— Гости дорогие явились, — повернулся хозяин к выходу, даже не пытаясь стереть слезу с лица. — Что надо? — заданный вопрос сразу же объяснил его позицию. — Чего явились?

Вошедшие молча смотрели на него, продолжая сминать шапки словно именно они были источником всего мирового зла. В тот момент, когда пауза начала затягиваться случилось странное... Один из гостей, щуплый с проседью в бороде дядька, расстегнул ворот домотканой рубахи и, под пристальным взглядом второго, вытащил золотой крестик. В свете керосиновой лампы тот тускло блеснул, показывая результат удивительного искусства ювелира.

— Значит-ца, знавал я тебе Степка еще мальцом и уже тогда ты больно рассудительным был не по годам, — хмуро заговорил тот держа крестик в руке. — Правильно ты готаришь. Все верно! Нет никакой вины на малых робятах! Все творится от злобы нашей... С тобой я Степан, — он с вызовом посмотрел на пришедшего вместе с ним и бросил крестик в 'красный угол' избы.

Лоб первого прорезали глубокие морщины, придававшие ему вид библейского старца.

— Что буркала на меня выкатили?

— А ты с кем? — выдавил из себя Степан, буравя того тяжелым взглядом.

— Креста на мне уж, почитай, годов с десяток как нет, — усмехнулся тот. — Что панове делать-то будем?

Все трое уже давно знали друг друга. Родственные связи настолько густо переплелись между ними, что не всегда можно было определить, кто и кому приходится шурином, дядькой или еще кем. В таком кругу были не принято скрывать что-либо друг от друга.

— Стёпка, — начал самый старый, поглаживая густую бороду. — Кажись, германец надолго пришел. Вона с такой силищей прет, что аж жуть берет... Козьма рассказывал, на станции кажный день горынычи дымят. Вагоны полны... Чего только там нет — и людишки, и танки, и пушки.

Остальные угрюмо слушали, но в их глазах читалось полное согласие с говорившим.

— Чую, москали не осилят. Раздавят их германец, а заодно и нас, — продолжил он неторопливо рассуждать. — Думать что-то надо.

— Можа пронесет? — подняв голову, с надеждой спросил тот что помоложе. — Сколько таких было? И эти пройдут! Ну пограбят, девок потискают и уйдут к себе...

Старик, недовольный тем, что его прервали, зло рассмеялся.

— Смотрю Гриня, волос то седой, а ума тебе это не прибавило. Посмотри-ка, что кругом твориться. Глазенки, разуй! Москали, вон, за цельный год столько не сделали, сколько германец начудил!

— Как же уйдут... — прохрипел Степан, до боли сжимая ладони в огромные как колотушки кулаки. — Сначала тех, кто поздоровей забирали... Теперича вон до робятишек добрались. Говорят, школу с усиленным питанием хотят открыть... Нет! Эти не уйдут! Вот куда они метят, — разжавшись, его ладонь с силой ударила по шее. — Вот куда яро повесить метят, курвы! Дядько Апанас верно сказал, думать крепко надо иначе все...

Хозяйка, уже отошедшая от того зрелища, свидетелем которого недавно была, неслышной тенью скользнула за их спинам. На столе появились небольшая бутыль с мутным содержимым и несколько мисок с закуской.

— Я вот что панове сказать хочу, — вновь заговорил старик, как-то странно глядя на хозяина. — Разговоры тут Степка разные ходют про деревеньку вашу, да про Таньку..., — едва слова были произнесены, как рука Степана, державшая граненный стакан, дрогнула и его содержимое чуть не пролилось на стол. — Ты бы нам все рассказал, а то непонятно мне это.

Второй тоже не выдержал:

— Брешут люди?

Тяжелый табурет, сколоченный из крупных брусков, неприятно скрипнул под заерзавшей тушей.

— Расскажу я вам, панове, все как было, — стакан самогонки, наконец-то, был употреблен по назначению. — А уж вам потом решать, как и да что... Случилось это в аккурат на начало июля. Германец как раз пер тут, — он шумно вздохнул; видно было как рассказ тяжело дается ему. — Сельцо наше близ тракта лежало. Там постоянно шумно было — то везут что-то, то солдаты пылят...

