1. Морские короли. Дороги судеб

— А капитан согласится абы кого на борт взять?

— Я и есть капитан, — Карн не расправил плечи, не выпрямился, подчеркивая свои слова. Ему не надо было. Он и так излучал внутреннее достоинство.

Алаис молча поклонилась.

— Тогда благодарен буду. А что за корабль?

— Бригантина 'Русалка'. Найдешь в порту? Мы стоим у пятого причала.

— Найду. А отплытие когда?

— Послезавтра в обед будешь на борту, а с ночным приливом и отплывем. Отдельную каюту не предоставим, поживешь с Тином. Устроит?

— Мне что? Было бы куда ее пристроить, — Алаис любовно провела рукой по гароле.

— Пристроишь.

Алаис улыбнулась впервые за вечер.

— Послезавтра. В обед. 'Русалка'. Благодарствую. Непременно буду.

Тени отвесили по поклону и медленно растворились в темноте.

Великая сила искусства?

Алаис подозревала, что до 'Варяга' ее на борт брать никто не собирался. Но что-то такое оказалось в этой песне, что затронуло души маританцев. Да, не зря она когда-то ходила в музыкальную школу, в хор, не зря училась...

Великая вещь — образование! С ним нигде не пропадешь, хоть в своем мире, хоть в чужом.

И Алаис отправилась спать. Надо было придумать, куда упрятать деньги, продумать костюмы, чтобы не разоблачили ненароком, мало ли — дождь, или искупаться придется, или еще чего... вот надо, чтобы грудь наружу не вывалилась. Еще, что ли, шмоток у старьевщика прикупить?

Завтра займемся.

И Алаис с чистой душой отправилась спать.

Завтра она придумает, как себя обезопасить, завтра она сходит в лавку к старьевщику, даст последний концерт, а послезавтра уйдет по-английски, как последняя свинья, даже не попрощавшись. Ибо своя шкурка ближе к телу.

Лишь бы не прибили, не продали в рабство и не попользовали всем кораблем. Алаис точно знала, что моряки и сифилис раньше отлично уживались друг с другом. Порты ведь, бордели, а полезных резинотехнических изделий тут еще не изобрели. Страшновато...

С другой стороны...

Выбирая между супругом и сифилисом, Алаис четко выбирала сифилис. Там еще есть шанс выжить.

Эх, продержаться бы еще чуток....

Семейство Даверт.

В последнее время Луис все чаще соглашался с отцом. Вот смотрел на людей — и соглашался.

Стадо же!

Баранье безмозглое стадо! Им сказали, а они и рады блеять!

И на бойню сами пойдут, и куда скажешь...

Как есть бараны!

Это ж надо...

Эттан с предстоящим Туараном зря времени не теряли. Составили список из двадцати семей и принялась за работу. А именно...

Вызывался к Эттану глава семьи, и преотец принимался 'ласково' его расспрашивать.

О том, о сем...

Веруешь ли ты в Ардена, чадо, не молишься ли Ириону, как относишься к власти....

Расспрашивать Эттан умел. Из его кабинета даже аристократы выходили с подгибающимися коленками. Тут-то на выходе их и прихватывал предстоящий Туаран. Подхватывал под локоток,. И шептал, что на вас, господин хороший, донос поступил.

Знаете?

Ну... теперь точно знаете. Написал вот злой человек, что вы Ириону молитесь, козлов в жертву приносите и Тавальен сжечь собираетесь.

Нет?

А так убедительно написано...

Вот Преотец и приказал вас вызвать... вы точно не того? Нет?

Вот и ладненько. Идите уж, и не грешите.

Кто написал?

А кто ж его знает, анонима проклятого... но вы поосторожнее, говорят же, что дыма без огня не бывает...

Люди благодарили предстоящего в меру сил и фантазии, и уходили. А через два-три дня...

Да, их вновь вызывали. Но уже к предстоящему Туарану. И тот скромно намекал, что получил еще один донос. Что делать-то будем?

Делалось во всех случаях одно и то же. А именно — донос выкупался у предстоящего за очень хорошие деньги. Где-то четверть состояния должника.

