Он вышел на воздух. В небе ярко горело сброшенное вражеским самолётом "паникадило". Ветер гнал его вдоль фронта. Зелёные отсветы ракеты зловеще играли на обрывках туч. "Юлия, милая, я опять не сплю. Подремлю в машине и всё. Спозаранку вновь в пути. Утро здесь чумное. Поют, заливаются соловьи. Так поют, что не наслушаешься. Не понимают птахи, что скоро не только нам, но и им жарко придётся. А пока поют и поют теребят душу. Солдаты слушают на передовой, глаза отрешённые, дом, женщину любимую вспоминают. Сегодня был на переднем крае, беседовал с людьми. Они главное. Сталь плавится, они нет. Много сталинградцев и участников боёв под Москвой. Значит, выстоим. Солдаты научились драться и побеждать. А ещё радует, что пошла в войска новая техника, самолёты и оружие. Теперь нас точно не сломить. Юлия, держи там оборону с Адой, я не могу тебе сейчас помочь. Разгребу здесь, прилечу, разберусь".
Вывести его из себя не просто, но в этот день злится с самого утра. Чёрт, хлопот полный рот, а тут ещё достала опять Седова. Он думал, что у неё та блажь давно выветрилась, но оказалось Люлю права. По-видимому, удар по её самолюбию был нанесёт ужасный. Иначе уже можно было и угомониться. Кто бы знал, как ему сейчас не до неё. Сначала она писала письма, он даже не открывал. Теперь прикатила сама с артистами. Мол, для поднятия боевого духа. В этот раз Рутковский был умнее и держал её на приличном удалении от себя. Она как всегда всей силой своей спеси и характера жала на его зама с целью провести отдельное выступление в штабе фронта. Он отмахнулся, этого ещё ему не хватало. Достаточно и того, что пустили на фронт. Людям нужна отдушина, хоть немного отвлечься от войны. Концерт с участием той, которая "умела ждать, как никто другой" будет хорошей разрядкой и поднимет им дух. Нет, с этой барышней надо кончать. "Так что, жёнушка моя маленькая, не волнуйся. На сей раз, я был молодцом". Пройдёт вся эта канитель с наступлением, и придётся сделать, как предлагал Казаков. Не совсем вежливо, но тут Костя согласен с ним по — другому с мадам нельзя. Не откладывая в дальний ящик, он связал письма актрисы тесёмкой, написал записку с просьбой больше не писать и, приготовив, положил в ящик. Казаков отправит своего сына Виктора с этим деликатным поручением, заодно он заскочит к Юлии, отвезёт посылку и письмо. Сына Казаков перевёл под Курск весной 43 го. Естественно, боялся за его жизнь и будет рад его командировке в Москву. Но, как запланировал не вышло, поездку из-за непредвиденных обстоятельств пришлось отложить...
Военные будни держали его в своём плену с самого рассвета и до нового рассвета. Он вгрызался в войну на ходу осваивая новые для него направления. Довелось познакомиться с руководителями партизанских отрядов и соединений, они после Московской конференции собрались у него. Здесь обсудили вопросы совместной работы. Познакомили партизан с последними образцами нового оружия, изготовленными специально для них. Всех их потом удачно перебросили в свои районы. Теперь он с партизанскими штабами поддерживал постоянную связь. Его диверсионные группы пробирались в тыл врага с задачей уничтожения штабов, нарушение связи, подрыва зданий с размещёнными в них фашистами, засад на дорогах, поэтому эта кординация для Рутковского очень важна.
В мае и июне активизировалась немецкая авиация. В небе шли воздушные бои. Он наблюдал ту волнующую картину со своего КП. Часто стали появляться вражеские самолёты и над селом, где располагалось оно. Жили они в крестьянских домах. Обычно вечером он посматривал шифровки, а в этот раз Казаков организовал опять ужин с гостями, вызвав их подружек к себе. Это было в столовой Военного совета, которая находилась рядом с домом Рутковского. Галина немедленно прикатила, захватив, естественно, "воробушка". Шифровальщик ровно в 23 часа принёс ему туда депеши. Над селом закружили немецкие самолёты. Услышав свист бомб, он успел лишь подать команду "ложись". Все упали на пол, и тут же прогремел оглушительный взрыв... Комната наполнилась пылью от осыпавшейся штукатурки. Вылетели стёкла. На нём ни царапины. Казакову немного досталось, ерунда, а вот Шишманёва тяжело ранена. Она сидела спиной к окну и осколки стёкла угодили в неё. Казаков заметался с Шишманёвой, он застыл на "воробушке", смотрел как её трясёт и ни мог ничего сделать. Надо было привести её в чувство, она медик, а Шишманёвой нужна помощь. Но сделать это оказалось не так просто, в полуобморочном состоянии она висела на его руках и в себя приходить не желала. Не просто было вывести её из шока. Пришлось постараться с утешениями. К тому же в свой дом он её не мог взять, его просто снесло. Отправил вместе с раненной в госпиталь. "Юлия, что это? Спасаешь ты меня или так грозно предупреждаешь?" А Шишманёвой так и не смогли помочь, через две недели она умерла. Казаков был подавлен, несмотря ни на что, он был привязан к ней. Их отношения тянулись с ещё его предвоенного попадания в госпиталь. Любовница со стажем. К тому же — женщина заводная, интересная...