Танька, внучка моя, кажное воскресенье бабку свою проведать ходит... Знаете чай ее — Мидениха это, — услышав имя старухи, известной всей округе своей непростой репутацией, гости переглянулись. — Бабкой она ее кличет, хотя на самом деле прабабка это ее... Прибежала он в тот день в синяках вся, а сама ни слова единого сказать не может. Икает только, как оглашенная! Когда отпоили мы ее, то начала говорить, — Степан сделал паузу и кивнул на пустые стаканы, про которые общество совсем забыло, с головой окунувшись в таинственный рассказ. — Ну, панове, чтобы семьи наши по человечески жили, — когда посуда опустела, он продолжил. — Сказало она, что германцы ссильничать ее хотели, да лес оборонил ее. Думали мы, девка умом тронулась, раз всякий бред несет, — гости его слушали завороженно. — Панове, не все здесь знают... Село ведь наше пожег германец, людей вон осталось по пальцам пересчитать можно... Ходили мы ведь тогда в лес, дубу поклониться, за внучка единственную спасибо сказать.

Старик что-то знал про это, и это ясно читалось на его лице. А вот его сосед был просто ошарашен...

— Люди бают, лес сам девку обнял ветками, — не выдержал он, выдавая свою частичную осведомленность. — Верно ли?

— Обнял нашу кровиночку, — первый раз за весь вечер улыбка тронула губы Степана. — Ветки откуда-то снизу вытянул махонькие-махонькие, словно тростинки и обнял ее. Она рада была. Прижалась... Он по волосам ее гладит, дитю радуется, — его голос немного оттаял, когда он стал рассказывать про внучку. — Танька сказала, что говорил он с ней. Сам не слышал, врать не буду! Вот такие дела, панове.

— Вот, сродственнички, и ответ на наши мольбы, — с кряхтением пробормотал Апанас. — Мыслю я так, одним нам меж двух силищ не жить. Время сейчас такое, или германец нас задавит или москаль учить жить начнет... Нам, конечно, все едино помирать скоро, но о семьях подумать треба... Надо на поклон идти. Вот.

Второй мужик, судя по глазам еще не отошедший от рассказа, недоуменно спросил:

— На поклон? К кому, к немцу или к москалям, дядька Апанас?

Тот отмахнулся от него, как навязчивого насекомого, и посмотрел на Степана.

— За кровинушек своих, я хоть с жидом или самим чертом поручкаюсь, — негромко проговорил тот, выдерживая взгляд старика.

— Тогда, Степка, решено. Только треба Милениху позвать... Разное про нее говорят. Пусть лучше с нами будет, рядом. Глядишь и сподобиться, что помочь или подсказать. Это Степан, больше твоя родня, значит тебе и гутарить с ней... Вечор идти надо, если хотим в лесу прятаться.

Город... Ресторан 'Валькирия'. Только для офицеров. Столик возле самого входа.

Лейтенант Шеер немного волновался, что сразу же было отмечено его товарищем.

— Старина, что ты какой-то неживой, — с некоторой тревогой спросил Курт своего закадычного друга. — Смотрю, к последнему бокалу совсем не притронулся. Я конечно тебя понимаю, пиво здесь просто дрянь. Но, Отто, это же пиво! И, в конце концов, жизнь прекрасна и она достойна того, чтобы ее проживать радостно, а не с такой унылой рожей как у тебя...

— Помолчал бы, — пробормотал Шеер. — Тошно уже от твоих речей! Пойду лучше в часть...

Не дожидаясь ответа, он бросил на стол несколько монет и вышел. Лишь около входа лейтенант понял, что выпитое до этого пиво проситься наружу.

— Господин офицер, господин офицер, вы обронили платок, — он повернулся и встретился глазами с миловидной девушкой, которая протягивала ему небольшой кусок ткани. — Вот. Он выпал из вашего кармана.