Если тот хотел откупиться добровольно, конечно. А если нет...

От всего состояния Эттан тоже не отказывался. Двое 'подозреваемых' сгинули в застенках Шемона, и Луис точно знал, что гнить им там до скончания века. А их имущество было конфисковано в казну. Эттан разве что чуток женам и детям оставил, чтобы из Тавальена убрались куда подальше. И то не из благородства.

Просто милосердным быть выгоднее.

Отбери у человека все, а потом верни ему крошку, так он тебя еще и благодарить будет. Так уж это баранье стадо устроено.

И пока схема работала идеально.

И ведь никто — НИКТО! — не поделился с соседом подробностями вызова к Преотцу. Никто не подумал, что четверть — это сейчас, пока у Эттана еще ни зубы, ни аппетиты не отросли, потом только хуже будет. И никто... Никто не сообразил хватать все в охапку и бежать!

Вот Луис точно знал, что сбежал бы. Это ж ясно — если власть тебе улыбнулась, надо рвать когти. Потому что это — не улыбка, это оскал.

Луис бы бежал так, что пятки дымились, но люди даже этого не делали. С бараньей улыбкой они шли на бойню.

Некому было объяснить мужчине, что люди просто доверяли Эттану. Он же — Преотец! Глава храмовников, лицо по определению непогрешимое и бескорыстное. Разве может Эттан предавать, подличать, обманывать, сажать в тюрьму заведомо невиновных людей, шантажировать и даже убивать?

Конечно, нет, сказала бы паства.

Почему — нет? — удивились бы храмовники.

Еще как может, — сказали бы братья Даверт. Главное для отца — выгода, а уж как он ее получит,и сколько смертей будет на его дороге... Наплевать ему!

Пусть хотя вся паства передохнет, на ее место новая найдется! Лишь бы он без денег не остался.

Луис весьма трезво смотрел на отца, но иногда мужчине казалось, что он падает в яму со смолой. Черную, бездонную... и выбраться оттуда не сможет.

Никогда...

* * *

Схожие чувства были и у Вальеры.

Род Тессани был древним, а это означало многое. В том числе — и обучение. Пусть в кармане лишнего медяка нет, ребенка все равно выучат. Учителей нанять не смогут, так мать будет заниматься с дочерью, а отец с сыном. С Вальерой же занимались равно и мать, и отец. И учили многому, не только ядам.

Учили разбираться в людях, определять, что и от кого можно ожидать, просчитывать последствия поступков, причем не только своих, но и чужих...

Вальере было страшно.

Пока Эттан двигался к своей цели — стать Преотцом, он был спокоен осторожен и расчетлив, словно охотящийся кот. Нет никого аккуратнее этого животного.

Травинка лишняя не шевельнется, тень не двинется.

Одно движение, один бросок — и в когтях бьется добыча, наполняя кошачью душу радостью победы.

Эттан, конечно, котом не был, но к своей цели двигался именно так, по-кошачьи. Беды начались, когда он до нее дошел. Стал Преотцом и решил, что выше — только Арден. Только вот с презрением глядя вниз, не забывайте, что на самом глубоком дне самого глубокого моря спит Ирион.

Ниже некуда, но и опаснее тоже некуда.

Тьер Даверт перестал соотносить реальность и свои желания. Вальера это кожей чувствовала.

Эттан пока еще не зарвался, но со временем, рано или поздно, так или иначе...

Чем хороши люди? Их можно дурачить долго.

Чем плохи люди? Рано или поздно до них доходит, что осла надо искать в зеркале, и происходит взрыв. Спонтанно, непредсказуемо и мощно. Как извержение вулкана.

Сбежать не удается никому. Лава заливает поселки на склонах, уничтожая с равным безразличием и поля, и города.

И Вальере не хотелось, чтобы ее семья стала таким 'уничтоженным городом'. А шансы были, еще как были. Сначала Эттану потребовалось выдать Лусию замуж за Карста.

Потом собрать ей достойное приданое, ради чего супруг стал почти в открытую грабить людей.