Хоронить близких больно. Только войну не зарыть с потерями. Она продолжается и впереди тяжёлый, решающий бой.
Командир любого ранга должен учиться уметь предвидеть. Без этого на поле боя трудно. Рутковский всю жизнь старался учиться "седлать" этого коня. Всё сделано, предвидено и просчитано. Осталось самое трудное — ждать. Он сидел теперь, как на иголках. Ждать — это безумно тяжело. Всё тревожнее и тревожнее у него на душе. Поэтому, когда ему донесли разведчики 5 июля, что немецкие сапёры начали скрытно разминировать минные поля, я понял, что не ошибся и это начнётся сегодня утром. Разведка умудрились захватить одного сапёра. Он подтвердил — утром. Странно, но соловьёв в это утро не было слышно. Возможно, они каким-то чутьём уловили напряжение и упорхнули. Скоро всё здесь закачается от грохота снарядов, но... ничего не попишешь: кровушки литься, а весне широко шагать. Он посмотрел на часы. Пленные уверяли, что наступление ожидается в три часа. Через несколько минут здесь начнётся ад. Но куда лучше начать самим первыми. Он повернулся к Жукову. Тот медлил, но глаз не отвёл. Оставался до обозначенного срока час. Сказал прямо и ясно:— "Командуешь фронтом ты, тебе и решать". Рутковский облегчённо вздохнул и приказал 2часа 20 минут командующему артиллерии:— "Открыть огонь. Поехали!" Тысяча орудий ударили по немецким войскам, приготовившимся к наступлению. Он упредил их. Немецкие части были застигнуты врасплох. К 4.30 немцы опомнились и начали артподготовку, а в 5.30 перешли в наступление. Но момент внезапности был потерян. Возле него стояли, окружив кольцом, начальники родов войск и члены военного совета. Их уставшие и осунувшиеся лица вопросом застыли на его персоне. Придётся взбодрить. Спросил: уверены ли они в надёжности своих планов и готовности подчинённых им войск выполнить поставленную перед ними задачу. Прослушав утвердительные ответы, посоветовал им пару часиков отдохнуть, чтоб не мешать своим влезанием в поле деятельности командармов. Впереди нас ждала ещё не одна бессонная ночь. Для наглядного примера пошёл и лёг сам. Глаза закрыл, но какой сон... Хотя сделал всё и сейчас оставалось только ждать. А ждать это самое изнурительное. Он знал, что это такое и преклонялся перед Юлией, жизнь которой состояла из одних ожиданий. Иногда ему кажется, что то стихотворение с которым раскатывается Седова написано именно с его Люлю... Но вот стали поступать донесения от командующих армий. Он достал фотографию жены, разгладил: "Люлю, только ты знаешь, какого напряжения воли и нервов стоило мне это спокойствие и выдержка. Ведь принимается решение не вдруг... Ведь дело не только в том, чтобы взять высоту, город, ворваться в первую линию, смяв врага. Тут ведь надо послать в бой тысячи людей. Война кровавое варево, где путь к победе выстилается жизнями людей. И я должен рассчитать, как сохранить своих солдат и положить, как можно больше противника. Это закон войны. Юлия, милая, если б ты знала, как мне тяжело перед каждым наступлением. Помоги мне, отмоли мой грех. До жути жаль людей, но мы должны, должны идти вперёд".
