумье прикусила губу, — он ведь не сумасшедший, чтобы все так усложнять без всякой нужды. Одно дело — кража какой-то книги, о подлинной ценности которой никто и не догадывался, а совсем иное — душегубство.
— Полагаю, он рассчитывал, что его никто не заподозрит... — задумчиво произнес господин Рельский, глядя на огонь. — Барышня Гарышева полностью уверена в его невиновности, но это еще ни о чем не говорит. Возможно, он не собирался убивать, но потерял голову или что-то пошло не так, и он был вынужден применить силу...
Гадалка покачала головой, не соглашаясь. Ломая пальцы, она пыталась поймать ускользающую мысль.
— Я все вспоминаю то первое гадание, — вслух размышляла она, — когда я спрашивала о личности преступника, и руны отвечали что-то непонятное. Я никак не могла понять, в чем дело. А потом, когда напали на госпожу Дарлассон, вы сказали: "Впоследствии не означает вследствие", помните?
Он кивнул, украдкой любуясь изящной фигурой госпожи Черновой, различимой даже в грубом обрамлении траурного платья. Поймав себя на этом, он нахмурился и отвернулся.
А София тем временем продолжала обдумывать новые сведения, пытаясь наложить их на уже известные обстоятельства.
— Мы сочли, что господина Ларгуссона убили ради кражи книги, но ведь это только предположение! Получается... — медленно произнесла она, пытаясь сформулировать догадку, — руны обычно говорят столь сумбурно, если вопрос задан неточно. Что, если преступников было двое: оборотень украл книгу, а кто-то другой убил сторожа? Тогда все согласуется с рассказом Юлии!
— Возможно, — с сомнением проговорил мужчина, барабаня пальцами по гладкой поверхности стола, — а может быть, оборотень просто наговорил ерунды барышне Гарышевой, а она невольно обманула нас.
— Но это ведь все объясняет! — настаивала София.
— Возможно, — снова повторил мировой судья и заключил: — В любом случае, мне ничего не сообщили о появлении в окрестностях ульвсерка, следовательно, он находится здесь незаконно. Допросим его и выясним остальное.
— Но ведь это опасно! — воскликнула госпожа Чернова с тревогой.
Мужчина лишь пожал плечами. Возразить было решительно нечего, да и спорить не хотелось.
— Пожалуйста, не нужно так рисковать, — вдруг попросила молодая женщина. Подошла, коснулась рукава и тихо призналась: — Я волнуюсь о вас.
Он чуть повернул голову, всмотрелся в ее лицо, увидел непритворную заботу... Позволил себе несколько мгновений полюбоваться ее обликом, знакомым до последней черточки, и снова отвернулся. Дружеское участие злило, выводило из себя, подбивало делать глупости. Лучше уж равнодушие, чем вот так — стоять на грани и не сметь ее переступить.
Осторожно убрал ее ладонь, ответил сухо:
— Все будет в порядке.
Госпожа Чернова взглянула непонимающе, отстранилась и спросила уже совсем иным тоном:
— Шеранн пойдет с вами?
— Нет, — коротко и резко ответил он. — Дракон слишком заметен, лучше его пока не извещать.
— Хорошо, — она кивнула спокойно, отвернулась, разглядывая вышитую картину на стене.
Мужчина минуту поколебался, затем глухо произнес:
— Простите меня. Должно быть, я слишком тревожусь, что в окрестностях Бивхейма бродит оборотень.
— Я верю в вас, — сказала тихо, но от этих простых слов веяло убежденностью.
Господин Рельский ответил долгим взглядом, затем поцеловал ее руку и отбыл, а Софии осталось лишь молиться...
Глава 33.
Царин-парк ничуть не изменился с последнего визита господина Рельского и казался удивительно мирным, будто разморенным на солнышке. Разве можно безоблачным весенним днем поверить в зверя, что затаился в доме, будто в берлоге? Именно эта обыденность больше всего царапала, заставляла вздрагивать от каждого шороха и тут же краснеть за свою нервозность.
Все было вполне буднично: дворецкий распахнул дверь, увидел грозный отряд и стремительно побледнел.
Полицейские при полном параде, с жезлами констеблей и оружием в руках, а также господин Рельский при всех регалиях мирового судьи выглядели весьма грозно. Лишь дрожащая барышня Гарышева выделялась в этой команде бравых вояк.
Отодвинув почти лишившегося чувств слугу, инспектор Жаров резко спросил:
— Хозяева дома? Оба?
Дворецкий замедленно кивнул.
— Вот и хорошо, — вздохнул полицейский. — Собери всех на кухне и пусть замкнутся изнутри, и туда же отправится барышня Гарышева. И пошли кого-нибудь запереть покои хозяйки. А ты, голубчик, проводишь нас в комнаты молодого господина. Справишься?
Тот снова кивнул, сдавленно позвал помощника, пересказал распоряжения, краем глаза нервно наблюдая, как незваные гости осматриваются вокруг.
Спустя каких-то десять минут он доложил дрожащим голосом, подобострастно кланяясь:
— Все исполнено, как вы велели.
Очевидно было, что дворецкий терялся в догадках и измыслил себе такие ужасы, что даже известие об ульвсерке показалось бы незначительным и почти не страшным. Но господин Рельский не обольщался: полицейские тоже изрядно трусили, а толстяк констебль Лазарев просто обливался потом.
— Теперь веди нас к господину Щеглову! — приказал мировой судья, повелительно взмахнув рукой.
Слуга расширенными глазами посмотрел на него и, развернувшись, как сомнамбула двинулся на второй этаж.
По счастью, оборотень не подозревал о грядущей облаве, потому не успел ни подготовиться, ни бежать. Даже двери в его покои не были заперты! Впрочем, слугам непременно показались бы странными закрытые посреди бела дня комнаты, пошли бы слухи...
Господин Рельский с невольным одобрением подумал, что ульвсерк прекрасно устроился среди людей, усыпив все опасения, но тем самым загнал себя в ловушку.
Искомый господин Щеглов обнаружился в своем кабинете, с томиком стихов в одной руке и бокалом портвейна в другой, являя собою образец скучающего джентльмена.
Ворвавшись в комнату, представители правопорядка выстроились перед ним цепочкой: с левого фланга — инспектор, правый занял мировой судья, а меж ними замерли констебли. Дворецкий проворно испарился.
Господину Рельскому подумалось, что в этот момент они выглядели нелепо, напряженно целясь в молодого человека, расслабленно развалившегося в кресле. Кабинет напоминал зефир: бело-розовое пышное великолепие, казалось, отзывалось приторно-сладким вкусом на языке. Господин Щеглов в темно-красном флашроке казался вишенкой, венчающей кремовый торт.
Юноша обернулся, одним взглядом оценил представившееся зрелище. По его лицу пробежала тень, которая заставила посетителей судорожно сжать оружие (самое обычное — нелепы разговоры, что якобы на оборотней действует лишь серебро), но он сдержался, прикрыл глаза, спрятав их яростный блеск.