Она улыбалась, глядя на него, словно и не было никакой войны. Шеер не удержался и его губы растянулись в ответной улыбке.

— Что разинул рот, господин лейтенант? — вдруг недовольно прошептала, приобнявшая его девушка. — Обо мне что не предупреждали? Бог мой, где они только нашли такого недоумка, — прошептала она последнюю фразу сквозь зубы, тыча в лицо офицеру небольшим серебряным значком с характерной раскинувшей над земным шаром крылья птицей. — Теперь понял?! И, о черт, сделай рожу по приветливей! Мы влюбленная пара! Что скривился?! Давай, пошли...

Гримаса, в которую в мгновение ока превратилось лицо Шеера, была не только от самого обыкновенного страха (внимание службы СД к обычному армейскому лейтенантику это тебе не фунт изюма, а вполне даже нехороший намек на какое-то плохое продолжение), но и непреодолимого желания облегчиться. Рвавшееся наружу пиво помноженное на неожиданный испуг буквально скрутили его внутренности...

— Отто, — на крыльце красовался слегка набравшийся Курт. — Вот ты куда спешил! Ай да, тихоня Отто! Эй, фройлян, у вас нет случайно точно такой же очаровательной подруги? Если да, то я готов! — Он попытался щелкнуть пятками сапог, но у него ничего не получилось.

— Шевели ногами скорее, — шипела в самое ухо, продолжавшая улыбаться девушка. — Железная задница не станет долго ждать! — она буквально тащила его на прицепе, с силой вцепившись в руку лейтенанта.

К счастью, СД располагалось не так далеко от ресторана. Как тихо шутили некоторые из сослуживцев Шеера, такое местоположение было выбрано специально, ибо хорошее пиво развязывает языки не хуже огня и металла.

Значок, который девушка не выпускала из рук, оказался пропуском святая святых организации. Достаточно было его продемонстрировать и здоровенные лбы из охраны вытягивались еще больше.

— Герда, что-то вы сегодня совершенно не пунктуальны, — укоризненно проговорил грузный майор, встретив их у своего кабинета. — Вы должны были быть у этих дверей еще час назад.

Та с ненавистью взглянула на по-прежнему чуть не висевшего на ней лейтенанта.

— Господин майор, вот виновник моего опоздания, — сбросив его руку со своего локтя, ответила она. — Лейтенант, которому было поручено меня встретить и незаметно провести через посты в городе, не явился на встречу.

Усталые как сама смерть глаза остановились на лейтенанте.

— Знаете, Отто, когда ваш отец, мой хороший товарищ, дружбу с которым я очень ценю, попросил меня присмотреть за вами, я сразу же согласился, — казалось, он начал издалека. — Я сразу же решил вас забрать к себе... Нам требуются хорошие и преданные офицеры с истинным пониманием задач Рейха. Я долго к вам присматривался. Еще с Франции мои люди следили за вами, потом это продолжилось здесь... Признаюсь честно, сначала вы произвели на меня самое благоприятное впечатление и я уже планировал переводить вас, но что я вижу? Вам было дано задание, естественно неофициальное... Оказана высокая честь внести свой вклад в борьбы с коммунистами вместо пьянства и разгильдяйства. А вы? Что с вами такого случилось, Отто?

Лицо лейтенанта медленно наливалось краснотой. В этот момент он даже расхотел в туалет.

— Дядя Вилли..., — его бормотание было едва различимым. — Господин майор, моя невеста — моя крошка Гретхен... Она...

— Хватит мямлить! — взорвался майор. — Не хватало еще вытирать вам сопли!

Окрик подействовал. Тот вытянулся и более твердым голосом продолжил:

— Мой невеста погибла при бомбежке. Эти проклятые англичане...

— Отто, я понимаю, что у тебя горе, но надо держаться, — майор подошел к нему. — Ты немецкий солдат! Ты должен быть сильным! Все решено, завтра я оформлю тебе перевод в наше ведомство, — отметив удивление на лице лейтенанта, он подчеркнул. — Поверь мне, мой мальчик, гестапо занимается крайне важным делом и успехи на этом поприще отмечаются особо. А сейчас, садись здесь и вникая в том, чем мы занимаемся... Черт, мы и так уже потеряли слишком много времени. Герда?!