Настроение у Галины было особенно радостным. "Воробушек" воспряла духом. Постылые будни кончились. Все проблемы, неурядицы, с этого момента приказали долго жить. Он, её звезда и надежда, появился на небосводе вновь. Сердце сладко замирало, и мечты, одна заманчивее другой вновь кружили голову. Так было с самого начала удачно начавшийся такой нужный ей роман, чуть не утонул на мели. Кто б мог подумать, что его сорвут с места и куда-то там перекинут. К тому же, её неловко высунутый язык на счёт Серовой, чуть не испортил всё дело. Казаков рассказывал Галине Павловне, а она ей, что Костя катался к семье почти каждые две недели. Это так скверно! Она места себе не находила от обиды и злости. Вот упрямец, зачем ему та семья. Может, Галя не достаточно умно подошла к этому вопросу, не была настолько нежна и напориста, чтоб навечно влюбить в себя. Не возможно же, чтоб он так был привязан к семье. Мужчинам это не присуще. За Сталинград она была спокойна, там он был ничей. Одни мелочи. По крайней мере, от жены он был далеко. Она, стараясь продлить отношения, писала письма. Но не удачно. Павловна даже придумала передать письмо через Казакова. Галя почти отчаялась и вот судьба даёт ей новый шанс, он рядом, только дерзай. Она плакалась уже Шишманёвой на свой промах. "Ах, эта Седова!" Та утешала, обещала содействие и помощь. Ох, как Павловна права: сверкать ярче чем окружающие,— это так приятно, причём то умение с которым никто не рождается на свет и Галя научится этим премудростям. Она расшибётся в лепёшку, но получит то, что хочет. А хочет она Рутковского. И Казаков не обманул, привёз его, наконец-то. Теперь она его не выпустит из своих коготочков. А семья? Что семья... она в конце концов вынуждена будет примириться с положением вещей. Павловна предложила устроить ужин, причём на природе и пригласить их. Всё получилось. Они сидели вчетвером. Лесная поляна, сквозь изумруд листвы пробиваются золотом солнечные лучи, пели соловьи. Всё просто здорово. Она тоже пела, как хорошо, что он любит песни, для неё это просто находка. Галя выучила весь его любимый репертуар. Было ясно, что угодила, расчувствовался и, прижав к себе, сказал: "Соловушка ты моя!" Вообще-то он на ласку скуп и все его потуги в отношении её носят скорее интеллигентный, сочувствующий характер. Он, пользуется ей, как — будто стесняясь, ещё умудряясь при этом жалеть. Но ей-то какое дело до этого квохтанья, для неё и то неплохо. Что бы дитё не мудрило, лишь бы любило. Такая его телячья маета играет ей даже на руку. Галя совсем было окрылилась и вдруг произошло такое... Казаков опять организовал посиделки на четверых. Теперь они отправились с ответным визитом к кавалерам. Естественно, как всегда ближе к ночи. Они с Галиной Павловной долго тряслись в кузове грузовика и всё же доехали. Вечер обещал быть необыкновенным. Хорошо сидели, но угодили под бомбёжку. Павловну тяжело ранило и через две недели, она скончалась. Галю трясло. Не сразу пришла в себя. Она осталась одна без поддержки. Не обратишься же за помощью напрямую к Казакову. Как некстати её смерть. Придётся действовать напористее самой. Жаль, что сейчас Рутковский надолго будет отгорожен от неё боем. Безвылазно засел на КП и такое будет до конца сражения. Она не может позволить убегать времени в песок. Итак много потеряно. Больше нельзя упускать такую сказочную возможность. Немного было досадно, но что ж с этим поделать, так устроен мир: женщина хорошо может прожить только при одном условии, прилепившись к сильному плечу. За это стоит попотеть. К тому же она может писать ему письма. И она писала, каждый день. О том, как любит его, как ей без него свет не мил, как скучает и ждёт его, беспокоится за его жизнь, верит в победу и их счастливую судьбу и ещё всякую прочую сентиментальную нравившуюся мужчинам чепуху. Она его забрасывала письмами, надеясь, что его совестливость и порядочность даст такому её артиллерийскому обстрелу плоды. Вскоре её труд и усердие были вознаграждены. Ей привезли записку от него. Это правда далеко не то, чего она ожидала, стихи, но уже кое — что, окрыляет. К тому же так романтично начинается. "Моя незабвенная соловушка..." Ах, как красиво! Она ликовала. Ничего, если даже на её пять он ответит одним всё равно будет много.
Ах, как она ошибалась. Планы это хорошо, планы это здорово... Только вот в его семье ничего не предвещало скорой капитуляции. Оружие складывать никто не собирался. Да и он не торопился валяться в ногах и просить её руки...