Что ему потребуется потом, и кто за это заплатит?

Луис?

Лусия?

Вальере были одинаково дороги все дети, на никогда никого не выделяла, а все же... За Лусию она переживала больше всего. Парни справятся, а судьба одинокой и беззащитной девушки всегда трагична. Это жизнь....

Нечисто что-то с этим браком...

Ну, ничего. Сейчас она выспросит все, что для нее разузнали, и отправится к супругу...

Дойти до нужной лавки ей не дали.

Тень, появившаяся из подворотни, зажала женщине рот ладонью, и нанесла несколько ударов. Как пожелал тьер Эльнор — чтобы умерла не сразу, чтобы помучилась еще...

Женщина обмякла в жестоких руках, а тень рванула с нее плащ, сорвала с пояса кошелек и опять растворилась в темноте. Женщина осела на землю, словно брошенная жестоким хозяином марионетка.

Вальера сначала даже и не ощутила боли. Только холод.

Как будто внутри нее оказалась сосулька, и таять она не собиралась.

Женщина открыла рот, попыталась позвать на помощь, крикнуть хоть что-то, но холод проник внутрь, сковал горло, заморозил легкие, заставив выдохнуть воздух... рука с лица куда-то убралась, но Вальера уже не думала о своих убийцах.

Дети...

Дети — это единственное, что ее беспокоило.

Как-то они без нее?

И попрощаться не получится...

Мелиона милосердная, снизойди!

Не дай умереть, не увидев их!

* * *

Когда в дверь постучали, Луис как раз раскладывал пасьянс. Карты ложились неровно, не сходились, и мужчина чуть злился.

Сегодня он пришел домой пораньше, чтобы уделить время матери и сестре, ан нет! Мать куда-то ушла и до сих пор не вернулась, сестра ничего не знает, но про своего Карста готова щебетать часами. Хотя ничего о нем и не знает.

Луис, честно выслушал малышку, но волновался за мать. Куда она ушла?

Почему никого не взяла с собой?

Не хотел посвящать отца, сказала бы ему, он сам бы ее сопроводил! И ведь сколько раз говорено — бери с собой охрану, бери!

Все бесполезно!

Да что со мной может случиться...

То и может.

Луис нервничал, злился, и понимал, что если мать не придет к третьим петухам, он сам пойдет искать ее. Но куда?

Слуги уже спали, так что благородный тьер сам открыл дверь. И — остолбенел.

На пороге стоял мужчина, держащий на руках тонкую женскую фигурку. Голова женщины была запрокинута, волосы намокли и свисали темным тяжелым пологом, а лицо было мертвенно-бледным, заострившимся...

— Она сказала этот дом...

И только тут Луис узнать свою мать.

— Проходи.

Разум еще не принимал ужасную новость, но инстинкты были быстрее. Распахнуть дверь, грохнуть об стену тяжелый подсвечник и заорать на весь дом, призывая слуг.

Положить бесчувственную Вальеру на стол в гостиной,, махнув с него карты, и начать осматривать.

Кивнуть незнакомцу на кресло, рявкнуть слугам, чтобы бежали за лекарем.

И — вернуться к ранам.

Змей, змей, змей!!!

Луис, как бывалый дуэлянт, отлично разбирался в них.

Три!

Ранения!

В живот!

Твари, суки, сволочи! Он их заставит кровью умыться...

Только вот мать ему это не вернет. Луис прекрасно понимал, чтоо при таких ранах Вальера не выживет. Вопрос только в сроках.

Сегодня?

Завтра?

Плюс-минус, день, вряд ли два дня.

Арден, за что!?

Рядом засуетилась кухарка с миской воды и губкой. Луис взял у нее все из рук и принялся сам смывать с Вальеры грязь и кровь.

— Мама?!!

Вскрик Лусии раздался совершенно некстати. Но Вальера очнулась, открыла глаза, увидела над собой сына и губы у нее чуть дрогнули.

— Лу...

— Лежи, мама. Тебе нельзя двигаться.