Из угла комнаты донеслось:

— Господин майор! — сидевший мышкой лейтенант, взглянув на нее по новому вздрогнул; в нескольких метрах от него стояла не разбитная девица, не прочь прогуляться с немецким офицером, а хищница. — Агент сообщает, что в его приходе катастрофически уменьшилось количество прихожан... Этот svecshenik, — последнее слово она произнесла по слогам и практически без всякого акцента. — Крайне недоволен. Говорит, такая же ситуация наблюдается и в соседних районах, — сидевший в кресле майор утвердительно покачал головой, словно соглашаясь с этой информацией.

Не вставая он кинул на край стола несколько смятых листов с жирно черными орлами на самом верху.

— Вот сводки за последние два месяца. Смотри-смотри, — кивнул он на бумаги. — Из 8 вновь образованных православных общин в скором времени может остаться 3, ну максимум 4. Если в первые дни на воскресные службы собиралось в каждой церкви по несколько сот человек, то сейчас счет идет на десятки... И это при том, что этим варварским культам мы создали режим наибольшего благоприятствования! Дали отобранные у них коммунистами здания, не трогаем их людей... Ты понимаешь что происходит, Герда? — та замерев, внимательно слушала. — Появился какой-то новый фактор — неучтенный фактор...

— Я, кажется кое-что могу вам сообщить, — она положила сводки обратно. — По селам упорно гуляет слух о том, что появилась какая-то новая секта. Я разговаривала с десятком наших агентов и они все твердят лишь одно, что ничего не знают! — в ее голосе мелькнули нотки злости. — Складывается впечатление, что эта какая-то закрытая секта с крайне жесткой организацией и громадными планами по расширению... Вот тут, тут и тут, — она остановилась возле карты, висевшей на стене. — О селениях, расположенных примерно в этом треугольнике, чаще всего упоминают... Территория слишком большая, чтобы действовать напролом. Здесь почти четверть Франции и еще место останется.

Майор что-то молча обдумывал несколько минут. По-видимому, некоторое из сказанного было для него настоящим открытием. Он что-то быстро чиркнул карандашом на бумаге и протянул девушке со словами:

— Это сообщение нужно оставить на старом месте. Думаю, скоро мы будем знать точно об этом культе.

— Это наш новый агент? — заинтересованным тоном, спросила она. — Я его знаю?

— Ты стало себе слишком много позволять, Герда, — недовольным голосом протянул хозяин кабинета. — Или может ты думаешь, что постель тебе дает какие-то новые права? — в кабинете отчетливо потянуло холодком, отчего всеми забытый Шеер заерзал на месте. — Запомни, моя девочка, никто и никогда не может диктовать мне свои правила! Поняла?! Вот и хорошо! Оба свободны.

Едва Герда и Шеер выбрались из здания, как та словно превратилась в разъяренную фурию.

— Этот... боров, этот... напыщенный болван, — выплевывала она все новые и новые эпитеты, которые, как внутренне отметил Шеер, был необыкновенно точны. — Он говорит мне, что делать! Видно он забыл, кто его посадил сюда?! — ее взгляд метался по сторонам с желанием кого-нибудь придушить или, по крайней мере, покалечить. — А ты..., ты, мерзкий пьяница, что уставился?! — она, наконец-то, выбрала себе жертву. — Думаешь, я грязная подстилка, о которую всем можно вытирать ноги?! Да?! Сволочь! Да, знаешь, кто я? Ты, недолеланны деревенщина, даже не догадываешься, кто стоит перед тобой?! Я Эрика фон...

Тут она резко прекратила истерику и лейтенант так и не услышал окончание столь интересной фразы. Девушка в этот самый момент смотрела мимо него, в сторону здания СД. Обернувшись, Отто заметил, как штора на окне опустилась, скрыв какого-то человека.