Вот она битва. Жуков, пожелав ему успеха, улетел. Рутковского это окрылило. Значит, верят! А битва набирала обороты. Немецкие войска с остервенением долбили нашу оборону. Охрипла от надрыва артиллерия. Висели грозовой тучей над войсками самолёты. Грозная картина, но уже через несколько минут два вражеских бомбардировщика, охваченные огнём и страшно дымя, спикировали и врезались в землю. Наши сразу смекнули, что если в небе тесно, то легче снаряду найти цель. До немецких лётчиков это, кажется, тоже дошло, они стали рассредоточиваться. А на передний край уже лезли с упорством жуков немецкие "тигры" и "пантеры". В первый же день противник ввёл в бой массу танков. Страшный грохот и скрежет ползущего сплошным панцирем чудовища. В боевых порядках танковых групп следовала пехота на бронетранспортёрах и в пешем строю. Артиллерия, миномёты, "катюши" встретили наступление сильным огнём, прямой наводкой расстреливая противника. Огненная стрела, подобно молнии, ударяла по башням и гусеницам. Броню тигров пробить было трудно, стреляли с близкого расстояния по гусеницам. Пехотинцы подбирались ползком к остановившейся машине и забрасывали её гранатами или бутылками с зажигательной смесью. Слева и справа горели танки, бронетранспортёры, из них валил чёрный дым, и лизали броню огненные языки. Ветер раздувал это пламя. Горячие воздушные волны катились через окопы. За грохотом выстрелов не слышно было, как гудели в небе вражеские самолёты, и вздыбилась земля. Авиация противника стремилась замедлить продвижение наших войск. Клубы пыли и дыма заволокло небо. Фашистские стервятники усердствовали. Дотемна длилась танковая и артиллерийская дуэль. Но войска героически отражали натиск превосходящих сил противника, нанося ему большой урон в живой силе и технике. Невероятной тяжестью усталость легла на плечи. Первый день выстояли. А утром снова бой... Дружно ударили наши орудия. На горизонте взметнулись к небу столбы дыма. Вздрогнула и застонала земля. Сражение разгоралось вновь. Всё заволок плотный и едкий дым. Без отдыха трещали пулемёты. За каждый километр родной земли приходилось сражаться с огромным напряжением. К исходу третьего дня почти все фронтовые резервы были втянуты в бой, а противник продолжал вводить всё новые силы. Враг шёл на всё. Чем удержать его? И я на свой страх и риск, послал на главное направление свой последний резерв— 9-ый танковый корпус, который прикрывал Курск с юга. Рутковский сознавал, чем ему грозит этот манёвр при неудаче. К 11 июля противник понёс значительные потери. Было видно, что натиск врага стал ослабевать. За первые шесть дней непрерывных атак противнику удалось вклиниться лишь к нам от 6 до 12 километров. Выходит, наши выполнили свою задачу. Восемь дней они стояли насмерть. День и ночь бесконечные бои... Выдержав, не откатившись, перешли 15 июля в контрнаступление. Хотя уставшие армии не гнали его, а вытесняли. Рутковский жалел, что на перегруппировку ему не дали времени. Всей имеющейся в его распоряжение силой, он двинул на врага. Правда, наступление развивалось медленно, но он шаг за шагом продвигался вперёд. "Вперёд... Только вперёд и как можно быстрее!" В результате ожесточённых боёв освобождён 5 августа Орёл и Белгород. 18 августа он изгнал гитлеровцев с Орловского выступа. Всем войскам участвовавшим в операции объявлена благодарность. Ликвидация орловского плацдарма, который немецкая пропаганда называла кинжалом, направленным в сердце России, резко меняла всю обстановку. Однако какой бы радостной ни была победа, впереди ещё предстояли бои. Но сегодня он мог передохнуть. "Юлия, я у тебя молодец!" Вспомнив, о наспех прочитанном от неё письме, достал, ещё раз перечитал. Улыбнулся. "Ты сердишься на меня, что долго не писал, я виноват, ангел мой, но шёл бой. Сегодня ты уже наверняка знаешь о нём, и простила меня". Как жаль, что в таком письме, которое читают все кому не лень, он не может написать ей о том, как страшно скучает и любит свою маленькую жёнушку. Но он непременно расскажет ей при встрече или отправив письмо с оказией. Из её письма он понял, что у неё своя оборона, против открытого Адусей фронта и раз она взываешь к его отцовским чувствам, что на неё совсем не похоже, это означает лишь одно, Люлю трудно приходится, а их дочь идёт на новый штурм. "Держись, солнышко, всё будет хорошо! Я, более-менее, освободился и помогу". Поцеловав кричащие любовью и страхом за них с дочерью строчки жены, он найдя лист и карандаш, взялся за письмо. "Дорогие мои Люлю и Адуся! Улучив свободную минутку спешу сообщить о себе и о наших делах. Итак: 5 июля с 2. 30 немцы ринулись на нас своими полчищами танков, артиллерии, пехоты и авиации. В дело было брошены новейшие бронированные чудовища в виде "тигров", "фердинандов", "пантер" и прочей пакости. Восемь дней длился жестокий бой, не прекращающийся ни днём, ни ночью. Результат боёв вам, по-видимому, известен из газет. В общем, набили мы тут фрицев много. Захватили пленных и материальную часть, а теперь гоним немцев на запад, освобождая ежедневно сотни населённых пунктов.