Вальера сдвинула брови. Потом на лице ее появилось выражение понимания.

Она вспомнила и переулок, и тень за спиной, и...

— Я хотела узнать о Лусии...

— Мам, ты молчи. Тебе говорить вредно.

Губы Вальеры тронула усмешка.

— Лу, я же умираю.

— Неправда!

Луис сейчас и не то сказал бы. Да что — сказал!

Явился бы здесь и сейчас Ирион, предложил бы душу в обмен на жизнь Вальеры Тессани, Луис и не задумался бы! Бегом побежал бумагу кровью подписывать!

Только вот не является великий змей по таким поводам, ой, не является.

— Луис?

Мужчина обернулся и так сверкнул глазами на сестру, что избалованная девчонка мигом замолчала.

— Лу, отправляйся в комнату. И изволь одеться.

Лусия вспыхнула.

Только сейчас она заметила, что стоит посреди комнаты в прозрачной ночной рубашке. Но...

— Мама же не умрет, правда?

— Иди, оденься.

Врать сестре Луис не мог, а утешать было некогда.

Большие темные глаза Лусии наполнились слезами, губы задрожали...

Неизвестно, что она бы сделала в следующую секунду, но тут вмешалась одна из служанок. Марта прислуживала Вальере уже больше двадцати лет, видела Лусию еще в пеленках и никакого трепета перед ней не испытывала. Так что пожилая женщина мягко приобняла Лусию за плечи.

— Пойдемте, тьерина. Вы сейчас оденетесь и придете. А ваш брат тем временем осмотрит раны, позовет лекаря...

Лусия хлюпнула носом, но позволила себя увести.

Луис отвел темную прядь с лица матери.

— Мам...

— Гхм!

Кашель раздался рядом и был настолько неуместен, что Луис сжал кулаки. Но потом устыдился.

Это кашлянул тот мужчина, который принес Вальеру. Луис гибким движением поднялся с колен и протянул ему руку.

— Луис Даверт.

— Массимо Ольрат.

* * *

Массимо пришел в Тавальен поздно вечером, перед самым закрытием ворот. Стражники даже не взглянули в его сторону, только проследили, чтобы подорожная пошлина упала в специальный ящик.

Три медяка.

Деньги у Массимо были, а вот мира в душе не было.

Все это время он медленно шел по проселочным дорогам, то ночуя в лесу, то останавливаясь в деревеньках, подрабатывая за стол и кров, то равнодушно проходя мимо.

Мира в его душе не было.

Маришка, Маришка...

За племянницу он отомстил, но дальше-то что?

Месть бессмысленна, когда только она становится целью в жизни. Бессмысленна, бесцельна...

Сейчас Массимо хотелось дойти до Тавальена, помолиться за души Маришки и Романа, и искренне верить, что в его душу снизойдет покой. Говорят же, что душевное равновесие достигается через тяжкий труд и невзгоды.

Врут.

Теперь Массимо это точно знал.

Шел он пешком. Ехал на попутной телеге или работал до седьмого пота, все равно перед глазами рано или поздно выплывали знакомые лица.

Маришка и Роман.

Тьеры, которые нашли смерть от его руки. Жорес, Римейн...

Старая сводница Мадлот.

И опять — Маришка и Роман, Роман и Маришка.

Массимо знал, есть люди, которые убивают, и живут потом, как ни в чем не бывало. Не раз видел таких, точно знал, что убитые им тьеры даже не вспоминали о принесенных в жертву девчонках, но...

Как в хороводе кружились кровавые раны, оскаленные в предсмертной судороге зубы, мертвые глаза...

Старость, старость...

По улицам Тавальена Массимо шел, желая найти или достаточно дешевую таверну, или доходный дом, чтобы переночевать, но покамест цены его не устраивали, и он решил поискать в более грязных кварталах.

Женщину у стены он заметил не сразу.

Мог бы и пройти мимо, если бы она не застонала и не шевельнулась. А потом...

Отличить тьерину от побродяжки или дешевой девки несложно. Руки, волосы, платье из дорогой ткани...